В тот день… - Вилар Симона - Страница 45

И Мирина поняла. Была словно каменная, когда вернувшаяся Загорка обмывала и наряжала ее. Дважды спросила, не сойдет ли хозяйка к трапезе. Яра сказывала, что окрошку прохладную на завтрак подадут. Запахов от нее жирных и мутящих не исходит, свеженькая, так что хозяйке, может, и понравится. Но Мирина даже не ответила. И Загорка пошла доложить, что госпожа и на этот раз у себя останется. Бывает такое с непраздными. Покой им нужен.

Яра позже приходила справиться, что с родичкой. Видела, что Мирина сама не своя. Ее отчет почти не слушала, но Яра все же сообщила: и баню сегодня сготовит, и солод для пива поставлен, вон Вышебор все просит, не отстает. А с рынка брать пиво в такое хозяйство как-то не к лицу. Сами справятся. А еще Яру волнует, что Тихон куда-то запропастился. Ключница заходила к нему с утра в повалушу, а паренька уже не было на месте. Не давала ли ему каких поручений госпожа? Но Мирина лишь поглядела странно и отвернулась. А Яра какое-то время стояла рядом, смотрела внимательно на молодую вдову. Та сидела, пила мятный настой и молчала, устремив туманный взор внутрь себя. Хотела бы Яра вызнать ее мысли. Однако ни сейчас, ни ранее Мирина не была с отданной ей в прислужницы вековухой откровенна. Кажется, от одного рода в Киев приехали, должны друг дружки держаться, но никогда дочка старосты древлянского не была с ней прямодушна, всегда давала понять, что она госпожа, а Яра раба ее. И хотя Мирина зла ей не делала, даже вступилась, когда Вышебор заикнулся, что возьмет за себя Ярозиму, все равно они как чужие были.

Мирина полностью пришла в себя только ближе к полудню. Вышла в светлицу, склонилась над берестяными свитками. Творим давеча говорил что-то о закупах[89], дескать, надо проверить, за кем долги числятся. Он-то и сам может заняться закупами, однако ранее этим Дольма занимался, так что пусть теперь вдова все просмотрит да решит, как быть. Мирина, чтобы отвлечься от горестных мыслей, стала просматривать значки и цифры, какие были отмечены на бересте, сперва словно и не видела их, но постепенно начала понемногу вникать. Ее же это хозяйство, и чем скорее она начнет в нем разбираться, тем меньше от тиуна будет зависима. Да и проехаться по селищам и спросить, как там с должниками, лучше не Твориму, а… Она бы Радко это поручила. Он-то вертопрах, но своих смердов в селищах за Киевом хорошо знает. Надо же ей в конце концов наладить с ним отношения. Все ж таки деверь как-никак. Хотя и непросто ей с ним будет…

Мирина покликала в окошко Яру. Когда та явилась, купчиха справилась, когда Радомил обещал вернуться. Яра доложила, что Радко еще с утра отбыл по поручению купчихи и вестей о нем до сих пор нет. Мирина сама ему наказ дала, так что навряд ли он скоро вернется. Важный такой уходил.

– Когда явится, пусть ко мне зайдет, – приказала Мирина.

– Зачем он тебе? – негромко спросила Яра.

Вопрос этот подивил Мирину. Повернулась, посмотрела на ключницу, брови соболиные выгнула изумленно.

– Что означает твое «зачем»? Я, что ли, тут не хозяйка, чтобы с него спросить?

Яра опустила очи долу. Вышла смиренно.

Мирина сразу и забыла о ней. Все старалась вникнуть в принесенные вчера Творимом записи. Он нарочно так криво писал, что едва разберешь. При Дольме все чин чинарем выписывал, в столбик. Дольма, пытаясь научить жену в делах разбираться, указывал, как Творим толково все ему подает. Тут же… Творим был уверен, что Мирина без него не управится, и старался ее запутать. Но ничего, она неплохой ученицей у Дольмы была. Вот и Творима рано или поздно на место поставит. Чем бы он ее не запугивал. А вот с Голицей… Эта баба еще может ей бед наделать.

И задумалась красавица Мирина. Сидела, подперев подбородок кулачком, смотрела перед собой невидящим взором.

Такой застывшей, погруженной в думы и застал ее поднявшийся в светлицу Озар. Замер в проходе, засмотрелся. Ишь какая! Ну чисто матрона византийская. Платье темного сукна от колен до остроносых башмачков в пестрой блестящей парче, такой же и рукава обшиты. Никакого тебе однотонного одеяния вдовицы горькой. Да и покрывало на голове голубое, яркое, очелье ажурное блестит чеканкой позолоченной. Любит наряжаться да красу свою множить вдова соляного Дольмы. А вот вспоминает о муже убиенном хоть изредка? Наверное. Вон какая грустная сидит.

Озар покашлял в кулак, чтобы привлечь ее внимание.

– Прости, что побеспокоил тебя, хозяйка. Я уважаю твое горе, но все одно давно нам с тобой переговорить надо было. Сейчас, думаю, самое время.

Однако начинать беседу не спешил. Просто смотрел на вдову, причем восхищенно, как и полагается созерцать красоту несказанную. Пусть Мирина поймет, что он любуется ею. И она это отметила, даже румянцем вспыхнула. Любят такие, как она, когда ими восторгаются. Даже колты[90] блестящие у висков поправила, прежде чем сказать:

– Говори уже, раз явился.

Самой же словно легче на душе сделалось. Подумала: разве такая, как она, пропадет, когда многим столь мила? Разве не найдет заступника? Того же сильного, уверенного в себе ведуна Озара. О нем челядь всякое болтала, поначалу многие побаивались, но потом, кажется, ко двору он пришелся. Девки-чернавки твердят, что Озар добрый да внимательный, и Бивой сказывал, что не донимает его чужак-доглядник, лишь иногда спросит о чем-нибудь. Но спрашивать он сюда и приставлен. А что Вышебор его опасается, так Мирине это даже нравится. Моисей при нем тоже ходит тише воды, ниже травы. Вот Лещу, правда, он не по душе пришелся. Ну да за Лещом Голица, которой доглядник не люб. К тому же Голица сама себе на уме, ее мнение сейчас Мирине не указка.

А еще молодая вдова в который раз отметила, что волхв хорош собой. Рослый, плечистый, грива волос за плечи русой волной ниспадает. Впрочем, у волхвов всегда волосы не стрижены, этим никого не удивишь. Но обычно волхвы все длиннобородые, а у этого бородка короткая, аккуратная, Озару она идет. Вот бы заручиться его поддержкой! Этот знает, как на людей влиять. Вон его почти не видно, а уже имеет влияние в усадьбе. Все с ним считаются.

– Присаживайся, Озар, – указала на лавку у окна Мирина. – А то как холоп повинный стоишь, мнешься у порога.

Он послушался. Разговор начал с того, что жалеет о том, что не были они знакомы ранее. Слышать-то о ней он слышал, мол, есть в Киеве жена дивная, краса несказанная, а вот встречать не доводилось.

– Так ты же при большом капище служил, – улыбнулась ему лукаво Мирина. – А мне мой муж христианин не дозволял туда хаживать. Даже когда уезжал по делам, всегда упреждал, чтобы демонам вашим я не поклонялась.

– Хороша та жена, которая мужа слушает, – кивнул Озар. – Но вот сказывали мне, что, когда Дольма родичку твою Яру надумал за Вышебора отдать, именно ты за нее встала и воспротивилась. И настояла на своем. Так что слово твое тут было не последнее.

– Ну так я ему все-таки водимая жена, не меньшица покорная. Да и Яра за себя постоять может. Гордячка она, сама сумела отговориться. Дольма даже гневался на нее, обещал поговорить с непокорной вековухой и своего добиться.

Озар внимательно слушал ее. Затем, поправив ремешок, удерживающий волосы вокруг чела, посмотрел на Мирину лукаво, даже подмигнул.

– Ну, это ваши семейные дела. Меня, честно говоря, другое подивило. Я ведь старым богам служу, при которых и ты выросла, а потому интересно мне: как же легко ты стала избегать капищ. Или у вас, древлян лесных, наших небожителей уже не почитают?

Ну как не почитают, усмехнулась Мирина. У себя в племени она все обряды выполняла, во всех игрищах участвовала. Тогда ей это забавным казалось. Но чтобы особо задумываться про все таинства обрядные и их связь с богами – так нет. До того ли ей было, если давно знала, что не им судьбу ее решать и что не останется она в селище надолго. Мирину Дольма еще девчонкой приметил, из-за нее выбрал их селище для торговой мены медов на свою соль. А как подрастать она стала, то Дольма и сговорился с ее отцом, объяснил, что, дескать, дома у него жена хворая да бесплодная, люди уверены, что долго не заживется его купчиха. И когда придет ее час, он сразу приедет к древлянам за Мириной, увезет дочь старосты в стольный Киев, по праву руку от себя посадит, женой наречет. И все это в их селище знали. Да только хворая купчиха Дольмы все жила, все тянулись ее денечки. А Мирина ждала.