Клятва (СИ) - Калашников Павел - Страница 1

В этот день всё потеряло смысл.

Мечты и надежды, цели и амбиции, чувства и сама жизнь… Оледенели.

Тысячи вспышек убийственного света озарили мир. А за ними вскипела, разрываясь от ярости, буря, что ознаменовала людской эпилог. Дальше все, словно во сне…

Громады мегаполисов трещали по швам, разбивались друг о друга своими осколками, прибивая тысячи душ к земле. Еще недавно чистые, ухоженные улочки, по которым мерно шли незадачливые жители, ведя своих детей в садики и школы, обнимающие своих любимых, наполнились, кипящей от ядерного жара, кровью. Кто-то погиб сразу, оставив после себя лишь блеклую тень на руинах небоскребов, кто-то оказался придавленным обломками, кто-то, корчась от жуткой боли, умирал от ран, словно пес, забитый в угол, кто-то остался тлеть…

Миллионы душ сегодня покинули сию юдоль скорби. Порой, можно было услышать детский плач, доносившийся из-под разваленных зданий. Дети, чудом пережившие тысячи взрывов, оплакивали родителей, чьи мертвые тела были рядом. Но и тех ждала голодная, одинокая, болезненно дикая смерть. Бездна после длительного перерыва вновь полнилась жертвами.

От человечества не осталось ничего. Рагнарёк, предрекаемый ещё древними викингами, наконец, свершился. Города, служившие уютными домами для миллиардов людей, рухнули, оставив за собой лишь гнетущую тишь. Пожирающую бездну.

— Мама! Мамочка! Мамуля! Тебе плохо, что с тобой?

Мать умерла еще несколько часов назад под обломками здания. На ее алых губах струйками багровела кровь. Ярко-голубые глаза остекленели… Но мальчик все не отходил и тщетно молился Богу.

Детский крик.

Города опустели. Превращались в пепел.

Теперь, остатки душ призраками бродят по мертвым путям в поисках покоя. Покоя, которого им обрести не дано. Они навеки остались запечатленными в темнеющих людскими костями стенах, в форме фантомных силуэтов.

И все стало пеплом.

Взрывы все сверкали, сверкали яркостью тысяч солнц.

Оглушительные удары, хлопки, крики смешанные с треском костей были аккомпанементом этой кровавой картине. Сила, порожденная людской ненавистью и нетерпимостью, жаждой власти, убийства, подчинения сорвала оковы морали.

Смерть могла собирать обильную жатву с полей, усеянных людскими трупами.

— Нет… — бормотал, дрожа побледневшими губами полковник, падая на колени, — как же так?

А после его снесло чудовищным взрывом. И после было ничто.

— Отче наш, иже еси на небесах… — молилась престарелая бабушка, глядя в окно своего понурого домика.

За ним блестели ядерные грибы, взмывающие высоко вверх. Через минуту домик разворотило ударной волной.

— Быстрей, быстрей! Выводи гра…

Мужчина выкинул руки, пытаясь прикрыть рвущиеся импульсы света наружу. Вспышка. Через мгновение на этом месте остались кипящие кости стариков, матерей, детей, мужчин и подростков.

Земля горела. Горели люди. Горело само небо.

— Саш, Саш, что это?! — визжала, брызгаясь слезами молодая, красивая девушка, вжавшись в грудь парня сидящего рядом.

— Маш, не бойся… — он сжал ее сильнее. — Все будет хорошо! Слышишь? Я обещаю…

Крыша, где сидела пара, вскоре обвалилась, кусками провалившись вниз.

— Доча, тише. Поверь папе, все хорошо, иди сюда. Давай обнимемся. — еле сдерживая слезы шептал отец. — Не плачь, все обойдется.

— Это фейерверки, пап? — девочка сверкнула своими большими, зелеными глазами.

Отец зарыдал, взяв дочь на руки и крепко прижал к себе.

— Пап? Что ты плачешь, все же хорошо, правда?

— Конечно, доча, конечно. Только не смотри в окно…

— Хорошо!

Волна воздуха выбила стекла, а после ворвался палящий свет…

— Эй, ты чего застыл?

— Мужики… Там…

Объяснять не стоило. Земля дрожала, в сотнях километров горели вспышки.

— Прячемся! Валим, валим!

А после наступила тишина. Лишь изредка можно услышать горестный плач, похожий на вой.

Затмение человечества. Сегодня погиб весь мир.

Те души, что остались на выжженной пустоши, должны были искать спасение, даже если его и не существовало вовсе, искать ковчег. Потерянные и пустые они должны были идти, должны были, потому как они — последние из всех.

Ветер мерно раздувал людской прах, застлавший землю. Прах, что будет вечно напоминать об этом дне. Прах самого времени.

1

— Это твоя жертва мечте?

Небо затянуло свинцовыми скопищами туч. Воздух пропах костром. Накрапывал снег.

— Моя жизнь — одна сплошная жертва. Все мы отрываем от себя кусок души, в угоду собственных амбиций или ради Высшего замысла. Вопрос лишь в цене.

Никотин обжег легкие. Стало легче.

Засвистел ветер.

— Ты не жалеешь?

— Нет. Я верил в ковчег. Верил, что найду его. И я искал. Искал упорно, шерстил каждый километр, даже если приходилось землю жрать. Потому как верил.

— И почему же ты столько молчал? Почему не выбрал другого времени? Почему именно сейчас?

В лесах послышался волчий вой. До боли знакомый.

— Потому, что понял это совсем недавно. Дошел, наконец, что вся моя жизнь была сладким миражом на костях моих товарищей. Запомни, прошу, запомни слова старика… Ценность, значимость, величие твоей жертвы, ее блеск, можно увидеть только поставив на эту чертову жертву всю свою жизнь. И, если ты сделал правильный выбор, отдал достаточно, тогда почувствуешь настоящую свободу и благодарность. Благодарность судьбе, Богу, Вселенной — за то, что смог сделать правильный выбор. Быть может, только эта благодарность освободит тебя от страха. Страха, кануть в небытие, прямо в костлявые руки смерти.

По рукам пошла слабая дрожь.

— Может быть теперь расскажешь, с чего все началось? Расскажешь, когда принес жертву?

С неба запорошил снег.

— Это было давно. Слишком давно…

2

Темнело. Солнце догорало за горизонтом. Воздух был влажным, почти как при ливне, а грозы, сверкавшие вдали, намекали на нехилую бурю. Но дождя все не было, а молнии будто обходили нас стороной.

— Ты меня вообще слушаешь?

Я вернулся в разговор. Беркут, что сидел на большом камне и держал приличных размеров карту, слегка нахмурился.

— Слушаю.

Он хмыкнул, потрепал русые волосы на голове, после озадаченно глянул в карту.

— С утра мы выдвигаемся прямо на северо-запад, там выйдем из леса за Белогорском. После этого по тракту до Биробиджана, там заночуем и к Хабаровску. Далее переберемся через Амур, а дальше до Владивостока дня три-четыре ходу останется.

— Н-да… — лениво протянул Ржавый, что стоял рядом и от скуки постоянно перезаряжал магазин своего АПС, — и че мы как люди не выехали по федералке? Нет же, потащились в самую жопень: через леса, болота и горы, мать его.

Я устало вздохнул, после посмотрел на этого здоровяка. Иногда мне казалось, что он действительно упал головой в рыжую краску.

— На федералке ехать такой огромной группой слишком опасно, — пояснил я, — в особенности через крупные города, типа Биробиджана. Хрен его знает, что там сейчас происходит, а здесь, в лесах, риск минимальный. Пара деревень и только. Через Хабаровск поедем, чтобы перебраться через Амур, а иначе останется только дорога через Китай, но там, насколько знаю, дорог до Владика нет.

— Ну-ну… На федералке, говорят, фраера, но так мы бы с ним базар общий нашли, — хохотнул лысый мужик, что жарил сало на костре. — Ежели чего, так быстро этим духарикам по рогам настучим!

Это был Сухарь. Последний раз он отсидел за кражу каких-то драгоценностей еще двадцать лет назад, но бандитский говор остался с ним навечно.

Беркут еще раз взглянул на карту, потом на меня. Я сразу понял, чего он хотел.

— После того как прибудем на место, попытаемся установить контакт с тамошними военными, если они, конечно, есть, — сказал я. — Отыщем вышки, установим связь с нашими, доложим обо всем. Дальше найдем баржи, снарядимся как следует и отправимся на Сахалин.