Золотой империал - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/77
- Следующая
Из ступора ротмистра вывел только запах горелого. Вода в кастрюльке на буржуйке выкипела вся, и картошка, естественно, пригорела. А-а, черт с ней, сойдет и такая…
Нарезая толстыми ломтями ноздреватый хлеб, серый и клейкий, ротмистр вспомнил о бутылке водки, купленной у пролетария, которого он теперь знал, как правильно назвать, и выставленной на холод. Слава тебе, Господи, и тебе спасибо, гегемон! Водка – вот лучшее из лекарств для страдающей русской души!
Через полчаса почти все горести и открытия минувших дней незаметно отодвинулись в какую-то легкую дымку, сделавшись полупрозрачными и совсем непугающими. Водка оказалась паршивой, гораздо хуже той «огненной воды», кукурузного самогона, называемого аборигенами «виски», который доводилось пивать за океаном, но забирала хорошо, отлично справляясь со своим основным предназначением, разом и оглушая, и стирая память.
Последнее, что Чебриков запомнил довольно четко, был давно ожидаемый, но сегодня все-таки состоявшийся визит здоровенного серо-черного пушистого кота, приметного наполовину отсутствующим левым ухом, с высоким процентом вероятности, того самого кошачьего Шаляпина, вернее, судя по вполне бандитскому виду, помеси великого российского оперного баса с Франсуа Вийоном – средневековым парижским поэтом-уголовником… Пушистый певец привидением возник на пороге чебриковской хибары, непонятно как отворив тугую дверь, когда водка уже подходила к концу. От предложенной «огненной влаги» абориген вежливо, но решительно отказался, молча разинув пасть с солидными клыками. Та же участь ждала и пирожки. Изо всей снеди по вкусу пришлась гостю только большая ложка сметаны, действительно великолепной, с галантными извинениями за неимением под рукой чистого блюдечка (да и вообще, за полным его неимением!) вываленная прямо на стол.
– Время на подготовку ответа истекло, господин Чебриков! Пожалуйте к столу.
Руки немного дрожат. Это от волнения, нормально. Вроде бы все записано, все события и даты расставлены правильно… Все равно страшновато.
– Ну что же вы, Петр Андреевич?
Эх, была не была! Чебриков поднимается из-за стола и по пологому пандусу между рядами скамей, позванивая шпорами, спускается вниз, к экзаменаторам.
– Ротмистр Чебриков, Петр Андреевич… граф.
Экзаменаторы, все четверо, весело переглядываются, кто деликатно пряча усмешку, а кто внаглую, растягивая рот до ушей, шепчутся.
– Это обстоятельство, знаете ли, нас не очень волнует, господин Чебриков, – наконец замечает, встряхнув кудрями, старший из строгих судей, пышноволосый брюнет в пенсне и с чеховской бородкой. – Мы, поверьте, как-то выше сословных предрассудков. Итак, – помолчав и дав Чебрикову в полной мере осознать свой ляп, продолжил он. – Хотелось бы для начала узнать номер вашего экзаменационного билета, господин Чебриков.
– Номер…– Ротмистр, вспомнив только сейчас, что так второпях и не посмотрел номер билета, вскидывает к глазам бумажку.
Но этого же не может быть! В верхнем левом углу отпечатанного на серой газетной бумаге экзаменационного билета, чуть выше вопросов, значится черным по белому: № 666…
– Что же вы остановились, господин Чебриков? – Голос экзаменатора холоден и сух.
– Шестьсот шестьдесят шесть…– вяло читает Петр Андреевич.
Экзаменатор, ничуть не удивившись, заносит странный номер в ведомость напротив фамилии экзаменуемого и кивает на стоящий напротив стул:
– Присаживайтесь…
Чебриков пытается сесть на стул, но это невозможно: шашка в ножнах путается под ногами, цепляется за стол… Черт бы побрал этот анахронизм, но что поделаешь: неизменный атрибут парадной жандармской формы… Наконец Петр Андреевич устраивается, поставив шашку между ног, будто так и задумывалось, и, картинно опершись на эфес, готовится отвечать на задаваемые вопросы.
– Итак, дорогой мой Петр Андреевич, – елейным голоском начинает похожий на крысу длинным подвижным носом и скошенными лбом и подбородком крайний слева экзаменатор, – ответьте-ка нам на такой вот вопрос…
Он медлит, лениво перелистывая короткими, поросшими серой щетиной пальцами какую-то книжку, в которой Чебриков с ужасом узнает проклятую «Историю СССР».
– Сообщите-ка нам, сударь, в каком году и где именно состоялся Первый, учредительный съезд РСДРП?
Черт возьми, но в билете такого вопроса явно не было! Там было… Чебриков с ужасом понимает, что не помнит ни единого слова из только что прилежно исписанных листков, лежащих сейчас перед экзаменаторами слишком далеко, чтобы разобрать хотя бы строчку.
– Первый съезд…
– Не знаете? – Смахивающий на грызуна экзаменатор гневно и обличающе упирает кургузый немытый палец чуть ли не в лицо ротмистра, и Петр Андреевич с ужасом ощущает исходящий от него затхлый крысиный запах.
– Раскройте суть апрельских тезисов Владимира Ильча Ленина! – следует предательский выстрел уже с правого фланга.
Чебриков в панике оборачивается к новому противнику, на этот раз сухопарому, словно жердь или, скорее, колодезный журавль, лысому как колено, старику с орденской Владимирской лентой через плечо и почему-то с орденом Ленина, большим, как чайное блюдце, на шее. Какие еще, к чертовой бабушке, апрельские тезисы? Ведь вторым вопросом в билете был… был…
– Назовите точную дату начала боев с японскими милитаристами на реке Халхин-Гол!
Это вступила в действие тяжелая артиллерия в лице сумрачного мужика в сером армяке, длинные сальные волосы которого, расчесанные по-дьячковски на прямой пробор, спадают на усыпанные перхотью плечи.
– Не торопитесь, Григорий Ефимович! – осаживает неопрятного и неприятного мужика щупленькая, востроносая, довольно-таки смазливенькая барышня, недвусмысленно подмигивая ротмистру. – Пусть лучше он расскажет нам про то…
– Кто такой Адольф Шикльгрубер?! – Распалясь, стучит кулаком по столу невесть откуда взявшийся давешний «водочный» мужичонка в синем ватнике, но уже почему-то в белоснежных лейб-гусарских лосинах, рельефно обтягивающих полные, как у женщины, ляжки, и в кокетливой кружевной наколке горничной на голове. Распахнувшаяся телогрейка с косо нашитой на груди белой тканевой полоской с длинным номером открывает шитый золотом камергерский мундир. – Даты рождения и смерти, основные вехи биографии, достижения, промахи, просчеты…
Число экзаменаторов стремительно растет, и в толпе, восседающей, возлежащей и подпрыгивающей за огромнейшим столом, растянувшимся чуть ли не на километр, мелькают то красная морда скандальной бабищи в вязаном берете, то лицо диктатора с труднозапоминаемой грузинской фамилией, очень похожего на Пржевальского, то физиономия очкастого коллекционера, теперь, правда, без очков, но вставившего в глазницу наподобие монокля серебряный рубль с двуглавым орлом, то представительная физиономия бровастого старика с рядом орденских звездочек на груди… В какофонии участвует даже серебристый металлический Ульянов-Ленин с ордена на шее журавлеобразного старца, развернувшийся ради такого случая анфас…
– Когда?.. Почему?.. Объясните!.. Перечислите!.. Сообщите!..
Чувствуя себя полностью растоптанным свалившейся неведомо откуда напастью, Петр Андреевич вскакивает на ноги, инстинктивно хватаясь рукой за эфес шашки, но с изумлением и ужасом видит, что вместо доброго стального клинка у старомодного, но верного оружия – погнутая алюминиевая вилка без одного зубца с насаженной на нее полуразварившейся-полупригоревшей картофелиной.
Разнообразнейшие и все более устрашающие монстры-экзаменаторы уже лезут через стол, протягивая к горлу графа, словно в кинематографических «жутиках» Ханжонкова, трупно-зеленые когтистые лапы…
– Тихо! – Главный экзаменатор, до этого момента невозмутимо сидевший на своем месте, призывая к тишине, сначала стучит по столу кулаком, а затем выхваченным откуда-то ржавым молотком, закрепленным на рукоятке полувыпавшим гвоздем, по звонкой, как медные литавры, лысине крысоподобного субъекта, обзаведшегося уже острыми волосатыми ушками и парой длинных желтоватых зубов, высовывающихся из-под верхней губы, самозабвенно вопящего что-то, не обращая никакого внимания на удары, о Первом съезде российских социал-демократов…
- Предыдущая
- 19/77
- Следующая
