Королева Ортруда - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 35

Королева Ортруда видела, что Виктор Лорена лукавит. Это было ей тягостно, особенно теперь, в дни восстания. Ортруда говорила, что надо созвать национальный конвент с правами учредительного собрания. Она говорила:

— Прочное успокоение возможно только в том случае, если народ сам решит свою судьбу.

Министерство не соглашалось. Виктор Лорена говорил королеве Ортруде, что теперь главная задача власти только в том, чтобы усмирить восстание. Королева Ортруда не имела возможности настаивать на своем, — вызвать в смутное время министерский кризис она не решалась, да и никто в этом парламенте не взял бы на себя поручения составить министерство, которое могло бы созвать учредительное собрание. Но в разговорах с Виктором Лорена королева Ортруда очень часто возвращалась к этой мысли, и потому первый министр стал наконец опасаться, как бы королева не назначила внепарламентский кабинет из людей не партийных, которые согласились бы слепо исполнять ее повеления.

Виктор Лорена сказал однажды, принимая начальника тайной полиции:

— Королева Ортруда слишком уверена в том, что простой народ ее любит, и что он всегда будет стоять за нее. Дай Бог, чтобы она не ошиблась в своей уверенности.

Намек был понят. Тайная полиция была отлично выдрессирована, и знала свое дело превосходно. Было наскоро устроено бутафорское покушение на королеву Ортруду. Казенный провокатор нашел дурака, семнадцатилетнего мальчишку фабричного рабочего, и внушил ему, что полезно совершить манифестацию против монархии.

Однажды вечером на открытие благотворительного базара в пользу осиротелых солдатских семейств ждали королеву Ортруду. Дом городской ратуши был ярко иллюминирован и украшен национальными флагами. На улице толпились любопытные, и мальчишки шныряли и возились в толпе. Когда у подъезда ратуши остановилась коляска королевы Ортруды, молодой человек в черной блузе, протолкавшись через толпу, выкрикивая какие-то мятежные слова, выхватил из кармана маленький, плоский револьвер, которым снабдил его провокатор, и выстрелил, целясь между лицом королевы Ортруды и спиною кучера. Произошло смятение, на стрелявшего набросились, как водится, и стали его бить, но дюжие полицейские и жандармы окружили его, и отвели в тюрьму.

Чтобы он не проговорился, в ту же ночь в тюрьме он был задушен, — по официальной версии, повесился.

Произведено было множество арестов, и заварилось дело о небывалом покушении на королеву Ортруду.

Центральный комитет союза революционных партий заявил, что покушение на убийство королевы Ортруды не входило в их планы. Многие открыто обвиняли министерство в провокации. Министерство же воспользовалось этим покушением и боязнью инсургентов, чтобы объявить столицу в осадном положении.

Обвиняемых в заговоре против жизни царствующей королевы предали военному суду. Военный суд постановил приговор, которого от него ждали. Но королева Ортруда даровала жизнь приговоренным к смертной казни.

Королеву Ортруду покушение не испугало. Едва только развлекло. Она не верила в его серьезность. А если бы и убили, — разве теперь смерть была бы ей страшна!

Изменчивый принц Танкред, влюбившись в графиню Имогену Мелладо, охладел к Альдонсе Жорис, и бросил ее. Только прислал ей сколько-то денег, достаточно, чтобы это считалось хорошим приданым для деревенской невесты. Бедная Альдонса вообразила, что ее милый не посещает ее потому, что ушел к восставшим. Она слышала, что русские любят сражаться за чужие интересы, о милом же своем думала она, что он, кажется, русский, из далекой, северной, холодной страны, где люди богаты, глупы, жестоки и великодушны.

Альдонса бросила свою школу, и пробралась на остров Кабреру. Там она служила в революционном войске сестрою милосердия, как и многие другие народные учительницы.

Альдонса всё порывалась попасть на передовые позиции, — найти бы своего милого. Она думала, что он, отважный, конечно, всегда там, где всего опаснее. Устроить это, конечно, было не трудно. Ее послали, куда она хотела. В одной стачке, неудачной для восставших, Альдонсу захватили солдаты принца Танкреда.

Был вечер. По дороге близ главной квартиры принца Танкреда вели Альдонсу. Руки ее были зачем-то связаны, и бедное платье изорвано. Солдаты были угрюмы и молчаливы. Жесткие камни пыльной дороги и зной догорающего дня томили Альдонсу.

По дороге, поднимая столбы серо-багровой пыли, мчалось навстречу конвою несколько всадников в пестрых, красивых мундирах. Солдаты взяли ружья на караул. Альдонса подняла глаза. Ее милый в блестящей одежде, в каске с зелеными перьями, мчался мимо. Альдонса вскрикнула:

— Мой милый, спаси меня!

И бросилась было к нему. Но быстро промчались мимо кони, и не взглянул на Альдонсу ее милый. Солдат грубо схватил Альдонсу за плечо.

— Что ты кричишь! — злобно сказал он Альдонсе. — Принц Танкред не помилует бунтовщицу. Видишь, он и смотреть на тебя не хочет.

Принц Танкред! — с ужасом повторила Альдонса.

В тот же вечер ее привели в дом, где сидели за длинным столом три офицера, — военно-полевой суд. Альдонса почти ничего не говорила, да и офицерам неинтересно было тянуть допрос.

Утром рано Альдонсу повесили.

Торжество восставших было недолгое. Скоро между их вождями начались раздоры, и это пагубно отражалось на ходе восстания.

Были раздоры из-за тактики. Было личное соперничество вождей. Даже из-за программы дальнейших действий ожесточенно спорили.

Филиппо Меччио был слишком популярен, и это во многих честолюбцах возбуждало ревнивую зависть. Опасались его диктатуры, и всеми способами старались ограничить его права главнокомандующего народным войском.

Военные действия пошли бестолково. Начальники революционных отрядов получали противоречивые приказания, то от главнокомандующего Филиппа Меччио, то от военного совета, то от главного штаба. Это их сбивало, конечно, и они не знали, кого же слушаться.

Начали замечать, что движения отрядов и намерения инсургентов становятся раньше времени известными в штабе принца Танкреда. Нападения, которые инсургенты хотели произвести внезапно, встречали oтпор, как раз там, где накануне еще разведчики не находили правительственных войск. Стало очевидно, что в лагере инсургентов были изменники. Подозревали, что тайные агенты министерства занимают даже высокие посты в штабе; но уличить не удавалось никого.

Все всех стали подозревать, и от этого дела пошли еще хуже.

Наконец выяснилось, что и в стране революция не имеет достаточной поддержки, что восстание начато раньше времени. Пролетариат оказался слабым, разрозненным, плохо сорганизовавшимся. С каждым днем увеличивалось в стране число желтых синдикатов из хозяев и рабочих-штрейкбрехеров.

Правительственные войска сосредоточились наконец вблизи главного республиканского лагеря. Солдатам было разъяснено, что перед ними коварный внутренний враг, который дерзко посягает на целость государства и желает заменить законную власть властью беззаконного произвола. Этот враг убивает верных слуг правительства. Он припас ружья и пушки против верных, храбрых солдат. Из-за этого внутреннего врага солдатам приходится нести труды и подвергаться опасностям военного положения.

Эти внушения озлобляли против инсургентов значительную часть солдатской молодежи. Но все-таки несколько десятков солдат дезертировали в горы к восставшим. Были и еще солдаты, готовые при удобном случае перейти на сторону революции. При их содействии лагери правительственных войск почти каждый день обильно снабжались мятежными воззваниями. На многих впечатлительных юношей, особенно из тех, которые были пограмотнее, действовали слова прокламаций.

Главный штаб, заметив это брожение умов, решил поскорее дать битву мятежникам, — и вот однажды рано утром, когда из-за гор встало солнце, и зажгло в недосягаемых высях лазури оранжево-золотой дым, началась решительная битва.