Кость от костей - Генри Кристина - Страница 14

Она вцепилась в дверной косяк и поднялась. В лесу вокруг хижины затрещали ветки. Кое-как ковыляя, Мэтти обошла хижину, миновала маленький садик, могилу своего ребенка и дошла до края поляны, где стоял туалет. Дверь в туалете всегда громко хлопала, и Мэтти постаралась закрыть ее за собой как можно тише, поморщившись, когда скрипнули петли.

В туалете не было замка или задвижки, не было ничего, чтобы унять ее тревогу, хотя такой большой зверь мог бы запросто сорвать дверь с петель. Мэтти спросила себя, зачем вообще старается спрятаться; что ж, видимо, ей просто хотелось еще пожить и умереть она была пока не готова.

В туалете пахло не так ужасно, как летом, но все же неприятно. Мэтти подумала, что запах из туалета может замаскировать ее собственный и тогда зверь не сможет ее найти, хотя на самом деле не верила, что его удастся одурачить. Зверь этот был необычным.

Какая убогая смерть – в туалете. Мэтти зажала рот рукой в варежке, стараясь не смеяться. Почему ей смешно, когда ее жизни грозит опасность?

Потому что тебе страшно, так страшно, что ты на грани истерики.

Потом она услышала зверя снаружи; тот пыхтел, отфыркивался, и его огромная туша медленно двигалась к ее укрытию.

Мэтти отошла от двери, но в крошечном туалете даже пятиться было некуда. Уильям закрыл дыру деревянной крышкой («мы же не животные, Мэтти»), и она очень тихо села на нее и попыталась не издавать ни звука.

Зверь снаружи принюхивался. Он подошел очень близко, и Мэтти понадеялась, что сейчас Уильям вдруг выбежит из дома с винтовкой. Но, разумеется, она не услышала, как открывается и закрывается входная дверь, и звук выстрела не прорезал ночную тишину.

Мэтти была здесь одна, одна дрожала в туалете, потому что муж отказался пускать ее в дом, а чудище рыскало снаружи.

Между некоторыми досками были маленькие отверстия. Мэтти могла бы выглянуть наружу и посмотреть, что делает зверь, но она боялась пошевелиться, боялась, что чудище почувствует на себе ее взгляд и нападет.

Неважно. Зверь все равно знает, где ты. Он умен, он шел за тобой следом, таился. У него есть план, а какой – тебе не понять, даже не надейся.

Зверь снова взревел протяжно и громко. Он стоял за самой дверью, явно собираясь напасть. Мэтти зажмурила правый глаз и приготовилась к удару, как делала всегда.

Но ничего не произошло. Через несколько страшных минут она открыла глаз. Тень чудища больше не мелькала в просветах между досок. Неужели зверь ушел? Но почему? Он шел за ней всю дорогу, он точно знал, где она прячется. Почему не напал, хотя она была в его власти?

Может, он отошел от туалета, но по-прежнему ждет, пока ты сама придешь ему в лапы?

Мэтти больше не слышала зверя, не слышала, как он фыркает и пыхтит, как его когти скребут по снежной корке. Но это ничего не значило. Она знала, что зверь умеет затаиться и при желании может не издавать ни звука. Мэтти не осмеливалась выйти снова; лучше просидеть здесь всю ночь, мучась от страха.

Но почему она думает, что утром станет лучше? Она нашла лису днем, и днем же они с Уильямом услышали шум наверху среди веток. Зверь охотился не только ночью.

Но лису я нашла ближе к вечеру. Мэтти не понимала, почему это важно. Мысли снова отчаянно заметались. Ей казалось, что утром, при солнечном свете, все станет лучше, что новый день смоет ужас ночи.

Не знаю, почему ты так решила, Мэтти, ведь раньше так никогда не было. Каждый день приносит новые страхи.

И в тот момент что-то внутри нее сломалось; оборвались путы, заставлявшие ее семенить по дому мышкой, склонив голову, стремиться угодить мужу, который не хотел, чтобы ему угождали, а лишь выискивал ошибки, чтобы на них указать.

Уильям запер дверь хижины и не пустил ее внутрь, предпочел свою гордость ее безопасности. Мэтти ни капли не сомневалась, что он не спал. Наверняка он слышал рев зверя. Знал, что жена не лжет, что жизнь ее в опасности. Знал, но ему было на это плевать.

Ему было плевать, что с ней станется, лишь бы она усвоила урок – его урок. Если бы она выжила, Уильям счел бы это божественным провидением, знаком, что Бог сохранил ей жизнь, чтобы она и дальше могла служить мужу.

Как только Мэтти об этом подумала, лопнула вторая нить, удерживавшая ее в прошлой жизни; разорванные путы упали. Не было никакого Бога. Только Уильям и его сказки, которые он рассказывал, чтобы ее контролировать.

Внутри что-то забарахталось: испуганная маленькая мышка, какой она была когда-то. Мышка отчаянно сопротивлялась, хваталась за разорванные путы.

«Нет, – сказала Саманта. – Хватит быть мышкой».

Мэтти вспомнила, как стояла на краю садового стола во дворе маминого дома, как прыгнула с абсолютной уверенностью, что сможет летать, если поверит, что у нее получится. Она прыгала много раз, и каждый раз ей казалось, будто она почувствовала что-то – толчок, воздушную волну под ногами. И верила, что почти взлетела, что в следующий раз у нее обязательно получится и она воспарит, как прекрасный сокол.

«Кем ты хочешь быть? – прошептала Саманта. – Соколом или мышкой?»

Мэтти не знала, сможет ли стать соколом, но и шнырять, пригнувшись к земле, больше не хотела.

Она сидела в туалете, пока рассвет не проник в ее мерзкое укрытие. Тогда она толкнула дверь и задумалась, что принесет новый день и что ей делать дальше.

Могу ли я теперь посмотреть в глаза Уильяму? Как мне поступить?

Мэтти остановилась и уставилась на снег. Там виднелись отметины – словно символы, начертанные кровавым когтем.

Она не понимала, что они значат, да и представить, что зверь чертит символы на снегу, чтобы их увидели и прочитали, было невозможно.

Но потом Мэтти вдруг осознала их смысл и поняла, почему зверь шел за ней ночью, но не убил.

Монстр хотел знать, где она жила – она и Уильям, – потому что люди проникли в его логово. Он хотел предупредить их, чтобы больше не ходили туда. Письмена на снегу были предостережением.

Второго предостережения не будет, Мэтти в этом не сомневалась.

Она заметила движение в окне спальни; лицо Уильяма мелькнуло в окне и исчезло. Через миг хлопнула входная дверь.

Он обошел хижину кругом. По выражению его лица – сжатые губы, ледяной взгляд – она поняла, что муж готовится прочесть ей нотацию о том, как должна себя вести послушная жена. Но Мэтти уже не хотела слушать его нотаций.

«Нет, – подумала она. – Не Мэтти, Саманта. Саманта не хочет их слушать».

Но Мэтти также не хотела, чтобы он избил ее снова. У нее и так все болело после прошлого раза и ночного похода. Она молча указала на письмена на снегу, понадеявшись, что Уильям отвлечется и забудет о своих планах.

Муж остановился, проследил взглядом за ее пальцем. Побледнел, а Мэтти ощутила тихое мелочное злорадство оттого, что он опешил.

Однако через секунду от радости ее не осталось и следа.

– Что это за дьявольщина? – проревел Уильям. – Опять твои ведьминские козни?

– Нет! – воскликнула она и выставила перед собой руки, не подпуская его. – Это не я! Это зверь… тот медведь. Вчера он шел за мной до дома.

Надо отвлечь его от мыслей о ведьмовстве. Если Мэтти этого не сделает, муж решит, что она ворожит, чтобы не забеременеть, и в этот раз точно ее убьет.

– Разве может глупое животное сделать такое? – голос Уильяма был полон ледяной ярости. – Это ты мстишь мне за прошлую ночь.

«Значит, он понимает, что не надо было бросать меня на улице», – подумала Мэтти, но размышлять времени не оставалось. Надо убедить его, что она не колдовала.

– Смотри. – Она присела и указала на глубокие полосы в снегу. – Следы когтей. Видишь, они как те отметины на деревьях, что мы нашли два дня назад. Не думаю, что это глупое животное. Помнишь кучки костей в пещере? Он рассортировал кости. Обычные животные так не поступают.

Глаза Уильяма скользнули с лица Мэтти на символы и обратно к ее лицу. Она видела, что муж засомневался. Подумала, не рассказать ли ему о животных, привязанных к деревьям – тех, что она видела перед тем, как он начал ее избивать. Но решила не говорить. Стоит прервать его цепочку мыслей, и Уильям точно решит, что она занималась колдовством.