Нюрнбергский процесс - Нечаев Сергей Юрьевич - Страница 21

Роберт Джексон был в шоке и ожидал страшного скандала. Но Р. А. Руденко посмотрел документы, увидел, что они малозначительные, и не стал поднимать лишний шум. И Джексон оценил это: с тех пор он с удовольствием приходил в гости к Роману Андреевичу, и они подолгу что-то обсуждали.

Кстати сказать, сам Руденко в Нюрнберге постоянно ходил в сопровождении телохранителей. Оба его охранника были из армейской разведки, они прошли всю войну, бывали в очень непростых ситуациях, ходили в тыл противника, брали «языков». Они были отличными стрелками, ловко орудовали ножом, отличались смелостью, смекалкой и спокойным характером. И они умудрялись так ловко прятать оружие, что даже в те зоны и помещения здания суда в Нюрнберге, куда с оружием в принципе не пускали, они пистолеты свои как-то скрытно проносили.

Позднее Р. А. Руденко вспоминал: «Кто-то один из них был со мной практически неотступно. У меня с ними были хорошие отношения, они вели себя очень грамотно, были не очень приметны, не выпячивали себя, им можно было поручить любую задачу, и они реагировали моментально, не задавая лишних вопросов. Я, как правило, вел себя с ними так, будто мы просто соседи по дому или какие-то знакомые — например, предлагал составить мне компанию по прогулке, или пройтись до здания суда, или проехаться в американский или английский сектор. Они подхватывали эту манеру, хотя было ясно, что они должны меня сопровождать практически везде».

Что же касается американских офицеров и юристов, то они базировались в местном «Гранд-отеле», журналистов же разместили в городке Штайн неподалеку.

По сути, «Гранд-отель» стал центром светской жизни города. Он был «ключевой точкой» для всего судебного сообщества, сформировавшегося в Нюрнберге за месяцы процесса. Это была гостиница на 270 номеров, и она стала центром заключения сделок и ведения интриг, являющихся важной частью любого судебного процесса (целый ряд ключевых вопросов был решен именно в «Гранд-отеле» в ходе неформальных переговоров).

Кабаре в отеле было основным развлечением в городе: там регулярно выступали певцы, танцоры, акробаты и жонглеры. Юрист Боб Купер потом говорил, что «Гранд-отель» был «противоядием от монотонности и депрессивности города». Однако многих участников процесса не вполне устраивало соседство городской разрухи и веселого досуга, и если американский судья Фрэнсис Биддл вспоминал потом о «великолепии колониальной жизни», напоминавшей ему произведения Киплинга, то француз Робер Фалько видел во всем этом «нечто тревожное».

И, конечно же, в «Гранд-отеле» происходили инциденты, которые по сей день остаются загадкой. Например, в декабре 1945 года около гостиницы, практически в самом центре Нюрнберга, был убит шофер руководителя группы советских контрразведчиков М. Т. Лихачёва, ефрейтор Иван Бубен. Это странное преступление не раскрыто до сих пор.

Вечером 8 декабря 1945 года в «Гранд-отеле», как всегда, собралась публика из разных стран. Незадолго до полуночи, примерно в одиннадцать часов, отдых посетителей ресторана прервало чрезвычайное происшествие. Около отеля стояла машина, в которой шофер ждал своего начальника. К этой машине подошел какой-то человек в форме рядового американской армии, рывком распахнул переднюю правую дверь и в упор выстрелил в шофера. Смертельно раненный Иван Бубен успел сказать: «В меня стрелял американец».

Начальник — полковник М. Т. Лихачёв — в тот момент ужинал в «Гранд-отеле», и тут же возникла версия, что убить хотели именно его, а не простого шофера, который ждал начальника в машине и в ресторан не заходил.

Есть и другое описание: якобы смертельно раненный Иван Бубен вошел во вращающуюся дверь отеля и там рухнул на пол, выкрикнув: «А еще союзники!»

А. Г. Звягинцев в своей книге «Нюрнберг. Главный процесс человечества» пишет:

Михаил Тимофеевич Лихачёв с 1932 года работал в системе НКВД СССР. По свидетельству Л. Р. Шейнина — одного из заместителей Р. А. Руденко на процессе, Лихачёв с первых дней пребывания в Нюрнберге показал себя заносчивым человеком, чем вызвал к себе крайне негативное отношение окружающих. «И вот дошло до того, — писал Шейнин, — что Лихачёв вовлек в сожительство молоденькую переводчицу, проживавшую в одном с нами доме, и она забеременела. Лихачёв принудил ее сделать аборт и, найдя немца-врача, заставил его провести операцию, прошедшую неудачно».

По словам Шейнина, обо всем, что происходило в Нюрнберге, в особенности о скандале вокруг Лихачёва, Руденко сообщил прокурору СССР К. П. Горшенину, в то время находившемуся в Нюрнберге, Горшенин передал информацию в ЦК партии и начальнику СМЕРШа В. С. Абакумову. Лихачёва отозвали из Нюрнберга и посадили на десять суток под арест.

По прошествии времени Лихачёв стал заместителем начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР и, занимаясь делом Еврейского антифашистского комитета, выместил зло на Шейнине, выбив на него, как считал сам Шейнин, компрометирующие показания, после чего тот был арестован.

Правда, и сам Лихачёв вскоре превратился из охотника в дичь. В декабре 1954 года он вместе с Абакумовым и другими руководителями МГБ СССР был осужден и расстрелян за фабрикацию дел с применением пыток.

В описанном выше инциденте несложно найти множество противоречий. Все-таки был ли Лихачёв в машине в тот вечер? Офицеры Б. А. Соловов и П. И. Гришаев вышли из автомобиля непосредственно у отеля или не доезжая до него? Зачем советским офицерам было гулять в вечернее время по разрушенному городу? Иван Бубен умер на месте или успел зайти в гостиницу? И, наконец, зачем американцу было ни за что ни про что убивать простого русского шофера?

Подоплека этой детективной истории станет чуть яснее, если знать, что в Нюрнберге имело место соперничество двух советских правоохранительных ведомств. Следствием, в том числе предварительным допросом подсудимых трибунала, занималась прокурорская группа во главе с Г. Н. Александровым, подчинявшаяся главному обвинителю от СССР Р. А. Руденко. А вот оперативные вопросы решала специальная следственная бригада Главного управления контрразведки СМЕРШ, которой руководил М. Т. Лихачёв.

Между ними были трения. Как пишет А. Г. Звягинцев, «некоторые работники группы питали подозрения друг к другу, обменивались упреками, а иногда дело заходило еще дальше».

В частности, еще до начала процесса контрразведчики сообщили в Москву, что в ответах обвиняемых при допросах часто слышатся антисоветские выпады, а «товарищ Александров слабо парирует их». Тому пришлось письменно оправдываться перед прокурором СССР К. П. Горшениным: мол, никаких выпадов со стороны обвиняемых ни против Советского Союза, ни против него лично не было, и надо пресечь различного рода кривотолки, «так как все это создает нервозную обстановку и мешает дальнейшей работе».