В когтях неведомого века - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 57

• Предыдущая
• 57/67
• Следующая

– Ба-а-а! – Смутно знакомый здоровяк в чересчур пышно разукрашенном колете осклабился, продемонстрировав брешь в верхнем ряду зубов. – Да это же дружок моего братца, преисподняя его забери!.. А где он сам? Неужели оставил свою милочку без опеки?

Теперь и Жора узнал Леплайсанова брата Франсуа, к которому последний питал столь нежные братские чувства. За спиной знакомца толпились другие личности, памятные по той схватке в придорожном кабачке, едва не стоившей шуту жизни.

– Пропустите меня, пожалуйста, господа, – попытался покончить дело миром наш герой, чувствуя, почти физически, как утекают драгоценные секунды. – Я очень тороплюсь…

– А мы – нет! – заржал во всю глотку толстый забияка, с готовностью поддержанный дружками. – Хотя если ты, бродяжка, встанешь на колени…

– И поцелуешь по очереди все наши сапоги! – выкрикнул кто-то.

– И…

Дослушивать скабрезность Арталетов не стал.

То ли душевный порыв, влекущий его на площадь, был тому виной, то ли пропитался он уже насквозь духом этой эпохи, но Жора одним движением вырвал плащ из руки обидчика и, отступив на шаг, обнажил свой клинок. Толпа тут же раздалась в стороны, образовав вокруг зарождающейся схватки пустое пространство. Дело-то привычное: кому же хочется заработать шальной удар в живот?

– Ого! – Довольно ухмыляясь, громила потащил из ножен свою шпагу. – Наш петушок огрызается! Пощиплем ему перышки, господа?

– За петуха ответишь… – прошипел Георгий, ярость в котором уже вытеснила без остатка и страх за собственную шкуру, и осмотрительность. – Жирный боров!

Ухмылка на лице Франсуа несколько полиняла, превращаясь в оскал, и он без предупреждения ринулся в атаку, намереваясь проткнуть наглеца в первой же стычке.

Лежать бы Жоре бездыханным трупом на парижской мостовой, не вспомни он в тот миг снисходительные наставления тренера…

«Фехтовальная техника позднего средневековья, мон шер,[77] – послышался в ушах шевалье голос „мастера клинка“, – настолько отличается от современной нам, что поставь против меня, скажем, тогдашнюю Первую Шпагу Франции де Бюсси – у него не будет шансов. Нет, начни я размахивать шпагой, норовя парировать его удары, он наверняка нанижет меня на шампур, словно шашлык, но если я сделаю вот так, а потом – вот так…»

Не соображая, что делает, Арталетов слегка отшатнулся в сторону и скользнул своим клинком по клинку противника, слегка выворачивая кисть…

Рукоять шпаги едва не вырвалась из мгновенно вспотевшей ладони от мощного удара, будто «шевалье» со всего размаха ткнул острием в кирпичную стену, и тут же всей рукой он ощутил противный мясной хруст…

Щеку обдало холодком от хищного просвиста стали, разминувшейся с живой плотью на какой-то миллиметр, но Жоре было не до того: он завороженно следил, как ярость на лице нападающего сменяется безмерным удивлением, а потом – каким-то безучастием…

Еще через мгновение Франсуа грузно рухнул под ноги своему сопернику, которого мнил легкой добычей, вырвав-таки из его руки шпагу, намертво засевшую в грудной клетке, пробитой насквозь.

Не забывая о застывших в шоке, но от этого не ставших менее опасными спутниках поверженного противника и не чувствуя ничего, кроме деловитой собранности, Георгий присел, чтобы подобрать оружие, выпавшее из руки. Это спасло ему жизнь: над головой, сшибая берет, свистнуло широкое лезвие, способное если и не смахнуть голову с плеч, то распластать горло – непременно. Не вставая, он отмахнулся вслепую и по сопротивлению клинка понял, что достал цель…

Метнувшегося к нему сбоку с кинжалом громилу он уложил тем самым приемом, втолковать который ему так долго пытался Нефедыч, причем настолько удачно, что встать нападавший даже не пытался.

Несколько секунд спустя он уже отступал, держа на расстоянии окровавленной стальной полосы шестерых озверевших головорезов, одновременно пытавшихся добраться до мерзавца, выведшего из строя сразу троих из них, но только мешавших этим друг другу.

«Вот и конец тебе пришел, – как-то отрешенно подумал наш герой. – Стоит им слегка прийти в себя… Интересно, придают в местных моргах покойникам пристойный вид перед погребением или закапывают как придется?..»

Прийти в себя противнику не дал Леплайсан, обрушившийся на него с тыла и еще более смешавший ряды…

– Вам помочь? – окликнул Жора друга, теснящего четверых растерянных громил, у одного из которых к тому же плетью висела перебитая рука.

Только сейчас он смог утереть со лба обильно струящийся холодный пот и ощутил, как колотится перепуганной пташкой сердце, благополучно избежавшее знакомства с остро заточенной вражеской сталью. Адреналин, недовольно бурля, уходил сквозь аварийные люки организма, превращая яростного берсеркера[78] в обычного человека, совсем не героя в повседневной жизни.

– Боже упаси! – откликнулся шут, уменьшая количество противников до трех, вернее, до двух с половиной. – Мне и одному тут делать нечего… Теперь я понял, сударь, почему вы стеснялись обнажать при мне шпагу!.. Вы, в своем благородстве, просто не хотели унижать меня, демонстрируя свое мастерство… – продолжил он, разрубая плечо еще одного дружка Франсуа. – Но я тщу себя надеждой, что когда-нибудь…

– После, Людовик, после… – перебил друга Арталетов, которому почудился запах дыма, уже доносящийся с площади. – Извините меня, пожалуйста, я должен торопиться…

Дрожащими руками запихивая в ножны шпагу, он устремился под арку сквозь толпу, почтительно расступающуюся перед ним…

– Вот истинный образчик дворянской скромности! – доверительно сообщил Леплайсан своему противнику, только что проткнутому насквозь и томно закатывающему глаза, сползая с клинка. – Золотое сердце!..

Над площадью оглушительно грянул колокол, подручные палача уже готовы были поджечь политую маслом груду дров и хвороста, предназначенную для вознесения очередной грешной души на небеса, когда случилась неожиданная заминка.

– Ваше величество! – звонко воскликнула приговоренная к мучительной смерти, и ее голос чудесным образом перекрыл тяжелый гул колоколов и многоголосый ропот толпы. – Прошу вас о последней милости, ваше величество!..

– Чего же желает эта колдунья? – изволил спросить Генрих, обернувшись к подобострастно склонившимся вельможам. – Не иначе – помилования?

– Нет, сир, изобличенная в колдовстве Жанна из Арка просит всего лишь о древнем обычае – о последнем желании, даруемом по старинной традиции приговоренным к смерти…

– Ну, если она просит не о помиловании, – развел руками несколько разочарованный король, плотоядно пожиравший глазами стройную фигурку, на которой грубое рубище сидело ничуть не хуже, чем самое бесстыдное вечернее платье будущих эпох, и ничуть не менее откровенно открывало ее формы, – тогда мы милосердно согласны даровать ей право на последнее желание…

– Его величество король Франции Генрих Четвертый только что даровал тебе, недостойная, – громогласно объявил прево крепко привязанной к роковому столбу преступнице, выглядевшей в страшном окружении еще более хрупкой и беззащитной, – право на последнее желание! Сообщи же его нам скорее!

Жанна помолчала, слегка порозовев, потупила глаза, а затем гордо вскинула голову:

– Я хочу еще раз испытать сладость поцелуя.

– Какое бесстыдство!.. – забормотало королевское окружение. – Заткнуть ей рот сейчас же!..

Король оборвал шепотки, подняв руку, – его уже забавляло все это.

– Объяви же имя своего избранника во всеуслышание…

Девушка, привязанная к позорному столбу, высоко держа голову и глядя куда-то в пространство, громко заявила:

– Пусть поцелует меня тот, кто еще недавно ненавидел меня!

Арталетов мог поклясться чем угодно, что глаза девушки нашли в огромной разношерстной толпе именно его, и тут же начал проталкиваться к королю, страшась, что его опередят. Над площадью повисла гнетущая тишина, многие кавалеры подкручивали ус, но никто не решался сделать шаг вперед…

• Предыдущая
• 57/67
• Следующая