Двадцатые (СИ) - Нестеров Вадим - Страница 31

Снова и снова повторю я: ненависть – вот ключевое слово, описывающее и крымский террор, и Гражданскую войну в целом.

Нутрянная, звериная ненависть, пропитывающая все существо человеческое. Медленно, по капле, выпивающая душу и не ржавеющая десятилетиями, как у Шмелева.

Это все тот же прорыв Инферно и те же демоны Гражданской войны, о которых я уже много раз говорил.

Нам очень повезло – это знание минуло нас.

Поэтому не нам судить живших тогда – ни Слащева, ни Землячку, ни Шмелева, ни Колленберга…

Ни-ко-го.

Валькирия

Безусловно, репутация у Землячки была однозначной – ее боялись все, сверху донизу. Никто лучше нее не умел «поставить контингент навытяжку», поэтому ее и определили в Комиссию советского контроля, где она оказалась точно на своем месте. Ведь Комиссия занималась проверкой исполнения решений Совета народных комиссаров и контролем расходования денежных средств и материальных ценностей.

В личном фонде революционерки в Музее современной истории России я обнаружил забавную фотографию.

На ней вообще нет людей, только крыша здания.

На обороте - надпись: «Р. С. Землячка, Ваш приказ выполнили. Крыша уже не течет. Директор завода А. Филатов».

Мне сразу вспомнилось известное стихотворение пролетарского поэта Демьяна Бедного:

От канцелярщины и спячки

Чтоб оградить себя вполне,

Портрет товарища Землячки

Повесь, приятель, на стене!

Бродя потом по кабинету,

Молись, что ты пока узнал

Землячку только на портрете,

В сто раз грозней оригинал!

Но Землячку не только боялись, ее еще и любили. Любили, несмотря на слова Льва Овалова, которыми он завершил свою биографическую повесть:

«Она была суха и замкнута, и это понятно. Человек, можно сказать, совершенно лишенный личной жизни. Все без остатка отдано партии. Всю жизнь она подавляла в себе личные эмоции. Поэтому многие считали ее равнодушной, а некоторые даже недолюбливали.

Да и сам я думаю, что любить ее в том сентиментальном смысле, как это обычно понимается, будто и не за что.

Так почему же все-таки я сделал Землячку героиней своей повести? Я не оговорился. Она прожила героическую жизнь, хотя и не стремилась совершать героические поступки. Изо дня в день выполняла она свою будничную работу, но работа эта была работой Коммунистической партии, а будни — буднями Октябрьской революции.

Редко встречаются такие целеустремленные люди».

С Оваловым категорически не согласен знаменитый полярник Иван Дмитриевич Папанин, который во времена Гражданской работал с ней вместе в Крыму, будучи комендантом Крымской Чрезвычайной комиссии.

В своей книге «Лед и пламень» он пишет:

«Говорят, у каждого человека есть свой ангел-хранитель. Не знаю, у кого как, но у меня такой ангел был — Розалия Самойловна Землячка. Знал я ее не один десяток лет. И добрым ее отношением не злоупотреблял. Во всяком случае, лично для себя я ничего не просил у этой на редкость чуткой, отзывчивой женщины. Она прожила нелегкую жизнь, испытала и царские застенки, и тюрьмы, не раз смотрела смерти в лицо. И, сколько я ее помню, работала, не жалея сил.

<...>

Удивительным человеком была Землячка. Она не уставала заботиться о людях. Годы спустя, уже тяжело больная, Землячка нередко звонила мне по телефону:

— Сердце не жмет?

Мы были с ней сердечниками и одинаково реагировали на изменение погоды.

В 1940 году торжественно отмечалось двадцатилетие освобождения Крыма от белогвардейщины. Я, только поднявшись после инфаркта, получил приглашение приехать на торжества. Об этом узнала Розалия Самойловна. Не представляю, когда она успела переговорить с врачами, но в Крым полетела телеграмма:

«Симферополь. Секретарю обкома партии Булатову.

Ввиду тяжелого состояния здоровья Папанина Ивана Дмитриевича, находящегося на излечении, Совнарком Союза категорически возражает против его поездки в Симферополь для участия в торжествах двадцатилетия освобождения Крыма от белогвардейцев. Прошу передать мое сердечное поздравление со славной годовщиной.

Зампредсовнаркома Союза ССР — Землячка».

Мы с ней периодически встречались не только во время работы, но и, к сожалению, в больнице. Во время Великой Отечественной войны Розалия Самойловна возглавляла организацию госпитального дела и отдавала ему всю душу. Если наша госпитальная служба оказалась на высоте, в этом немалая заслуга Розалии Самойловны. Раненых было в иные периоды — она мне рассказывала — десятки тысяч. Землячка добивалась, чтобы человек не только выжил, но и вернулся в строй, чтобы не стал калекой».

Но те ранние двадцатые, когда мои герои учились в МГА, были особым временем. Страна, едва выжившая в Гражданскую, оживала. Это была своеобразная весна, время цветения, улыбок и беспричинной радости. Это был взлет всех искусств, время дискуссий и открытий, время предвкушения побед и начала строительства нового мира.

Время искреннего и безудержного оптимизма.

Время - вперед!

Взвивайся, песня,

рей, моя,

над маршем

красных рот!

Впе-

ред,

вре-

мя!

Вре-

мя,

вперед!

Вперед, страна,

скорей, моя,

пускай

старье

сотрет!

Впе-

ред,

вре-

мя!

Вре-

мя,

вперед!

Эта весенняя атмосфера середины двадцатых навсегда осталась в памяти у живших тогда. И это особое состояние души отложилось и на людях, которые были рядом в те годы.

Возможно, поэтому с 20-летним коммунистами из Московской горной академии, постоянно толкавшимися у нее в райкоме, у Землячки сложились, как мы увидим позже, совершенно особые отношения.

С одной стороны – она годилась им в матери. С другой, несмотря на разницу в возрасте, они были братьями по крови – своей и чужой, пролитой там, на Гражданской.

Эти подросшие, но еще не заматеревшие «волчата Революции» стали для нее – нет, не детьми. Детей у нее никогда не было.

Воспитанниками.

В красивом доме на Пятницкой она их натаскивала, как суровая и даже злобная волчица натаскивает щенят – периодически покусывая до крови. Учила Служению Революции – так, как она это Служение понимала.

И эти уроки остались с ними на всю жизнь.

От этих ранних двадцатых с мечтами, солнцем и счастьем осталась только одна фотография, снятая на ступеньках того самого «дома со львами». На ней председатель Замоскворецкого райкома РКП (б) Розалия Землячка сфотографировалась вместе с представителями партийной организации Московской горной академии.

Они оба здесь, и Ваня Тевосян, и Саша Фадеев - вместе с ректором академии Иваном Губкиным (слева), будущим ректором Московского института стали, а пока еще студентом МГА Александром Ивановым (между ними на заднем плане) и еще несколькими неопознанными коммунистами.

Все молоды и деловиты, мои двадцатилетние герои явно убеждены, что впереди у них пара-тройка тысячелетий активной жизни.

Все еще только начинается.

Ну а нам пора узнать, наконец-то – откуда в центре Москвы появилось это нетривиальное учебное заведение.

Но сразу предупреждаю – из компании 20-летних ветеранов Гражданской нам придется переместиться совсем в другую среду.

И если первую часть можно назвать «Студенты», то эту, пожалуй, стоит именовать «Преподаватели».