Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия - Страница 22

Кто и зачем подобное сотворил загадкой не осталось…

Убийцу нашли довольно скоро. Им оказался бывший любовник актрисы – отчисленный студент Шмуэль Гутман, который не смог смириться с тем, что возлюбленная ушла от него к другому. «К лицу, имя которого не имеет никакого отношения к настоящему делу, а потому не обязательно для упоминания», – цитата из протокола.

Главное доказательство вины студента Гутмана – множество фотокарточек, сделанных им собственноручно на имеющийся в его владении фотографический аппарат. Фотокарточки найдены в комнате, принадлежащей Гутману и по показаниям многочисленных свидетелей сделал их именно он. Фотокарточки запечатлели актрису Журавлеву, добровольно позирующую ему в том же антураже, в котором она будет найдена после смерти…

К уголовному делу и впрямь был подшит конверт с фотокарточками. А вскрыв его, Кошкин немедленно покраснел до кончиков ушей и, кашлянув, огляделся в пустом и потемневшем (на дворе стоял поздний вечер) зале полицейского архива. Слава Богу, ему не пришло в голову тащить это дело со всем его содержимым домой. Найди его Светлана… она ангел, это безусловно, но ангел до нельзя ревнивый и злопамятный. Этих фотокарточек она бы ему не простила, выдумав Бог знает что.

На фотокарточках была изображена Валентина Журавлева в костюме Евы. Ничуть этого костюма не стесняясь, она то сидела, то стояла в лодке посреди реки, вплетая в длинные блестящие на солнце волосы цветы. На некоторых фотокарточках, впрочем, Валентина лежала на дне лодки, скрестив руки на груди и весьма правдоподобно изображая из себя мертвую. Но уже на следующей весьма задорно улыбалась, приветствуя фотографа взмахом руки.

Следователи, обнаружив у Гутмана эти фотокарточки, не без оснований решили, что, сделав их за некоторое время до трагических событий, Гутман – брошенный, униженный – решился воплотить фантазии в реальность и повторить снимки в точности. Разве что теперь уже с мертвой возлюбленной.

Подтверждением сей догадки послужило то, что Гутман с места происшествия скрылся. Сбежал. Лгал, будто бы поехал за доктором для потерявшей сознание Журавлевой, вот только ни у какого доктора он не был. А нашли его и привели в полицию случайные неравнодушные люди – опять же, судя по записям дела.

Имелось у Гутмана и отягчающее обстоятельство. Помимо того, что он отчисленный студент и представитель иудейской общины, он еще и увез девицу от родителей. Обманул, пытался убедить, что их обвенчали в церкви и всячески склонял к сожительству. Однако девица проявила чудеса нравственности и добродетели: Гутману она не поддалась и – что особенно оговаривалось в материалах дела – осталась невинна. А позже была спасена братьями и с большой радостью вернулась в родительский дом. Кроме того, девица, так и не названная в документах, «дабы не опорочить честное имя оной», сыграла решающую роль в расследовании убийства Журавлевой. Именно она подтвердила, что фотокарточки принадлежат Гутману, что год назад он состоял в любовных отношениях с Журавлевой, и что в тот день, когда обнаружили ее тело, Гутман внезапно и без объяснений скрылся.

Расследование велось всю осень, в ноябре 1866 состоялся суд. Шмуэль Гутман был обвинен и приговорен к казни через повешение, а пока что заключен в тюрьму. Весной 1867, впрочем, открылись новые обстоятельства: Гутман признал, что убил бывшую возлюбленную, но утверждал, что сделал это не нарочно. В пылу ссоры, он толкнул ее, не рассчитав сил, и она ударилась затылком о каминную полку. Суд, сопоставив его слова с результатами вскрытия тела, признал сказанное правдой. Казнь была заменена каторжными работами сроком на пятнадцать лет.

Той же весной Шмуэль Гутман был этапирован за Урал.

* * *

Дочитав, внимательно изучив все показания свидетелей, Кошкин подумал, что это дело едва ли не более странное, чем первое, о трагедии в семье Бернштейнов.

Он отложил папку и прошелся, разминая затекшую спину. Выглянул в узкое оконце: на улице совершенно стемнело. Светлана снова станет упрекать его, что он слишком много работает. Да и возвращаться придется пешком: экипаж он давно отпустил.

Что касается дела, то кто-то определенно врет. Или следователь, записывая откровенную ложь, или Алла Соболева в своих дневниках. Кошкин помнил, как морщился, читая слащавые рассуждения девицы о подвенечном платье, о ее предвкушении свадьбы. Помнил и другие ее замечания о жизни молодоженов, весьма интимные. Все в дневниках говорило о том, что Алла вышла замуж по своей воле.

Она была влюблена, это несомненно!

Кажется, стоит большее внимание уделить «неустановленным лицам», что фигурировали в материалах дела не раз и не два. Благо, что в дневниках Аллы Соболевой лица эти вполне себе названы и по именам, и по прозвищам, и по прочим характеристикам.

Кошкин решил, что в архиве он закончил: вернул папки с делами на полки и поспешил домой. Нужно освежить в памяти содержимое дневников и недурно бы полюбопытствовать, чем названные в нем лица занимаются сейчас.

А время на часах действительно было позднее. Впрочем, на улице оказалось куда светлее, чем это представлялось по ту сторону окна: ярко горели фонари, витрины, окна, выходящие на Фонтанку, и светло было словно днем. Вот только похолодало, и к ночи лужи на мостовой начали подмерзать. Поскользнувшись пару раз, Кошкин счел за лучшее прибавить шагу и догнать конку на Литейном. Запрыгнул на подножку и доехал до своей Фурштатской с относительным комфортом, подняв воротник пальто и с большим интересом разглядывая проплывающий мимо проспект.

Несмотря на поздний час, город не спал: экипажи сновали безо всякого порядка, извозчики были нарасхват, и огромное количество петербуржцев сплошным потоком торопилось куда-то. Ясно куда – домой. Так, по крайней мере, думал Кошкин и улыбался, уже представляя, как Светлана станет встречать его и после обязательных ласковых упреков, непременно горячо поцелует. Так, как умеет только она.

Светлана всегда беспокоилась о нем, и, конечно, совершенно напрасно.

Фонарей стало меньше, лишь когда Кошкин свернул в свой проулок. Задрал голову и снова улыбнулся, найдя взглядом окно их гостиной, горевшее мягким желтым светом…

Только его и увидел Кошкин за мгновение до того, как кто-то нарочно, с большой силой толкнул его в спину. Он полетел вперед – лицом на мостовую. Едва успел выставить руки, приземлился на них и, отпружинив, кувырком перевернулся на спину. Готов был вскочить на ноги – но отпрянул.

В лицо ему целилось дуло револьвера.

июль-август 1866

После Роза не часто думала, что если бы нашелся честный человек, который искренне, без иносказаний и недомолвок, раскрыл бы ей глаза на ее молодого мужа, то она бежала бы с дачи в Новой деревне тотчас, не оглядываясь. Куда глаза глядят.

А впрочем, скорее всего, она бы этому честному человеку не поверила…

Но все тайны, все помыслы Шмуэля она узнавала очень медленно, постепенно. Камень воду точит, и всякая новая черта его характера, открывающаяся Розе, уже не казалась ей столь страшной, в сравнении с предыдущей.

Первой ласточкой стала новость о том, что муж отчислен из университета. Второй – что говорит он об этом вполне спокойно, не таясь, и восстанавливаться в учебе не собирается. Оказывается, медицина – это не его предназначение.

Однако первый по-настоящему крупный разлад в жизнь молодоженов, внесли, конечно, фотокарточки… Роза обнаружила их случайно, когда искала в шкафу бумагу, а нашла стопку картинок, заботливо перевязанный ленточкой.

– Что это?.. – опешила она еще до того, как узнала в нагой бесстыднице в лодке Валентину Журавлеву. – Шмуэль, ты что же… ты… ты снимал ее… без одежды? Ты видел ее совсем безо всего?..

Роза была обескуражена. То ли рассержена, то ли растеряна – она сама не могла понять своих чувств. Знала, что ей нужно сердиться – но как тут сердиться, если Шмуэль так спокоен, ведет себя запросто, будто ничего не случилось. Наверное, это она все не так поняла. Наверное, это какая-то чудовищная ошибка.