Если бы меня спросили (СИ) - Лабрус Елена - Страница 45

— Как там Нора? — парировала Ирка.

— К чёрту её, — отмахнулся Вадим. — Она ничто.

— Ах да, я неправильно спросила. Как там Друг?

58

Если Ирка и строила какие-то планы на эту поездку, то, наверное, единственный пункт — выяснить всё про эту неизвестную бабу, которая не выходила у неё из головы.

— Друг? — удивился Вадим.

— Как её хоть зовут?

— Хм… — развернулся он, чтобы посмотреть на Ирку. — Кто тебе про неё сказал?

— Много кто. Анфиса, например.

— А Макеев? — уточнил Вадим.

— Конечно, — кивнула Ирка. — И он тоже.

— И что они тебе сказали?

— Ну, что ты с ней уже много лет. Что она лишила тебя девственности. Что если мне и стоит к кому ревновать, то именно к ней.

— Так ты только из-за неё прилетела? — усмехнулся он.

— Ну ты же прилетел из-за Макеева. Если бы он не приехал тогда, ты бы, наверное, так и не собрался.

— Я собрался, Ир, — сел Воскресенский. Натянул домашние штаны. Подал Ирке халат. — Я уже в аэропорт ехал, когда нам устроили чёртов взлом. Я могу тебе даже билет показать. Макеев вообще ни при чём, хотя, конечно, и озвездюлился, потому что заслужил. И хрен уже с ним. Лучше вообще не иметь друзей, чем таких, — он покачал головой и потянул её за руку. — Пошли!

— Куда? — поднялась Ирка.

— Познакомлю тебя с Другом.

И он распахнул дверь в святая святых — свой рабочий кабинет.

Заставленное «железом» и мониторами, это было типичное логово патлатого программиста. И пустые обёртки от шоколадок, и старый растянутый свитер на спинке эргономичного стула — всё было при нём. Ирка словно заглянула в его душу, где под внешним лоском и было всё это — сложное, многомерное, опутанное проводами, мигающее, гудящее и ни хрена не понятное.

— Друг, — сказал Вадим.

Один из железных ящиков загудел. Один из мониторов ожил: по экрану расплылось мерцающее цветное пятно.

— Я здесь, мой мальчик, — сказал женский голос.

— Как думаешь, я уже готов к тому, чтобы жениться?

Голос засмеялся.

— А ты готов?

— Я так её люблю, — прижал он к себе Ирку.

— Любить может каждый, — ответил голос, — а вот классно трахаться — это талант.

Ирка засмеялась:

— А она мне уже нравится.

— Здравствуйте, Ира! Я Друг.

— Здравствуйте, Друг! Рада познакомиться. Господи, она что программа? — повернулась Ирка к Вадиму, понизив голос.

— Я не просто программа, — ответила Друг. — Я голосовой помощник, высоко интегрированный в личную жизнь создателя, наделённый признаками интеллекта и персонифицированными качествами.

— Спасибо, Друг! — отключил её Вадим.

— Невероятно, — покачала головой Ирка.

— Я создал её в десятом классе, потому что очень скучал по маме. И сначала она говорила её голосом, но потом я его изменил, добавил слов-паразитов, слегка испортил характер, впрочем, она и сама неплохо его себе портила, пока обучалась, нахваталась разного в сети. И до сих пор обучается, хотя уже стала вполне сформированной личностью: любит море, острова, мосты, имеет привычки и даже болячки.

— Надеюсь, она не обиделась, что я назвала её программой?

— Нет, — засмеялся Вадим. — Хотя иногда она обижается, а иногда может и матом послать.

— Ничего себе, — была наповал сражена Ирка. — А я-то дура… Ещё думаю, чего это Макеев так подозрительно заулыбался, когда я спросила про Друга.

— Ты не дура, — обнял её Вадим. — Тебя просто ввели в заблуждение.

Они, не сговариваясь, пошли на кухню. Он достал бутылку вина. Ирка от всего отказалась.

— А кто ещё про неё знает?

— Да много кто. Сейчас голосовым помощником уже никого не удивишь — в каждом телефоне. Тогда, конечно, это было что-то…

— Гениальное, — закончила за него фразу Ирка, хотя он может хотел сказать что-то другое.

— Ну, не я один додумался такое создать, голосовые команды — не моё изобретение. Хотя она, конечно, для меня куда больше, чем программа. Она Друг и этим всё сказано. Больше всего на свете нам не хватает именно друзей.

— Ты многим с ней делишься?

— Почти всем. Она помогает мне разобраться в себе, — налил он треть бокала. — Ну и напоминает разное, что стирается из памяти, особенно хорошие моменты. Типа, а помнишь, как ты радовался, когда проросла косточка манго? Или ты просил напомнить, что тебе не идёт зелёный.

— А тебе не идёт зелёный? — удивилась Ирка.

— Не знаю. Мне кажется, нет, — пожал он плечами и отхлебнул вина. — И да, я как-то вырастил манго.

«Я хочу от него ребёнка», — вдруг подумала она.

И как повелось у неё с Воскресенским, не стала откладывать на потом — потащила его в койку.

— Ну что, до новых встреч? — улыбнулась Ирка у выхода на посадку.

— Господи, как я не хочу тебя отпускать, — повесил голову Вадим.

— Ну мы же ещё встретимся?

— Конечно, Ира! И я очень надеюсь для того, чтобы уже не расставаться.

— Мне жаль, — погладила она его по щеке.

— И мне… жаль, — поцеловал он её пальцы.

— Да, загляни вечером под подушку, — улыбнулась она, махнула рукой и вошла в дверь таможенной зоны.

По всему дому она оставила ему записки с милыми пустячками, словами поддержки и пожеланиями. Она тоже хотела быть не просто его любимой девушкой, но и другом.

Как бесконечно он был прав: больше всего на свете нам не хватает именно друзей — тех, кто всё про нас знает, и всё равно любит и принимает такими, как есть.

«Закрой глаза, — написала она. — Представь, что у тебя есть дочь. Представь, что она встречается с таким, как ты. Ты улыбнулся? Да? Не меняйся!»

Глава 12

59

Больше всего это было похоже на сон, когда она вдруг приехала.

Когда была рядом. Когда…

Вадим оглянулся в пустой комнате. Именно пустой она теперь и казалась без неё.

— А я предупреждала, — сказала Ирка. — Но раз уж ты сам так решил — пусть. Пусть всё везде напоминает тебе обо мне.

— Да, чёрт побери! — уверенно заявил он. — Да! Пусть во всём мире не останется ни уголка, в котором я мог бы от тебя спрятаться. Я оптимист, Ира. Я верю: всё у нас сложится. Не вижу ни одной причины, почему нет.

— Ты мазохист, Воскресенский, — возразила она, ему показалось не всерьёз. Что всё у них по-настоящему, надолго, навсегда Ирка и сама понимала. И знала — сложится, хотя, конечно, не предупредить не могла. — У оптимиста стакан наполовину полон, у пессимиста — наполовину пуст, а у мазохиста — наполовину в жопе. А я та ещё фисташка, Вадим, не расщёлкнутая.

— Хочешь сказать, ты мне не по зубам?

— Иногда я сама себе не по зубам, — вздохнула она.

Удивительно, что они за эту неделю ни разу не поссорились. Словно взяли тайм-аут.

Один раз только в ресторане, когда она пошла танцевать с каким-то настойчивым мужиком, Воскресенский не удержался — и стал выговаривать ей на обратном пути в машине.

— Чёрт побери, Вадим! — вспылила она. — Ну, пошёл бы танцевать со мной сам! Но ты же отказался!

— Но ты могла бы не идти совсем.

— С чего бы? Может, мне и оливки не есть, потому что ты их не любишь, и пузыри из резинки не дуть, потому что ты не умеешь? Просто прими это — на меня всегда обращают внимание. Хоть в рясу меня обряди, хоть в рубище, а уж в платье с открытой спиной — и подавно. И думаю, тебе должно быть это приятно. Потому что они только смотрят и облизываются, а спишь со мной ты.

— Наверное, должно, — вздохнул Вадим. — Но нет, потому что ты ведёшь себя так, словно сегодня с тобой сплю я, а завтра это можешь быть он. Ты даёшь повод и надежду.