"Аратта". Компиляция. Книги 1-7 (СИ) - Гурова Анна Евгеньевна - Страница 31

Да и сам Аоранг был вовсе не так уж уродлив. Хотя, конечно, наружность его была своеобразна. Видимо подражая ариям, он ходил не скрючившись и свесив руки до колен, как погонщики мамонтов, а держал спину очень прямо. Из-за этого его невероятно широкие плечи, которые у мохначей всегда были словно поникшими под собственной тяжестью, казались еще шире. Взлохмаченные рыжевато-русые волосы копной падали на плечи, топорщась, как сухая трава. Обветренное веснушчатое лицо его было словно вырублено из камня. Крупные, резкие черты, глубоко сидящие голубые глаза и низкий скошенный лоб говорили о крови первых людей, не знающей счету лет древности.

Аюна попыталась вспомнить, что о нем знает. Почему-то ей казалось, что она видела молодого мохнача и раньше. Подумав, она решила, что в этом нет ничего странного – наверняка она в детстве не раз встречала его во время церемоний в столичном храме Солнца. Неведомо за какие заслуги дикарь с детства рос при верховном жреце Тулуме, величая его своим учителем, священным наставником и чуть ли не названым отцом. Но по закону у него не было вообще никакого титула. Он не был ни царевичем, ни жрецом, ни слугой, и даже рабом не считался. Он был просто Аоранг.

– Что ты все смотришь на меня, солнцеликая? – закончив рассказ и немного помолчав, с тревогой спросил воспитанник Тулума. – Я чем-то оскорбляю твой взор?

– Напротив, ты выглядишь совсем не так, как я ожидала, – откровенно сказала Аюна.

– Правда? И в чем же отличия?

– Ты одет…

– О да, царевна, – с добродушной усмешкой ответил он, – голый мохнач – это зрелище, которое вынесет не каждый арий…

– Да я не о том, – со смехом отвечала Аюна. – Ты в человеческой одежде. Непривычно видеть мохнача не в шкурах.

Аоранг беспечно пожал плечами:

– Учитель говорил: воспитанный человек одевается сообразно месту. Среди ариев я одеваюсь как арий. А на Ползучих горах хожу в шкурах, как мои сородичи.

– Где? – не поняла царевна.

– Ползучие горы. Так мы называем Змеиный Язык.

– А почему?

– У мохначей есть поверье, что эти горы когда-то были живыми существами и ползали. Они сами приползли туда, где пребывают сейчас. А кое-кто считает, что они продолжают ползти. Понемногу, на ладонь в год…

Аюна покачала головой.

– Ты так много знаешь о своем народе. Откуда? Ты ведь, кажется, с детства рос при храме?

Аоранг задумчиво переставил себе на колени изрядно опустошенную вазу со сладостями.

– Это долгая история. Расскажу, если пожелаешь.

– Желаю, – ответила царевна, покосившись на вазу, но ничего не сказав.

– Двадцать с лишним лет назад святейший Тулум устраивал один из своих первых походов на Змеиный Язык. Они продвигались на север вдоль одной из главных рек – как известно, все реки там текут к югу, – и вот однажды его люди увидели в снегу сани. Брошенные сани, без упряжки, и рядом никого. А в санях сидел ребенок лет пяти, и его уже заносило снегом. При виде чужаков, вышедших из метели, он ничуть не испугался, а вскочил и протянул к ним озябшие руки…

– Тебя бросили! – ахнула Аюна.

– Арии забрали меня с собой, накормили и согрели. Позднее Тулум осмотрел меня и счел весьма необычным, – продолжал Аоранг. – Я был светловолосым, а таких среди мохначей очень немного. Святейший решил, что ребенка отдали богам из-за его непохожести на других. У диких племен такое случается сплошь и рядом…

– А дальше что было?

– Что же дальше? Святейший Тулум привез меня в столицу, поселил при храме, обучил речи и обычаям ариев. А когда я подрос – всем наукам, какие следует знать жрецу истинного бога. С тех пор я живу здесь, и Аратта стала моим домом.

– Но неужели ты никогда не хотел вернуться к сородичам?

Мохнач вздохнул:

– Когда я стал подростком, мной овладело желание найти свое племя. Я хотел взглянуть в глаза тем, кто обрек ребенка на смерть…

Уголки губ Аоранга резко дернулись вниз. Аюна даже вздрогнула от того, как на миг преобразилось, став звериным и страшным, его добродушное лицо.

– Мне тогда казалось, что это самое важное. Куда важнее всех лет, что я провел при храме…Найти их и спросить, почему от меня решили избавиться! Я попросил Тулума отпустить меня на поиски. Он меня отпустил и даже не пытался отговаривать, хотя лишь Исварха знает, чего ему это стоило, – а я, в своем юношеском себялюбии, даже не подумал тогда об этом!

Аоранг стиснул вазу, запустил туда руку, сгреб горсть узелков и свирепо захрустел ими.

– И как, ты нашел свое племя? – с невольной робостью спросила царевна.

– Да! Я нашел племя, и куда легче, чем ожидал. Мохначи всегда ходят одними тропами, из года в год, следуя за стадами. Сородичи радостно меня приняли. Я прожил с ними полгода, откочевал с ними вдоль хребта Холодной Спины с юга на север и обратно… И вернулся в столицу. Святейший Тулум встретил меня без слова упрека, так ласково, что я обнял его колени и невольно разрыдался. Только тогда я осознал, что он и есть мой истинный отец…

– Радостно приняли? Но почему они бросили тебя умирать в холодной степи? – с гневом спросила Аюна, которая слушала его, затаив дыхание. Она уже забыла, что собиралась просто подивиться на воспитанного дикаря, – перед ней распахнулся целый мир…

Аоранг поставил пустую вазу на стол, виновато посмотрел на царевну и неожиданно улыбнулся. Улыбались его широкие губы, глубоко сидящие глаза и веснушчатые щеки, так что царевна сама невольно улыбнулась в ответ.

– Они меня не бросали!

– Но как же…

– На самом деле меня отнесли в степь для обряда. Я должен был встретить своего мамонта. Шаманы сказали, что там недалеко ходило стадо и один из них был рожден моим побратимом. Я должен был позвать его, а он – ответить. Тогда я, должно быть, решил, что удивительного вида люди, которые вышли из метели, – это духи, которые отведут меня к моему зверю, потому и не испугался…

– Но разве это не опасно? Маленький ребенок – и огромное волосатое чудовище…

– Очень опасно. Даже мохначи делают так не всегда. Но без этого не возникнет та связь на всю жизнь, без которой истинный человек в какой-то мере останется неполноценным…

– Истинный человек?

– Я о мохначах сейчас, царевна. Мохначи называют себя истинными людьми, ибо лишь себя такими и считают. Святейший Тулум говорит, что так рассуждают все дикие племена. Сами они и есть люди, а соседи их – опасная и подозрительная нечисть. Да и арии недалеко ушли от этого, – с усмешкой добавил он.

– Но ведь арии действительно… – Аюна осеклась, пораженная этими совершенно новыми для нее мыслями. – Разве не мы – любимые дети светоносного Господа Исвархи, не избранники его, в отличие от прочих подвластных нам племен?

– А ты полагаешь, что жителям Ползучих гор есть дело до Исвархи?

– Что за нелепости ты говоришь, Аоранг! Перестань, это слова мятежника!

– Как прикажешь, солнцеликая, – склонил лохматую голову воспитанник жрецов.

Аюна помолчала, борясь с досадой и невольным гневом. Как он мог сказать подобные крамольные слова об ариях? Кем себя вообразил?!

«Ладно, какой спрос с мохнача?» – милостиво решила она и спросила:

– А почему ты не остался со своим племенем?

– Зачем? Я рад, что знаю теперь своих предков. Но у меня уже есть семья. Святейший Тулум – мой воспитатель и драгоценный наставник – стал мне больше чем отцом, – с глубоким почтением произнес Аоранг. – Во всем свете я люблю его больше всех. И где бы, скажи, я получил столько знаний, столько божественной мудрости? Мохначам тоже кое-что ведомо, куда больше, чем высокомерно полагают арии, – но во многом они как дети. Их сознание не пробудилось, они любят сказки и не понимают науку. Они смотрят на звезды, а видят глаза своих предков.

– А что ты видишь, когда смотришь на звезды? – спросила царевна, недоверчиво улыбаясь.

Аоранг задумался. Потом устремил на нее взгляд, и глаза его вспыхнули под густыми бровями, словно в темных пещерах зажглись голубые огни.

– Знаешь ли ты, что такое фраваши? – спросил он.