Женщина в песках - Абэ Кобо - Страница 12

• Предыдущая
• 12/36
• Следующая

Ночью он спал плохо, и поэтому ему приходилось досыпать днем. И, что хуже всего, он все больше терял терпение; начинал убеждать себя, что, если и этот план провалится, все равно найдется сколько угодно способов бежать. С того дня прошла уже неделя. Как раз время подавать заявление о розыске. Первые три дня были его законным отпуском. Но дальше — отсутствие без предупреждения. Сослуживцы, часто даже без всякого повода ревниво следящие за тем, что делают их товарищи, вряд ли обойдут молчанием такой факт. Уж наверное, в один из этих вечеров какой-нибудь доброхот заглянул к нему домой. В душной, раскаленной послеполуденным солнцем комнате царит запустение — ясно, что хозяина нет. Посетитель чувствует еще, пожалуй, инстинктивную зависть к счастливчику, который вырвался из этой дыры. А на следующий день — оскорбительное злословие, гаденький шепоток, приправленный неодобрительно нахмуренными бровями и двусмысленными жестами. И вполне резонно… В глубине души он и тогда еще чувствовал, что этот необычный отпуск вызовет у сослуживцев именно такую реакцию. И неудивительно, ведь учителя ведут своеобразную жизнь, все время отравленную грибком зависти… Год за годом мимо них, как воды реки, текут ученики и уплывают, а учителя, подобно камням, вынуждены оставаться на дне этого потока. Они говорят о надеждах другим, но сами не смеют питать надежду, даже во сне. Они чувствуют себя ненужным хламом либо впадают в мазохистское одиночество, либо становятся пуристами, к другим проникаются подозрительностью, обвиняют их в оригинальничанье. Они так тоскуют по свободе действий, что не могут не ненавидеть свободу действий.

…Несчастный случай, наверное?.. Нет, если бы это был несчастный случай, то, видимо, как-нибудь сообщили бы… А может быть, самоубийство?.. Но опять-таки об этом, уж конечно, знала бы полиция!.. Не нужно переоценивать этого недалекого парня!.. Да, да, он пропал без вести по собственной воле, и нечего соваться не в свое дело… Но ведь уже почти неделя… Ну что за человек, обязательно должен причинять людям беспокойство, и ведь не узнаешь, что у него на уме!..

Вряд ли они искренне беспокоятся за него. Просто их неутоленное любопытство перезрело, как хурма, вовремя не снятая с дерева. Дальше события развиваются так.

Старший преподаватель идет в полицию, чтобы выяснить форму заявления о розыске. За постным выражением лица скрыто распирающее его удовольствие…

Конечно, жители деревни приняли необходимые меры предосторожности, если столь решительно продолжают эту бессмысленную авантюру. Обвести вокруг пальца одного-двух деревенских полицейских — дело нехитрое. Они, безусловно, позаботились о том, чтобы полиция без особой надобности не появлялась в деревне. Но такая дымовая завеса целесообразна и необходима лишь до тех пор, пока он здоров и в состоянии отгребать песок. И нелепо с риском для себя прятать тяжелобольного человека, который уже целую неделю валяется в постели. Если же они решат, что он им ни к чему, то самое благоразумное — побыстрее отделаться от него, пока не возникли всякие осложнения. Сейчас еще можно придумать какую-нибудь правдоподобную версию. Можно, например, заявить, что человек сам упал в яму и из-за сотрясения у него начались какие-то странные галлюцинации. Несомненно, объяснение будет принято гораздо охотнее, чем его совершенно фантастические утверждения, будто его хитростью упрятали в яму.

Замычала корова — словно в глотку ей вставили медную трубу. Где-то прокричал петух. В песчаной яме нет ни расстояния, ни направления. Только там, снаружи, — обычный нормальный мир, где на обочине дороги дети играют в классы, в положенное время наступает рассвет и краски его смешиваются с ароматом варящегося риса.

Женщина протирает его тело с усердием, даже с чрезвычайным усердием. После протирания выкручивает влажное полотенце досуха, так что оно становится твердым, как доска, и сухим трет так старательно, будто полирует запотевшее стекло. От звуков просыпающегося утра и этих ритмичных толчков его начинает клонить ко сну.

— Да, кстати… — Он подавляет зевок, который, будто щипцами, насильно вытащили у него изнутри. — Как бы этою… Давно уже хочется почитать газету. Никак этого нельзя устроить?

— Хорошо, я спрошу попозже.

Он сразу понял: женщина хочет показать свою искренность. В ее застенчивом, робком голосе явно чувствовалось старание не обидеть его. Но это разозлило его еще больше. «Спрошу»?! Значит, и газеты я не имею права читать без разрешения, что ли?.. Ворча, он отбросил руку женщины. Его так и подмывало опрокинуть таз со всем содержимым.

Однако в его положении особенно бушевать не следует — это может разрушить все планы. Ведь тяжелобольной вряд ли будет так волноваться из-за какой-то пустячной газеты. Он, конечно, хочет просмотреть газету. Если нет пейзажа, то посмотреть хоть на картинку — ведь недаром живопись развилась в местах с бедной природой, а газеты получили наибольшее развитие в промышленных районах, где связь между людьми ослабла. Может быть, он найдет объявление о том, что пропал без вести человек. А если повезет, то не исключено, что в углу страницы, посвященной социальным вопросам, он найдет заметку о своем исчезновении. Вряд ли, конечно, эти деревенские дадут ему газету, в которой будет такая статья. Но самое главное сейчас — терпение. Притворяться больным не так уж сладко. Все равно что сжимать в руке готовую вырваться тугую пружину. Долго такого не выдержишь. Смириться тоже нельзя. Он должен во что бы то ни стало заставить этих типов понять, как обременительно для них его пребывание здесь. Вот сегодня, чего бы это ни стоило, не дать женщине ни на минуту закрыть глаза!

Не спи… Спать нельзя!

Мужчина скрючился и притворно застонал.

Под зонтом, который держала женщина, он глотал, обжигаясь, густой суп из овощей и риса, приправленный морскими водорослями. На дне миски осел песок…

Но тут воспоминания обрываются. Дальше все тонет в каком-то бесконечном гнетущем кошмаре. Он верхом на старых потрескавшихся палочках для еды летал по странным незнакомым улицам. На этих палочках он мчался, как на скутере, и было это не так уж и плохо, но, стоило чуть-чуть рассеяться вниманию, его тут же тянуло к земле. Вблизи улица казалась кирпичного цвета, но дальше таяла в зеленой дымке. В этой цветовой гамме было что-то, порождающее беспокойство. Наконец он подлетел к длинному деревянному зданию, напоминавшему казарму. Пахло дешевым мылом. Подтягивая спадающие брюки, он поднялся по лестнице и вошел в пустую комнату, в которой стоял только один длинный стол. Вокруг стола сидело человек десять мужчин и женщин, увлеченных какой-то игрой. Сидевший в центре, лицом к нему, сдавал карты. Кончая сдавать, он вдруг последнюю карту сунул ему и что-то громко крикнул. Невольно взяв ее, он увидел, что это не карта, а письмо. Оно было странно мягким на ощупь, и, когда он чуть сильнее нажал на письмо пальцами, из него брызнула кровь. Он закричал и проснулся.

Какая-то грязная пелена мешает смотреть. Он пошевельнулся, послышался шелест сухой бумаги. Его лицо было прикрыто развернутой газетой. Черт возьми, опять заснул!.. Отбросил газету. С нее побежали струйки песка. Судя по его количеству, прошло немало времени. Направление лучей солнца, пробивающихся сквозь щели в стене, говорит о том, что уже около полудня. Ну и ладно, но что это за запах? Свежая типографская краска?.. Не может быть, подумал он и бросил взгляд на число. Шестнадцатое, среда… Так это же сегодняшняя газета! Не верилось, но факт оставался фактом.

• Предыдущая
• 12/36
• Следующая