Князь грязи - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa" - Страница 58

• Предыдущая
• 58/71
• Следующая

Без жалости! Потому что сам был уязвлен до глубины души…

Во всяком случае, я именно так объясняла и оправдывала поведение Юзефа по отношению к Венику. И я не могла пустить сюда еще и маму! Она бы скорее смирилась с тем, что я сожительствую с шестидесятилетним стариком, изменяя Андрею, чем с гомосексуализмом Веника! И потому я лгала ей… Обливаясь холодным потом при мысли, что все равно когда-нибудь мне придется сказать ей правду!

Ушел дождливый слякотный ноябрь.

Пришел декабрь — такой же дождливый и слякотный.

Кажется, зима заблудилась по дороге к нам…

Шел декабрь — а я все еще не могла извлечь из недр шкафа свою хорошенькую шубку, чтобы блеснуть в ней перед Юзефом. Серебристый мех снежной лисы шел мне замечательно!

Не знаю, быть может, все женщины становятся красавицами, нарядившись в дорогие меха! Но я — уж точно! Стоило кому-нибудь увидеть мое лицо в обрамлении пушистого капюшона…

Нет, правда, я не хвастаюсь! Так вообще — я не очень, а вот в меховом капюшоне — очень даже ничего!

Мне так хотелось показаться Юзефу в этой шубке, но все никак не предоставлялось случая: декабрь — а все еще слякотно и дождливо. Будто и не в России живем! И мы — все трое — ходили в своих осенних кожаных пальто.

— Хоть бы к Рождеству снег выпал! — вздыхал Веник.

Он, как ребенок, мечтал о праздновании Рождества и Нового Года, о нарядной елке, о подарках под елкой, завернутых в несколько слоев цветной бумаги — так, чтобы под оберткой не угадывались очертания даримого предмета! Он, конечно, оправдывался тем, что, якобы, мечтает устроить для Оли два замечательных праздника подряд… Но я-то понимала, что он мечтает о детском празднике для себя! Потому что сам до конца не вышел из детского возраста…

Думаю, Юзеф тоже понимал это. Ведь это благодаря отцу остались у Веника такие чарующие воспоминания о Рождестве и о праздновании Нового Года!

В семье Юзефа праздновали Рождество даже в советские времена, причем — Рождество католическое, в ночь с 24 на 25 декабря. Как дань памяти польским предкам, как обряд, не более, потому что сам Юзеф верующих христианином не был.

Елку наряжали перед Рождеством.

А сразу после Нового Года разбирали.

Подарки-сюрпризы были на Рождество… Да и вообще — на Рождество приходились все те тихие радости и чудеса уютного семейного праздника, который у меня, например, связан с Новым Годом.

На Новый Год Юзеф, как правило, отбывал — куда-нибудь в ресторан или на иное богемное сборище. Новый Год он с семьей не праздновал. И на Новый Год детям — Лане и Венику — дарились только сласти в подарочной упаковке.

Веник очень трогательно вспоминал для замечательные игрушки, привезенные Юзефом из-за границы. Каждая из этих игрушек вынималась всего только раз в году и потому появление ее ожидалось и предвкушалось, как настоящее чудо!

Одна — маленький «вертеп» — музыкальный макет пещеры, в которой родился Христос. Там были крохотные ясли с младенцем, и златокудрая Мария в голубой накидке и белом платье, и лысый коленопреклонный Иосиф, и три царя с дарами, и три пастуха — старик, зрелый муж и юный мальчик с ягненочком на руках — и еще три овечки, и коровка, и теленок, и ослик, и пухлая розовая свинка, и даже два ангела с золотыми крылышками, восседавшие на крыше «вертепа». Фигурки хранились завернутыми в папиросную бумагу, и расставлять их было привилегией Ланы, а Юзеф заводил игрушку и, ровно в полночь, маленький «вертеп» вдруг освещался изнутри невидимыми лампочками, от света которых — о, чудо! о, радость! — начинали по-настоящему светиться младенец в яслях и нимбы над головами Иосифа и Марии! И слышалась нежная музыка, перезвон колокольчиков, католический рождественский гимн… Веник до сих пор едва не плакал от умиления, когда рассказывал об этом!

Маленький «вертеп» Юзеф увез в Краков, в память о Лане.

Веник до сих пор тосковал об этой игрушке, очень переживал разлуку с ней…

Но зато другая игрушка, достававшаяся перед Новым Годом, осталась ему в личное пользование! Это была «мельница».

Круг, на котором укреплялись четыре свечи. При горении теплый воздух от свечей приводил в движение лопасти вертушки, укрепленной наверху. Вертушка приводила в движение еще два круга в основании: один, в центре — круг с вращающейся елочкой, украшенной красными шариками, серебряными бантиками и золотыми шишечками, другой — внешний круг — на котором были укреплены сани Деда Мороза, запряженные северными оленями, а за санями бежала целая вереница мелких зверушек белочек, зайчиков, барсучков и даже один ежик, завершавший кавалькаду. Все вращалось, сверкало, звенела какая-то простенькая мелодия… Конечно, новогодняя «мельница» не была такой уж волшебной, как рождественский «вертеп», но зато и любоваться ею можно было хоть всю ночь!

Правда, когда «мельница» оказалась в распоряжении Веника, она утеряла много от своей прелести: ведь теперь он сам мог заводить ее хоть каждый день, в любое время года, хоть даже в середине лета!

А о «вертепе» он по-прежнему мечтал. Увидеть его, услышать его — еще хоть раз! И чтобы засияли нимбы над головами Иосифа и Марии, и чтобы засветился младенец в яслях… Но «вертеп» хранился у Юзефа в Кракове. А Юзеф сына к себе не приглашал…

…Но пусть даже без музыкального «вертепа» — Веник все равно с детским нетерпением ждал Рождества!

Я хотела купить искусственную елку — хорошую, немецкую искусственную елку — модный набор маленьких деревянных игрушечек, стилизованных под старину, у нас с Андреем был…

Но Веник говорил, что елка должна быть обязательно живая! Свежая! Пахучая! Что выбирать елку — одна из главных рождественских радостей!

Он все время говорил о предстоящем празднике Оле. И Оля, казалось, заразилась от него радостным ожиданием! Она вообще стала гораздо лучше. Не знаю, чья здесь заслуга: Юзефа или Лилии Михайловны.

Оля стала гораздо веселее, разговорчивее, реагировала на происходящие события более или менее адекватно…

Не знаю только, как она восприняла исчезновение Андрея.

По-моему, совсем никак… Она этого просто не заметила!

Для Оли существовал только Юзеф.

Как и для меня…

В этом мы с ней были соперницами. Причем для меня это соперничество было совершенно безнадежным! Потому что Оля его единственная внучка. А я… Всего лишь женщина. У него много таких.

Да, шел декабрь…

Кривой не звонил.

Я начала надеяться, что он и вовсе не позвонит, что он забудет о нас! Как переживала я после смерти Андрея, как боялась каждого звука, каждого незнакомого лица… А теперь совсем немного времени прошло, а на смену страху уже пришел покой, и так не хочется, чтобы этот покой как-то нарушался!

Ведь у нас такая прекрасная семья — Юзеф, Веник, Оля, я… И никому из нас, по-моему, уже и не нужно мести! Только оставили бы нас в покое… Это Андрей — он горел желанием мстить, убить Сабнэка, убить того, другого, который Олю похитил в Одессе… Но Андрея больше нет, он поплатился за свою храбрость и неугомонность. А мы, оставшиеся, мы конечно же не простили, но, вместе с тем, для нас главное — не месть, не расправа, а счастье и покой! Счастье и покой для Оли! Ее окончательное возвращение в мир нормальных людей! И чтобы она пошла в школу… И чтобы у нее были друзья…

Я не знаю, конечно, что думали обо всем этом мужчины.

Но, сдается мне, они были бы солидарны со мной… Даже если бы не осмелились высказать этого вслух, боясь показаться трусами!

И не знаю, как бы все сложилось, если бы не…

Однажды, когда мы с Ольгой возвращались от Лилии Михайловны, когда мы уже подходили к метро, Ольга вдруг попросила меня:

— Давай, не поедем! Давай, погуляем…

Погода была не слишком располагающая к прогулкам, но я Оле ни в чем не отказывала, потому что она практически никогда ничего не просила.

Мы пошли гулять.

Под промозглым ледяным ветром.

Под колким мелким дождем.

Направление для прогулки выбирала Ольга…

• Предыдущая
• 58/71
• Следующая