Война и Мир (СИ) - "СкальдЪ" - Страница 3

Мы с Костенко и Седовым столкнулись с рядом сложностей, но их было бы куда больше, не являйся Шефом нашего полка сам цесаревич. А так мы шли по отдельному приказу и с нами считались.

Я проводил Некрасова и уехавшего с ним Костенко, отправил следом еще два эскадрона, а сам отправился с четвертым. Седову надлежало проследить за последними двумя.

Дорога до Унген заняла много времени. Поезда двигались медленно, один за другим, перевозя огромное количество людей, лошадей и оружия. Гремели сцепки, тут и там слышались звуки губных гармошек, вился дым трубок.

Естественно, на подобный грузопоток железная дорога не рассчитывалась. Иногда поезд плелся с черепашьей скоростью, но иной раз мог разогнаться и до сорока верст в час, что считалось прекрасным результатом.

Из запоминающихся станций следовало упомянуть Раздельную, Бендеры и Кишинев, где мы простояли три дня. Я мог бы безвылазно находиться в офицерском вагоне, пить или играть в карты, как делали отдельные полковники, но вместо этого по несколько раз обходил поезд, на станциях ругался с комендантами и едва ли не силой выбивал котловое довольствие там, где это было положено.

Пользуясь моментом, в Кишиневе офицеры сходили в ресторацию, варьете, прогулялись по парку и осмотрели магазины. Тем более, весна нам благоприятствовала. Частые дожди несли свежесть. Снег неделю как сошел, ночью еще подмораживало, но днем температура поднималась до десяти градусов.

В целом, город оказался грязным и типично провинциальным. До 1812 года эти земли находились под турками, так что культурное или экономическое развитие здесь практически отсутствовало. После очередной выигранной войны Молдавия отошла к России, образовав Бессарабскую губернию. Существовала забавная легенда, что столицей Кишинев стал в обход Бендеры благодаря крупной взятке, которую сделали армянские купцы.

Став столицей губернии, Кишинев начал расти. Не то чтобы быстро, но он хотя бы вышел из вековой стагнации. В городе построили ряд зданий, а Кафедральный собор, памятник Пушкину и трехэтажный вокзал могли бы украсить ту же Москву или Петербург.

Молдаване, румыны, евреи, армяне, цыгане, греки, русские и болгары еще не насмотрелись на солдат и потому прибытие каждого поезда сопровождалось огромными толпами, пересудами и свистом детворы. Дамы любили прогуливаться так, чтобы их видели офицеры. Цены на еду и развлечения взлетели в два раза, а на проституток — в три.

Нижним чинам запретили отходить от вагонов дальше ста саженей, во избежания двусмысленных ситуация и недоразумений. Еду они готовили в полевых кухнях. Лишь отдельные полки пока еще могли похвастаться кухнями Соколова, на таких посматривали с завистью. Мои же гусары Смерти вели себя степенно, наслаждаясь моментов и «блюдя линию». Даже первогодки и те уже успели набраться форсу, осознав, что попали в элитное подразделение, пусть пока и не гвардейское.

Командование Дунайской армии во главе с великим князем Николаем Николаевичем и его штабом так же разместилось в Кишиневе. Молебны за здравие, за победу, за больных или именины членов царской семьи проходили один за другим по нескольку раз на дню. Кругом мелькали генеральские эполеты. Гусары, драгуны, уланы и казаки, пехота и артиллеристы, санитары и сестры Милосердия, желающие записаться в ополчение студенты, шпионы, разведчики, провокаторы и корреспонденты газет — кого только не было в городе. Вокруг нас день и ночь вились мелкие торговцы, портные, лошадиные барышники, гадалки, проститутки, шулера и прочий сброд.

После остановки в Кишиневе нас ждали Унгены на Пруте, за которым начиналась Румыния. Первый, второй и третий эскадроны уже разбили там временный лагерь, а я прибыл туда ранним утром 1 апреля.

Костенко, Некрасов и Шувалов по примеру прочих полков поставили палатки прямо в поле, обустроив цейхгауз, коновязи, загоны, кузню и отхожие места. Одну из палаток приспособили под временную часовню, где отец Василий проводил различные православные таинства, включая соборование, причащение и отпущение грехов. В стороне дымили полевые кухни, показывая, что не только с духовной, но и с телесной пищей у гусар полный порядок. Лагерь выглядел хорошо, да и жить в нем можно было вполне сносно. Нижним чинам предстояло привести оружие, амуницию и лошадей в порядок, потом по очереди посетить местную баню и так сказать, акклиматизироваться.

Свободных номеров в местной дрянной гостинице не оказалось. Некрасов почему-то решил разместить меня не в лагере, а в городе, где ему удалось снять небольшой домик у какой-то старухи, напоминающей ведьму. Неказистая мазанка с низкими потолками и спертым до отвращения воздухом больше походила на собачью конуру, но иного свободного жилья здесь просто не существовало и приходилось довольствоваться тем, что есть.

Кое-как я помылся, побрился и надев выглаженную Снегирем форму отправился к генерал-лейтенанту Дризену, командующему всеми частями, расквартированными в местной дыре.

Глава 2

Генерал-лейтенант Дризен Александр Федорович вместе со своим штабом занял лучшее двухэтажное здание на главной улице. Раньше мы с ним не встречались.

Территорию вокруг дома, крыльцо и приемную занимали многочисленные офицеры и их адъютанты. Я насчитал пятерых генералов, а полковников и подполковников оказалось свыше двух десятков. Все курили и оживленно делились мнениями о ближайшем будущем. У временной коновязи ржали кони. Подъезжали и отъезжали коляски. Безостановочно бегали денщики, писари и слуги. Куда-то тащили дымящийся самовар.

— Здравствуйте, господа, — я обошел офицеров, обмениваясь рукопожатиями, приветствуя знакомых и представляясь тем, кого видел впервые.

На меня сразу же обратили внимание. Больше всего любопытства вызывала моя черная форма. Здесь хватало различных кавалеристов и пехоты, но тяжелые кресты и Адамова голова были только у нас, так что я несколько выделялся на общем фоне. Генералы стояли отдельной группой и когда я подошел к ним и щелкнув каблуками, представился, обернулись, покивали, но ни о чем расспрашивать не стали, и я вернулся к полковникам.

— Дризен тебя сегодня не примет, уж занят больно, — сообщил мне командир 3-го драгунского Военного Ордена полка Лермонтов. — Сигарету?

— Меня он двое суток мариновал, — поделился полковник Шульгин из 69-го Рязанского пехотного. — Зато маркиза де Траверсе приказал чуть ли не под руки с вокзала прямо к нему везти.

— Протекция, однако, — заметил Голохвастов из 95-го Красноярского, посмотрев на меня со значением.

Про Траверсе я слышал, он командовал 1-м Сумским гусарским полком. Прикидывая, что надо бы с ним свести знакомство, ведь гусар всегда поймет гусара, я продолжал узнавать последние новости. Собравшиеся высказывались о том, когда конкретно объявят войну и как скоро сюда начнут прибывать члены императорской фамилии. Так же многих интересовал вопрос, как великий князь Николай Николаевич, которого прозвали НикНиком Старшим покажет себя на посту главнокомандующего. Здесь, среди боевых товарищей и коллег по службе, я чувствовал себя, как рыба в воде.

Генерала Дризена я увидел мельком, когда тот в сопровождении многочисленной свиты отправился инспектировать какой-то полк. Среднего роста, подтянутый, короткостриженым, с шикарными усами, он буквально излучал уверенность. Представиться ему мне не удалось. Так что беседовать пришлось с начальником штаба генералом Волочковым, толковым и спокойным офицером.

— Полковник Соколов? Прекрасно, мы вас еще вчера ожидали, — сказал он, пожимая мне руку. — Видите, у нас здесь как перед Вторым Пришествием, все на ушах. Так что давайте кратко и по существу, у меня каждый день расписан по минутам.

Волочкова я понимал. Перед началом войны именно на его плечи легла координация и учет всех прибывающих сюда полков, а также сотня прочих вопросов той или иной степени важности.

Доложив, как полагается о состоянии полка, его численности и боевой подготовке, я получил приказ ожидать скорого прибытия генерал-майора князя Кропоткина. Князя я знал, он командовал 2-й бригадой 5-й кавалерийской дивизии, куда помимо Александрийских гусар входил и 5-й Донской казачий полк, который так же должен был прибыть в Унгены. В армии князя прозвали Лукавым Ленивцем. Кропоткин являлся моим непосредственным начальником, выше которого стоял Таубе.