Алхимия крови и слез (СИ) - "-Мэй-" - Страница 26

Он бы с большим удовольствием поговорил с Лиссой, но она прислала записку, что ее не будет на совете. Вроде как дочка приболела, хотя Эйдарис хорошо мог понять, что сестра тоже хочет подумать и не в компании министров.

Кэл на совет не явился, но для него это было обычным делом. Иногда он умудрялся забывать об этих встречах, а Эйдарис не напоминал. Порой дела андора требовали больше внимания, чем очередные пререкания с министром. Сегодня, правда, Эйдарис даже не представлял, где Кэл, но с ним в любом случае Фер Рин, как успела отчитаться Эли.

Министры обсуждали Мередар, Халагард и Церемонию Первого Огня, пока Эйдарису всё это не надоело. Он поблагодарил и заявил, что на сегодня хватит.

Министры как раз шумно задвигали столы, вполголоса парами продолжали что-то обсуждать, покидая зал, когда внутрь скользнул Фер Рин. Он безошибочно подошел к креслу Эйдариса и коротко поклонился:

— Великий дракон.

— Что-то случилось? — «с Кэлом», добавил про себя Эйдарис. Но Клинок не выглядел обеспокоенным.

— Великий дракон, вам лучше пройти в покои Воли.

Вздохнув, Эйдарис поднялся. Он понял, что Фер Рин ничего не скажет в присутствии навостривших уши министров, и это к лучшему. В коридоре, пока они шагали по плитам пола, Эйдарис мрачно спросил:

— Что он натворил?

— Напился.

— Что? — Эйдарис аж остановился. — Где успел?

— В казармах. Я помог ему добраться до покоев, но счел нужным сообщить.

Эйдарис нахмурился и молча зашагал вперед. Он доверял Клинку, если тот говорил, что императору стоит взглянуть самому, значит, стоит. В последний раз, когда он помнил Кэла пьяным, он и сам знатно набрался. Это было после смерти отца.

В покои Фер Рин заходить не стал, оставшись снаружи.

В комнате горели фонарики, хотя на окне не было для духов — возможно, Кэл не успел зажечь. Он сам сидел на кровати, привалившись к столбику. Стоило Эйдарису подойти, как он ощутил крепкий, почти сбивающий с ног запах какого-то пойла.

— Эйд! — Кэл пьяно взглянул на брата. — Ты что здесь… делаешь? Отстань. Уйди.

— Совсем рехнулся? — тихо и холодно сказал Эйдарис. Он стоял, с трудом сдерживая гнев. — У нас война и проблемы со всех сторон, а ты решил напиться? Это так хочешь убедить меня освободить от должности? Да уж, отличный андор! Воля императора напился с солдатами вместо того, думать о делах империи! Ты этого хотел?

— Ничего я не хочу, — пробормотал Кэл, опуская глаза. — Просто сдохнуть. Какой от меня толк.

Ярость Эйдариса тут же утихла. Он понял, что брат вовсе не шутит. Конечно, после вчерашнего приступа Кэл сегодня был немного разбит… но так случалось всегда. Может, в этом и проблема. В последнее время всё чаще и чаще.

Эйдарис прекрасно знал, что Кэл любил свою должность. Он получал искреннее удовольствие от дел, от того, чтобы быть крыльями дракона и решать возникающие вопросы. И как его раздражало и разъедало, что порой ему приходится мириться с приступами проклятия, которое иссушает его, выводит из строя зачастую на несколько дней.

Эйдарис давно не ощущал себя настолько растерянным, не представляющим, что сказать.

— Кэл…

— Ты знаешь, что сделал наш дед? — Кэл снова вскинул голову. Взгляд у него был мутным, но явно он был не настолько пьян, чтобы не мыслить разумно.

— Нет, — честно сказал Эйдарис. — Отец говорил, дед перешел дорогу какому-то халагардскому колдуну, но утверждал, что не знает, в чем суть.

— Знал. Рассказал мне, когда начались приступы. Наш дед посчитал, что ему всё дозволено и возжелал какую-то красотку. Взял ее силой. Ее брат наслал проклятие, даже жизни своей не пожалел. Отец не уточнил, но я так понял, девушка не выдержала позора и убила себя. О как! Может, и правильно, что мы расплачиваемся за то, что сделал дед? Может, мне тоже надо просто сдохнуть, раз я ничего больше не могу.

— Кэл, ты один из самых честных и надежных людей, кого я знаю. Ты нужен империи. Ты нужен мне, шалир.

Эйдарис никогда не был склонен к проявлению чувств, но сейчас, смотря на разбитого и пьяного брата, мягко обнял его, желая показать этим всё, что не мог выразить словами.

Позже, когда Кэл уснул, Эйдарис вышел из его покоев и отпустил ожидавшего Фера Рина. Расстегнул верхние пуговицы мундира и устало побрел к себе. Позади него грузно шагали стражники.

Он заметил Дею, когда проходил по Лунной галерее: она успела переодеться в мередарское платье и заплести волосы, а теперь стояла на балконе, упираясь ладонями в перила, и смотрела в ночь.

Знаком оставив стражников в отдалении, Эйдарис подошел к ней и встал рядом. Он не хотел мешать, если бы она хоть как-то отошла в сторону или глянула в его сторону, он был ушел. Но Дея вроде не была против компании. Она так же вдыхала прохладу ночи. Эйдарис подумал, они так и простоят, разделяя на двоих молчание. Он уже собирался двинуться дальше, когда Дея тихо спросила:

— Что заставляет тебя держаться самыми темными ночами?

— Мысли о семье. Я не могу их подвести.

— А меня воспоминания о родных звездах. Но теперь они исчезают из памяти.

Второй раз за вечер Эйдарис позволил себя непривычное проявление чувств. Он мягко коснулся ладони Деи, прежде чем вновь оставить девушку в одиночестве на балконе. Отметил, что она не отдернула руку.

Эйдарис решил, что Кэла стоит отвлечь от мрачных мыслей. Ему хотелось, чтобы тень, на миг накрывшая брата, отпустила его. Чтобы привычно загорелись глаза, а воспоминания о проклятиях и горечь остались на время в стороне. Да и с послами стоило поговорить вне дворцовых стен.

Император устроил соколиную охоту.

Недалеко от замка разбили шатры, где подавали закуски и подогретое вино с пряностями. На деревянных лавках расположились дворяне и дамы, которые по случаю достали накидки, отороченные мехом. До настоящих холодов Долгой ночи было еще далеко, но выгулять наряды они хотели уже сейчас. Женщины сдержанно смеялись шуткам мужей, чинно опускали глаза на комплименты незамужние барышни, делились сплетнями те, что постарше.

Мужчина сопровождали жен, но чаще выходили из-под шатров, чтобы побеседовать между собой — и полюбоваться птицами, которые вывели сокольники. Не сразу, конечно. Когда интерес публики был подогрет ожиданием и вином.

Сокольники, и мужчины, и женщины, считались важными чинами при дворе, хотя выглядели неброско: темные мундиры, алые эмблемы драконов на груди, сапоги из телячьей кожи. Левую руку каждого украшала массивная перчатка, и вот на ней позволялись украшения в виде ажурных золотых и серебряных нитей с аккуратными каплями драгоценных камней. Их вышивали благородные дамы, это считалось огромной честью и привилегией.

Птицы сидели тихо, лапки обнимали кожаные кольца, а крепкие поводки показывали связь с сокольничими. Клобучки надежно скрывали головы, а колокольчики на шеях тихонько позвякивали, вторя гулу людских голосов.

Ловчие птицы ценились не только в империи, но и в других королевствах. Зачастую они были дороже породистых жеребцов. Соколиная охота — одна из тех вещей, которые не принес дед Эйдариса, когда основал империю. Это не было забавой Клана. Наоборот, драконы увлеклись и развили то, что издревле любили в этих землях.

Знатных мальчиков с детства обучали искусству охоты с ловчими птицами. Они умели поймать птенца и заниматься им, хотя у кого-то это выходило плохо, у других лучше. Девочки обучались, если они или родители того хотели. Лисса вот отлично умела обращаться с птицами. Не так хорошо, как братья, но ее явно устраивало.

Эйдарис так и не смог проникнуться соколиной охотой. Ему нравились птицы, но всё время казалось, что он слишком груб с хрупкими крыльями и мягкими перьями. Да и времени они требовали много, а большую часть Эйдарис занимался сначала обучением, а потом делами империи и клана.

Его удивило, что соколами увлекся Кэл. У него даже хватало терпения на долгие кропотливые тренировки, на которые он всегда упорно шел после собственных, каким бы уставшим ни был. Последний год, конечно, приходилось сложнее, когда Кэл стал Волей императора, но Эйдарис прекрасно знал, что и сейчас брат находит время, чтобы пару раз в неделю прийти в Птичник.