Один сон на двоих - Корсакова Татьяна - Страница 15

Девица словила. Каким-то ломано-дерганным движением поймала налету, оскалилась, принялась выковыривать сигареты из пачки. Выковыряла, сунула сразу три в рот, принялась жевать.

Дальше Мила смотреть не стала. Хватить с нее! Пока упырица жевала сигареты, она рванула с места в карьер. Может быть еще и получится с форой!

Не получилось… Что-то сильное и ловкое прыгнуло на нее сзади, впилось когтями в плечи, повалило на землю, одним рывком перевернуло на спину. Из угла раззявленной пасти упырицы свисала недожеванная сигарета, застрявшая между острыми зубами.

– Курррить не хошшшу, – прошипела тварь, принюхиваясь. – Жрать хошшшу…

Мила пнула тварь в живот в тот самый момент, когда из пасти ее вывалился черный язык. Пнула изо всех своих подкрепленных лошадиной дозой адреналина сил, отшвырнула от себя в придорожные кусты, обратно в темноту. А сама с неведомым ранее проворством вскочила на ноги, ухватилась рукой за растущую у тропинки хворостину, врезала по ней ногой, перешибая с самурайской легкостью и ловкостью. Осина – не осина, но теперь у нее есть кол, теперь она эту гадину к себе не подпустит. Только бы отдышаться, только бы дух перевести!

Она и отдышалась, и дух перевела, а тварь все не появлялась. В темноте за пределами тропинки и видимости что-то чавкало, хрустело и булькало. Мила ждала, крепко сжимала хворостину, готовилась к нападению, молилась. И даже когда все стихло, не поверила в свою счастливую звезду, так и стояла, не решаясь сдвинуться с места, напряженно всматриваясь и вслушиваясь, готовясь к самому худшему.

Сколько она так простояла? Может мгновени, а может целую вечность, но, когда в темноте снова послышались легкие шаги, все тело ее затекло и отказывалось воевать.

– Жрать хочешь? – спросила Мила у темноты грозным шепотом. – А зубы обломать не боишься, кровохлебка поганая?

– Людмила, – отозвалась темнота знакомым голосом, а потом исторгла из себя высокую мужскую фигуру с обнаженной шпагой в руке. – Людмила, это я. Не делай, пожалуйста, глупостей!

– Харон… – Тело, которое держалось до последнего, вдруг предательски обмякло, руки задрожали, а ноги подкосились.

Мила непременно свалилась бы на землю, не упала изящной пушинкой, а рухнула бы кулем с мукой. Но Харон не дал, Харон обхватил ее сразу и за плечи, и за талию, прижал к себе так крепко, что рукоять его винтажной шпаги больно уперлась ей в поясницу.

– Ты только не теряй сознание, – сказал Харон почти ласково, а потом уже точно ласково, хоть и торопливо, поцеловал ее в висок холодными, чуть шершавыми губами. – Цела? – спросил, прижимая ее к себе еще сильнее, хотя у нее и так уж от счастья и гипоксии в глазах темно.

– Цела… – сказала она, цепляясь руками за его пиджак. Словно бы в этой дополнительно поддержке была хоть какая-то необходимость, словно бы он не держал ее крепко-крепко. – А где конь? – спросила, прижимаясь щекой к его груди, прислушиваясь к редкому, подозрительно редкому биению его сердца. Надо будет затащить его на кардиограмму, когда все закончится.

– Какой конь? – В голосе Харона больше не было того волнения, которое почудилось ей в самые первые мгновения. В голосе Харона было безмерное облегчение пополам с удивлением.

– Белый конь. Ты же рыцарь на белом коне в сияющих доспехах. – Она хотела было добавить «мой рыцарь», но передумала. Получалось слишком уж пафосно и витиевато.

– У меня нет коня. – Харон ослабил хватку. Теперь он, кажется, всматривался в темноту поверх ее головы. – И доспехов.

– Шпага есть, мне этого достаточно. – Над чувством юмора им еще придется поработать, но это потом, после кардиограммы, а сейчас нужно убираться. – Если бы не ты, эта тварь порвала бы меня в клочья.

Он отстранялся, а она наоборот прижималась. Надо же как-то закреплять полученный результат. Куй железо, пока горячо!

– Какая тварь? – спросил Харон, и Мила перестала прижиматься, наоборот, вывернулась из его объятий.

– Значит, не ты. Тогда она до сих пор где-то поблизости, – сказала шепотом, но уже не испуганным. Рядом с Хароном она как-то забывала бояться.

– Астра? – снова спросил он.

– Почему Астра? – Мила посмотрела на него снизу вверх. – Откуда ты вообще знаешь про Астру?

– Людмила, кто на тебя напал? – спросил он, вместо того чтобы отвечать на ее вопросы.

– Упырица… Девушка-туристка… была когда-то девушкой и туристкой… Туристический отряд, четыре человек: два парня и две девушки. Ты слушаешь наши местные новости? Карпушу Черного когда-нибудь слушал?

Харон молча кивнул. Надо же, такой серьезный человек и слушает такую ерунду! Хотя, что ему еще слушать по ночам?

– Они пропали, эти туристы, не вышли на связь с родственниками два дня назад. Ну вот, одна нашлась и чуть меня не покусала…

– Тише, – вдруг велел Харон и больно сжал ее руку. – Кто-то идет.

Тот, кто шел, не особо таился. Шума от него было, как от гризли. Упыри так не ходят. Если только в Гремучей лощине не завелся еще и гризли.

– Все хорошо, – сказал Харон, опуская руку со шпагой, но не выпуская Милиной руки. – Это Мирон.

Никакого Мирона она не видела, но Харону верила безоговорочно. Мирон всяко лучше, чем упырь!

Оставлять Леру без присмотра было страшно, но Цербер не проявлял признаков беспокойства. Астра, первородная тварь, обломав об Мирона зубы, похоже, решила заняться Милочкой. А спасать следует того, кому сейчас нужнее. Милочке, получается, нужнее. Опять же, если Астра рядом с Милочкой, то Лере ничего не угрожает.

Мирон посмотрел на лежащего на земле Цербера, спросил:

– Слышал, что сказал Харон?

Цербер утвердительно мигнул.

– Тогда ты на хозяйстве, а я побежал!

Дожидаться ответа Мирон не стал, как обещал, так и сделал – побежал. С потайной калиткой он справился в два счета, а дальше рванул по периметру вдоль забора, потом через невысокий подлесок к дороге, на которой Харон оставлял свой катафалк. Что делать дальше, как искать Милочку и, уж тем более, как ее спасать из лап Астры, он пока не знал.

Лощина жила своей особой, невидимой постороннему взгляду ночной жизнью. В темноте кто-то пощелкивал, попискивал и покрикивал, но звуки эти были нестрашные. Стараясь идти как можно быстрее, но при этом не напороться в темноте на сук, не зацепиться за корень, Мирон сто раз пожалел, что не озаботился проверить уровень заряда в мобильном. Заряда пока хватало на звонки, но его точно не хватит на фонарик. Поэтому приходилось идти почти на ощупь, убыстряя шаг только тогда, когда из-за туч выглядывала луна. Выглядывала она не так часто, как хотелось бы. Не было для нее в лощине ничего нового и интересного.

Интересное началось, когда Мирон уже стал подозревать, что сбился с пути и вообще, наверное, кружит на месте. В темноте послышался крик такой отчаянный и такой истошный, что хрен поймешь, кто кричит: человек или животное. Той участи, которая постигла кричавшего, Мирон не пожелал бы ни человеку, ни животному, ни даже врагу. Кричать так можно только от ужаса или от нестерпимой боли, что одинаково плохо.

Думать, что кричать могла Милочка, Мирон не стал, вместо этого он подумал, что у него наконец появился ориентир. Он несся по лощине во весь опор, больше не переживая ни о ветках, ни о корнях. В голове крутилась лишь одна единственная мысль: «Только бы успеть!»

Успел! Хоть и не в первых рядах. Вылетел на лесную дорожку, на которой, романтично подсвеченные луной, стояли в обнимку Харон и Милочка. Оба живые, оба невредимые! От сердца отлегло. Сначала отлегло, а потом накатило. Все-таки, бегать Мирон был не мастак. Теперь сердце трепыхалось где-то в горле, мешало дышать и говорить.

– Нашлась пропажа… – прохрипел он радостно и тут же спросил: – Все в порядке?

– Нормально все! – отозвалась Милочка. В объятьях Харона чувствовала она себя вполне уверенно и комфортно. Харон же стоял с каменным, ничего не выражающим лицом. Левой рукой он прижимал к себе Милочку, а правой сжимал шпагу.