Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 25

Судили, рядили, порешили понемногу выдавить его на Вятку — там народец разбойный, буйный, эдакие прото-казаки, Васе в самый раз. Кукшинских вятчан ему отдам, пусть там княжество себе делает. Хлеба там нет, значит, можно поставками его нежно держать за горло, не вильнет, а иметь там силу, способную прищемить и новгородцев, и казанцев очень полезно. Да и путь на Урал торить надо, а оттуда ближе всего. Нет, через Казань тоже неплохо, но там опять же татары.

Утреню мы за разговорами пропустили, пришлось под недовольные взгляды владыки Ефрема наверстывать на богослужении первого часа. Епископ же по окончании мне попенял, что я еще не сподобился посетить Софью Витовтовну.

— Сама просила? — уставился я на архиерея, подозревая очередную интригу маман.

Ефрем твердо выдержал мой взгляд:

— Негоже матерью брезговать, княже, сыновний долг превыше мирских дел.

Ну превыше так превыше, тем более я сам собирался совершить «визит вежливости». Но раз просят, да еще через такого ходатая, надо произвести демонстрацию…

— Братец, а вздень-ка пояс.

«Нахрена?» — всем видом показал Дима.

— К матушке поедем, показаться.

Шемяка неприлично заржал и вскоре два князя в сопровождении тридцати человек свиты выехали в направлении Устретеньского монастыря, рядом с которым и срубили подворье для маман.

Вся кавалькада отстала от нас шагов на десять-пятнадцать и мы двигались впереди бок о бок, изредка стукаясь стременами и удерживая жеребцов, чтобы не задрались.

— И что, так и живет, не высовывается? — спрашивал Дима.

— Не-а, обустроилась, доходы ей капают, поди плохо.

— Что, и весь двор притащила?

— Ага, человек сто всего.

— И сенных боярыней тоже? — неожиданно пихнул меня Шемяка.

— Само собой.

— А помоложе и посисястей есть?

От гогота двух молодых глоток взвились вверх гревшиеся у дымоходов галки.

Ох, чую, загуляем…

Глава 10

Как во городе то было во Устюге

6942 год от сотворения мира, начавшийся, как и положено, в сентябре (это только у богопротивных латинян он 1434-й и начинается в январе), принес в Великое княжество Московское мир — Юрий Дмитриевич вместе с младшим сыном Дмитрием Красным деятельно занимался обустройством своего галичского удела, средний сын Дмитрий с дружиной и охочими удальцами ушел в Новгород, а оттуда на Литву, в помочь Свидригайле, старший…

Старший же Василий разрывался от собственных желаний. Хлыновские молодцы готовы были признать его не только ватаманом ушкуйным, но и первым среди них, и некоторые даже поговаривали, что хорошо бы Васю князем вместо Димитрия, незнамо где шлявшегося. Однако партия эта была маловата и Василий затаил великую обиду.

Но размаху на Вятке Василию не доставало — ходить на татар вниз на Каму да на Волгу можно, да не слишком прибыльно, так что остаются только русские княжества, за набег на которые ныне можно и под анафему загреметь. Еще примучивать вотяков, черемисов и пермяков, но с них тоже прибыток невелик, разве что пушной товар.

Или же плюнуть на буйную Вятку да и погнать вслед брату Дмитрию, в богатые литовские земли, сойтись сабля к сабле с латинянами-кафоликами? Как по мне, то лучше бы такого неуправляемого персонажа унесло куда подальше, но сведения из Хлынова поступали скудно, да и особых рычагов влияния не имелось, так что отложил я эту проблему в сторону и отправился в Устюг, только не Великий, а Железный.

Москва-река уже встала, хоть и не очень прочно, но опасаться нечего — дорога знакомая, через Ростов на Ярославль, а пока доберемся, Волга и Молога заледенеют накрепко, уж в ноябре-то, именуемом здесь груднем, так наверняка.

Мороз еще не сильный, но солнце ушло за тучи надолго — серая хмарь будет висеть до самой коренной зимы, когда ударит по-настоящему и раскинется над всей землей высокое голубое небо, звенящее от холода. А пока по неглубокому снегу бежал княжеский возок, набитый нужным в дороге припасом, следом тянулись груженые сани и розвальни обоза, по бокам скакали всадники Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Ну, во всяком случае, его местного аналога — рынды, молодшие, ближники и все, кому положено сопровождать князя в поездках.

Татарские тулупы и малахаи давно и прочно заменили суконные корзна^[17] и шапки, но верхом все равно холодновато и я, невзирая на ворчание спутников, установил строгий порядок — четверть личного состава отогревается в возке или под шкурами на санях. Несмотря на шепотки «Мужам воинским невместно!» не отказался ни один.

Кони с храпом несли нас сквозь сияющие белым поля и росчисти, сквозь матерые леса и немногочисленные деревеньки и села, где мы вставали на ночлег. Каждый раз смотреть на наш караван сбегалось чуть ли не все население волости — еще бы, сам князь нагрянул! — такие события случаются ой как не часто и помнятся ой как долго. Утром обычно служили общий молебен, либо в церкви, если таковая наличествовала, либо импровизировал сопровождавший нас иеромонах Савватий, коего я намеревался оставить на Устюге для догляда. Не управления, нет, для этого с нами ехал подьячий, а именно для догляда — в Устюге, помимо промышленной базы, я затеял осуществить локальную административную реформу. Поскольку там все предполагалось реформировать от и до, то почему бы заодно не устроить управление по-новому?

— Запоминай, Савватий, накрепко, — в который раз объяснял я монаху, — все кузнецы, что есть в городе, входят в единое братство с писаным уставом.

— Помню, княже, сколько ж можно повторять? — Савватий укоризненно глядел на меня из угла возка, куда мы засели для разговора.

— Сколько нужно, пока не будет, как Псалтирь от зубов отскакивать. Братству дается урок от меня, пока не сполнят, ничего на сторону продавать не могут. А чтоб им легче работалось и никто не мешал, сами выбирают городского голову и помощников ему.

— А голова все устраивает так, как удобно, — подхватил Савватий, — но права суда у него нет, то дело твоего, княже, наместника.

— Правильно, а за уроком следит мой подьячий. А ты следишь за всеми, как устав блюдут, как наказную грамоту, по справедливости ли судят, не берут ли лихвы.

Говорили мы почти нос к носу — в небольшой возок натолкали сундучков и тючков с платьем, кошелей с казной, тулов с грамотками, да еще хитрую железную жаровню, гревшую нас и привязанную крепкими ремнями так, чтобы не опрокинулась, когда дубовые полозья наезжали на заледеневшую колдобину.

— И решений их ты не отменяешь, а действуешь увещеванием и отписываешь мне, — продолжая я инструктировать своего квазипрокурора.

— А коли чего совсем непотребного поделают? От причастия отказать?

— Ты власть духовная, решай сам.

Из Ростова, где маман после нашего с Димой визита даже и видеть меня не желала (поговаривали, что этот разбойник обрюхатил ее любимую сенную, но я так думаю, врут — и времени мало прошло, и мужиков вокруг достаточно и без заезжих гостей), свернули прямо на Углич, поскольку встречные из Ярославля сказывали, что лед на Волге еще слаб.

В Борисоглебском монастыре заночевали в накрепко рубленых из строевого леса кельях, выстояли потребные службы в церкви и двинулись дальше, сквозь серо-голубоватый полог зимы и могучие еще леса, не сведенные под пашни. Лес да поле, поле да лес, глазу не за что зацепиться, и вдруг расступаются заснеженные березы и сосны и за белым полем тянутся ввысь десятки дымов… И так городок за городком, село за селом, только возница, жмурясь от слепящей белизны вокруг, вскрикивает:

— Э-ге-гей, залетныя! — и щелкает ременным кнутом.

Звенели бубенцы, невысокие татарские кони часто-часто перебирали ногами, выбрасывая снежные ошметки, встряхивали гривами, бежала и бежала под копыта и полозья бесконечная русская дорога.