Утилизация (СИ) - Тараканова Тася - Страница 52

— Всё замечательно. Юлину дочку выписывают в среду.

Андрей слегка растерялся. Видимо, он предполагал другую реакцию на хорошие новости.

— А почему ревёшь?

Печка, в которую я подбрасывала дрова, потухла, причина жуткого страха – страха потери исчезла. Но моя маленькая девочка где-то одиноко лежала в кувезе, и чужие тёти в халатах ставили ей уколы, меняли памперсы, пеленали, кормили через трубочку в носу, не брали на руки, когда она плакала, а мне предлагали ждать до среды.

Появление мужчины вновь пустило меня по тому же кругу. Только минуту назад, я сказала, что не буду жалеть себя, но решимость испарилась без следа, будто её и не было.

— Андрей, — слёзы снова хлынули из глаз. — Попроси, чтобы меня пустили к ней. Пожалуйста. Я хочу постоять рядом. Просто несколько минут.

Меня затрясло, я опять жалобно заскулила, наклонилась вперёд, вцепившись пальцами в сиденье.

— Почему… меня не пускают… к дочери…

— Минутку, — Лиза ухватила Андрея под руку, оттащила от меня и принялась что-то тихо объяснять ему.

Со стороны я смотрелась, как истеричка со стажем. В детстве я много плакала, но потом всё прошло. Теперь же я вела себя как ребёнок, который не в состоянии контролировать свои эмоции. Сцена, где я валяюсь на полу, неотвратимо приближалась. Я хотела увидеть дочь…

Андрей, хмуро глянув на меня, направился к медсестре. Отец ребёнка даже не спросил, где дочь, чужого дядю оказалось легче попросить о помощи.

Оттерев слёзы, я вдруг почувствовала проблеск надежды. Лиза, кажется, сообразив, что её вид скорей отпугнёт, чем заставит помочь, вернулась ко мне, чтобы издалека наблюдать за переговорами.

Медсестра с Андреем о чём-то говорили, кажется, она звонила, потом он оглянулся на меня. Что он чувствовал? Жалел, что связался со мной? Стыдился меня?

Я испытала неловкость от его взгляда, вместе с раскаянием начала раскалываться голова. Нос заложило, я дышала ртом, утопая в муках совести и слезах. Надо было порыдать, перетерпеть, и жгучее желание увидеть дочь прошло бы. Столько дней без неё, и ещё плюс три я бы выдержала.

И всё же….Пусть бы упаковали меня как хирурга на операцию до самых бровей в специальный халат, маску, колпак, бахилы, перчатки. Почему через три дня дочери можно будет покинуть стерильный мир, а сейчас мне нельзя войти туда?

Андрей оторвался от стойки, развернулся и пошёл к нам. По его походке, выражению лица я прочитала приговор прежде, чем он озвучил его.

— Юля, если бы ты лежала в отделении, тебя бы пустили. Но сейчас не могут. — Он протянул клочок бумаги с напечатанным текстом. — Звони сюда. Лечащий врач всё расскажет о состоянии ребёнка. Сегодня у неё выходной.

Бедная моя маленькая доченька. Подожди меня ещё три дня, и я обниму тебя. Бедная моя маленькая девочка во мне, обнять и понять тебя могу только я сама. Прежде, чем искать любви в чужих глазах, я прижму тебя к сердцу, покачаю на ручках, прошепчу ласково, пора взрослеть, ведь в твоих руках новая жизнь – твоя маленькая девочка.

В среду в десять часов утра, я стояла в холле роддома, чувствуя, как подкашиваются ноги от слабости. Дни, проведённые в уборке, стирке, глажке, поиске комплекта на выписку, покупке детских вещей, памперсов, молочных смесей, плюс ночь без сна, аукнулись болезненным состоянием тела.

В руках я держала два пакета — один с детскими вещами, другой с подарками для медперсонала. Ни одного врача я в глаза не помнила, кому конкретно, и что дарить не знала, поэтому купила жестяную банку печенья, три коробки фирменного птичьего молока, растворимый кофе и большую упаковку пакетированного чая.

Ждать двенадцати часов я не смогла, поэтому явилась гораздо раньше. Оглядев холл, в этот час было немноголюдно, подошла к дежурной медсестре за стойкой, подала свой паспорт.

— Дочь выписывают, мне должны выдать документы.

У медсестры для меня имелась целая кипа бумажек: выписка со сведениями о роддоме, выписка с данными дочери, родовой сертификат, сертификат прививок новорожденной, медицинская справка о рождении и больничный.

Все эти сведения я скопировала на сайте роддома и теперь методично сверяла каждый документ со своим списком. Если что-то пропущу, придётся уже с дочкой на руках снова возвращаться сюда.

— Кому передать вещи для ребёнка? Её выписывают из отделения интенсивной терапии.

— Вещи с собой, пройдёте в комнату для выписки. Ребенка принесут туда, чтобы переодеть. Все встречающие остаются в общем зале.

— Извините, — вымученно улыбнулась. — Встречающих нет, я одна. У нас выписка в двенадцать. Можно дочь мне вынесут сейчас? Пожалуйста.

Конечно, я настроилась держать себя в руках, терпеливо ждать два часа, но находясь в двух шагах от своей малышки, мои благие намерения со свистом летели в тартарары. Кажется, опять начинало штормить.

Сегодня дежурила другая медсестра, она не видела ни моей воскресной истерики, ни моей разрисованной подружки – это радовало и внушало надежды. Медсестра недоумённо вскинула брови. Моя просьба её удивила, видимо, в практике не часто случалось, что роженицу с ребёнком никто не встречал.

— Там, возможно, ещё идут какие-то процедуры, — протянула дежурная, — но я передам вашу просьбу. Присядьте.

Оранжевые диванчики оккупировали немногочисленные посетители. Я нашла местечко в углу, привалилась спиной, закрыла глаза. Не сомкнув глаз ночью, теперь я расплачивалась тяжёлой головой и накатившей усталостью. Как сумасшедшей ждать встречи с дочерью и потерять силы на последних метрах.

Кажется, только на краткий миг я выпала из реальности, смежила глаза, как кто-то потряс меня за плечо.

— Девушка… вас зовут.

Женщина кивала на стойку, из-за которой маячила вставшая в полный рост дежурная.

— Идите в комнату выписки, ребёнка принесли, — медсестра махнула рукой в указанном направлении.

Чуть не запутавшись в собственных ногах, я подскочила с дивана, не до конца очнувшись от сна, схватила пакеты и неровной походкой кинулась к нужной двери.

Комната для выписки была светлой, уютной с задорным малышом на плакате и двумя пеленальными столиками, около одного из них уже стояла медсестра, разворачивая из довольно плотных светлых пеленок моего ребёнка.

Мою дочь! В эту минуту я знакомилась с ней!

Сердце в первый момент ухнуло, чтобы забиться часто-часто, в сухом горле родился всхлип, но глаза остались сухими. Я, не моргая, смотрела на маленькое красное тельце с руками веточками, скрюченными ножками, тонкими пальчиками, на круглую головку с редкими рыжими волосиками и маленький кукольный рот. У моей девочки не было ни грамма лишнего веса, только рахитичный животик с выпирающим пупком.

В детские вещички, бережно вытащенные мною из пакета, медсестра, не торопясь, плавно и бережно, стала одевать мою спящую малышку. Сначала был памперс, потом распашонка с кнопками, следом розовый комбинезончик со встроенными царапками. Рукава полностью скрыли кисти, на одной из которых была привязана бирка из клеёнки с фамилией и датой рождения. Шапочку я выбрала без завязок со смешными розовыми ушками.

С замиранием сердца, я наблюдала за каждым движением женских рук. Последним элементом осталось маленькое одеяло – трансформер, которое я купила на возраст от нуля до четырёх месяцев. Моей девочке почти месяц, но она гораздо меньше многих новорожденных, поправилась всего на пятьсот грамм, как объяснила мне неонатолог по телефону, повода для расстройства нет – это нормальная прибавка в весе.

Медсестра запеленала дочь в одеялко, подняла её на руки.

— Это вам, спасибо огромное. — Я заметалась, не зная, как вручить пакет со скромными подарками, освободить руки для дочери.

— На пол поставьте, — улыбнулась женщина.

— Спасибо, спасибо огромное, — я задохнулась от смешанных чувств.

Сейчас я прижму дочь к сердцу

— Я могу вынести ребёнка, вручить отцу.

Привычный ритуал для персонала роддома с привычными атрибутами выписки. Торжественное появление медсестры с новорожденным в руках и счастливой мамочкой, идущей следом. Поцелуи, объятия, поздравления, шарики, плакаты.