Игрок (СИ) - Токсик Саша - Страница 2

— Мизер без прикупа!

— В соглашении это не обговаривалось! — выкрикивает Арнольдыч.

— Обратное тоже, — говорю. — Обговаривалось прикуп «в морду» не кидать, — я выразительно смотрю на Лозинского, и он опускает глаза.

«Соглашение», это договорённость перед игрой, по каким именно правилам она идёт. Преферанс существует во множестве вариаций. «Сочинка», «Ленинградка» — это только самые известные. Поэтому все спорные моменты проясняются, что называется «на берегу».

К Виталию Арнольдовичу подходит представитель жюри. Они о чём-то шепчутся. «Признанный авторитет…», — ловит моё чуткое ухо «… репутационные потери… », «…живая легенда…».

— Какой злой дедушка, — смеётся Ларская, — отнимает у мальчика игрушку.

Арнольдыч снова густо краснеет, и на меня накатывают скверные воспоминания. Сердце колотится, как ненормальное. Только не сейчас, милое. Продержись немного.

Мой «мизер» далеко не идеален. Если бы крупные карты были раскиданы по рукам моих соперников, они смогли бы подловить меня. Весь расчёт на то, Что Арнольдыч заграбастал всё себе. Единственная возможность перебить меня — объявить «десятерную», но для этого он слабоват.

— Играем, — кивает, наконец, Арнольдыч.

Они с Ларской раскладывают свои карты в открытую. Теперь будут «ловить» меня вдвоём. Проверять мизер на прочность.

Но я уже не волнуюсь. У Арнольдыча две сплошных масти и одна-единственная семёрка треф. С неё он начинает, и я скидываю свою единственную «бланковую» восьмёрку. Взятку забирает Ларская, а дальше мы раскидываем «мизер», словно пасьянс.

— Десять очков! — громогласно сообщает ведущий. — Итого тридцать два очка! Турнир завершён, жюри приступает к окончательному подсчёту, но уже очевидно, что победителем стал Фёдор Михайлович Евстигнеев! Наш почётный гость… знаменитый…

Слышу, как громко аплодирует «прикреплённая» ко мне Юля. Все вокруг встают с мест и к горлу подкатывает давно забытый восторг победителя. Пытаюсь вздохнуть, но вслед за ним приходит боль. Она словно нож врезается в сердце.

Звуки меркнут… кто-то вдалеке зовёт врача… ещё кто-то визжит… Я ничего не чувствую и только вижу, как надо мной кружит громадная сводчатая люстра с хрустальными подвесками и свет её постепенно меркнет.

ресторан «Прага»

* * *

Первое, что я вижу, это люстра, но уже совсем другая. Простая такая штука из семидесятых. Три пластиковых плафона весёленькой раскраски. Один салатовый, второй розовый, а третий голубой, да ещё и с белыми полосками.

Точно такая же когда-то висела у меня в спальне, когда я жил на проспекте Калинина. В Переделкино я переехал ещё при Горбачеве, так что не довелось пожить на Новом Арбате.

Вообще, это очень интересный глюк, так-то в моей спальне интегрированные светильники, да и потолок тут какой-то странный. На больницу не похоже. На «Прагу», даже на какую-нибудь подсобку тоже. Где я вообще?

А потом я чувствую то, чего не было уже полвека и что разом перекрывает все прочие несуразности.

У меня начинает чесаться левая нога.

Да так сильно, что это точно не может быть чем-то вроде фантомных болей, которые нет-нет, да и преследовали меня большую часть моей жизни.

Рывком сажусь и, несмотря на сумрак, понимаю, что нахожусь не дома, а в той самой старой квартире. Модный югославский гарнитур, как сейчас помню, отдал за него премию со второй опубликованной книги, две прикроватные тумбочки, письменный стол с печатной машинкой и целый ворох каких-то смятых и разорванных листов.

Но всё это ерунда, по сравнению с тем что я чувствую своё тело ниже пояса! И не только ноги, но и ещё кое-что!

Вскочив с кровати, я осматриваю себя в зеркале Алёны, в памяти сразу всплывает имя моей пассии тех времён, когда я мог ходить и у меня всё было в порядке.

Я молод и здоров! И у меня всё прекрасно работает!

Может, так и выглядит рай для атеистов? Я снова оказался в возрасте больших надежд и пика физической формы? Или, возможно, я сейчас мотаюсь между жизнью и смертью, а сердитые медики, хрипло ругаясь колотят меня электрошоком, пытаясь вернуть в тело старой развалины заскучавшую по свободе душу?

Даже если это и глюки, и я сейчас лежу в коме к какой-нибудь московской клинике, то пусть так. Деньги у меня на счете есть, душеприказчик тоже, так что пусть этот глюк с путешествиями по моему прошлому продолжается! Честное слово, он мне нравится!

Правда, когда я подхожу к письменному столу с до боли знакомой тяжеленной печатной машинкой «Москва» иронично названной «портативной». Хорошо помню, как мне её выдали под роспись в Союзе Писателей, то вижу нечто, чего в моей памяти не было.

Печатная машинка «Москва». «Портативная»

Наверное, еще недавно это было рукописью, но сейчас весь стол был завален порванными листами бумаги, сверху которых лежит один единственный целый, исписанный аккуратным женским почерком.

'Евстигнеев, ну ты и урод! Мало того что вчера завалился пьяный как скотина, чего я от тебя никак не ожидала!!!

Так ещё и я прочитала твой роман. Эта твоя Лидочка, о которой ты рассказывал, что вдохновлялся мной. Мало того что она ведёт себя как шалава, так ещё и склочная и глупая истеричка!!!

Евстигнеев, это последняя капля! Раз ты обо мне такого мнения, то пошёл ты в задницу!

И снизу приписка.

Ключ от твоей квартиры на кухонном столе. Вещи я забрала.

17 мая 1972.

Теперь уже твоя бывшая невеста.

Вот это поворот! Что-то я не помню, чтобы мы с Алёной ругались, да ещё и так сильно. Она была девушкой яркой, но тщеславной и прощала мне богемный образ жизни писателя, ради знакомств, которыми можно было хвастаться перед подругами и интересных событий, на которые у меня всегда были приглашения.

Алёна меня бросила значительно позднее, когда я уже стал инвалидом, а следовательно «бесперспективным».

Честно сказать, я вздыхаю с облегчением. «Баба с воза, кобыле легче». Я помню, что у нас с ней так ничего и не получилось. Пусть виной всему и был тот злосчастный случай в Крыму, но всё-таки обида на Алёну преследовала меня очень долго. А так, переживаний от разлуки никаких. Посторонний, почти забытый человек.

В рассуждениях о внезапно бросившей меня подруге из прошлого, я как-то привыкаю к окружающей меня действительности. К молодому телу, к моей старой квартире, к яркому и тёплому солнцу за окном. Не похоже это всё на бред умирающего мозга. Слишком подробное.

И вообще, вдруг это не глюки, а что-то совсем иное? Второй шанс, реинкарнация, путешествие в прошлое, не знаю. Но в любом случае раз уж этот самый второй шанс мне выпал, то грех им не воспользоваться.

А еще, прощальное письмо Алёны подсказывает мне две вещи.

Какая сейчас дата и самое главное, какие у меня нынешнего планы на следующие несколько месяцев.

Мне же издательство заказало роман о виноделах! И именно сегодня я приглашён в «Прагу», на закрытую дегустацию новинок крымских заводов, которую организовали для чиновников из Мосторга и директоров ресторанов.

Я очень хорошо помню это время, и сейчас словно сверяю свои новые чувства с воспоминаниями. Тогда всё считалось таким обычным, а сейчас самое простое действие кажется мне удивительным.

Щёлкаю оконным шпингалетом, и в комнату врывается шум московской весны. Несмотря на календарь, лето уже практически вступает в свои права. На улице очень солнечно и столбик термометра замер на отметке 24 градуса, и это в тени! Погода ясно даёт понять, что одеться мне нужно легко.

В одних трусах и майке-алкоголичке, даже странно, что в молодости, а сейчас мне всего 25, мне нравилось носить их, я прохожу в кухню.

Хоть Алёна в своей записке и написала, что я пришёл вчера домой пьяным, но сушняка или головной боли совершенно не чувствуется. Вот что называется — повезло.