Попытка к бегству - Есаулов Максим - Страница 14
- Предыдущая
- 14/43
- Следующая
— Да откройте же вы дверь! Задохнемся!
Ледогоров посмотрел на часы.
— Серега! Мне пора! В понедельник поговорим. — Он начал вылезать. — Мужики! Я посмотрю сейчас, где Артур! Виталя! Хорошо тебе отдохнуть!
Дверь кабинета Вышегородского была опечатана. Ледогоров заглянул обратно.
— Все нормально! Проветривайте! Только не орите сильно!
Небо стало серо-зеленым. По прежнему парило. Опаздывая, он бегом пересек забитый пятничной пробкой Литейный, нырнул в проход-няк возле почты и оказался на Моховой. Юлька демонстративно стояла на улице, поглядывая на часы. В очередной раз кольнула собственническая гордость за ее сногсшибательную фигуру.
— Опаздываете, мужчина, — она нахмурилась. — Не боитесь, что уведут девушку?
Он обнял ее.
— Нет. Не боюсь.
— Правильно, — она нашла его губы.
Проходящая пожилая пара смотрела на них с улыбкой. Ледогоров с трудом перевел дух. Внутри все дрожало. Он чувствовал себя как школьник после первого настоящего поцелуя.
— Куда пойдем?
Она посмотрела на него снизу вверх.
— Конечно домой! И по-быс-трее!
Сгущалась вязкая вечерняя мгла. Снова невесть откуда взявшийся ветер шелестел над головами уставшей от жары листвой.
Ночью по городу идет гроза, разгоняя царящую дневную духоту, дождевыми потоками отбивая чечетку по железу остывающих крыш и стеклу запыленных окон. Электрическими дугами эротично выгибаются в темном небе молнии. Юлька плотнее прижимается к нему, касаясь губами небритой щеки.
— Можно я тебя спрошу?
— Нет.
— Что нет?
— Я тебя не люблю.
Она слегка кусает его за щеку.
— Больно?
— Нет.
— Врешь.
— Вру.
— Будешь вредничать — я тебе ухо от кушу.
Красная дуга ослепительно сверкает за раскрытым окном. Кто-то смеясь пробегает через двор, цокая каблуками.
— Ты меня сразу полюбил?
— Нет.
— А что ты подумал, увидев меня в первый раз?
— А ведь трахает ее кто-то.
Она прижимается сильнее, больно впиваясь в него ногтями.
— Не думай больше об этом!
— Не думаю.
Удар грома сотрясает стены.
— Чего ты хочешь больше всего на свете?
— Честно?
— Честно.
— Выпить.
Она вскидывается, наклонившись к его лицу.
— А меня?
— Ты же просила честно.
— Мог бы соврать.
— Хорошо, теперь буду врать.
— Не надо.
Кажется, ливень заполняет все пространство за пределами комнаты, оглушительно шурша в проеме «колодца».
— Ты меня любишь?
— Нет.
— Ты меня хочешь?
— Нет.
— Ты врешь?
— Нет.
— Врешь!
— Ты же сама просила.
— За-гры-зу!
Хорошо разговаривать в темноте. Никто не увидит, как ты улыбаешься.
— Саня, возьми тапочки!
— Спасибо, я так.
— Одень, говорю! Я еще полы не мыла!
В прихожей «хрущевки» не развернуться. Юлька прижалась к стенке, высоко подняв мешки с продуктами.
— Проходи уже куда-нибудь, пока не передавил все.
Протискиваясь, он наткнулся ладонью на ее грудь.
— Не сейчас. Боюсь — родители не поймут.
Он фыркнул.
— Здорово, Саня! — Анатолий Палыч поднялся из кресла. — Как дела?
У него была крепкая заскорузлая рука профессионального шофера.
— Да все — ничего. Бьемся помаленьку.
— Мама! Куда продукты?
— На кухню неси, доча! — Александра Михайловна вынырнула из дверей с полотенцем в руках. — Ты взял тапочки? Молодец. Сейчас уже обедать будем. Посидите пока с отцом.
Квартирка Юлькиных родителей издевательски называлась четырехкомнатной. Общая площадь ее едва ли превышала три Ледогоровских кабинета. Большая гостиная со входом в кухоньку и три маленьких закутка. Даже выросший в коммуналке на Моисеенко, Ледогоров никогда бы не поменял две их с матерью комнаты на этакие «хоромы». Обставлена она была просто и стандартно, как и могли это сделать сестра-хозяйка одной из городских больниц и водитель рейсового автобуса. Правда, сейчас зарплата Анатолия Па-лыча составляла три Ледогоровских, но все уходило в дачу — шесть соток где-то в Пупышево. Единственной новой вещью в доме был купленный на прошлый Новый год телевизор «Самсунг» — предмет гордости хозяев.
— Садись, Саня! — Палыч хлопнул ладонью по дивану, — Посмотрим, пока бабы там подсуетятся.
По экрану носились футболисты. Ревела публика. Слов комментатора почти не было слышно.
— Во дают бразильянцы! — хозяин покачал головой. — Наши-то — козлы! С бельгийцами видел?
Ледогоров с удовольствием откинулся на продавленном диване. С кухни тянуло жаренной курицей и горящим маслом.
— Да я как-то — не фанат, Анатолий Палыч. Да и работы много сейчас.
— А я чемпионат мира всегда… Бей! — хозяин подался вперед. — Чего на работе? Когда депутатку раскроете? И этого, ну на Невском которого?
— Вице-губернатора, — улыбнулся Ледогоров. — Так это не мы. Это главк и ФСБ. Я все больше: воришки, грабители, хулиганы.
— Да, — Палыч отмахнулся. — Грабители, говоришь. Вон у меня сменщика после зарплаты у метро так отоварили, что неделю в больнице лежит. Денежки тю-тю. И что? Приехал от вас мальчишка и начал: ты ведь пьяный был, может потерял или пропил бабки, может и не бил тебя никто, а сам упал. Мы уже с мужиками решили сами у метро походить с Вальком. Найдем этих гадов!
Ледогоров усмехнулся. Неизвестного коллегу он не оправдывал, но понимал. На пять-семь «земельных» оперов таких заявок в месяц — бесчисленное множество. В особо «интересных» местах: у метро, рюмочных, ночных магазинов, в сутки бывает по пять грабежей. Охватить все невозможно — вот и пытается опер уменьшить количество преступлений, балансируя на канате под неусыпным оком прокуратуры. Объяснять все это Палычу не хотелось. Да и «по барабану» рядовому обывателю, а тем более потерпевшему и его близким, все милицейские проблемы. Им хочется, чтобы быстрее раскрыли их кражу, грабеж, разбой. Что понятно и вполне справедливо.
— Гол! — Анатолий Палыч даже подскочил. — Ну все — хана фашистам!
— Шура! Скоро вы там?
— Все уже! Выдвигайте стол!
Палыч хмыкнул и поднялся.
— Пособи, а то уже в кишках сосет.
Вдвоем они отодвинули от стены старый обеденный стол с поцарапанной полировкой. Через раскрытую балконную дверь неслись со двора детские крики. Небо было мутным, словно подернутым пленкой поднимающегося от земли пара. Душный и влажный субботний день неспешно набирал обороты.
— Быстренько к столу, — Александра Михайловна расстелила цветастую клеенку. — Юля! Давай тарелки!
Ледогоров терпеть не мог все, что готовили в этом доме. Юлина мама стряпала жирную, тяжелую пищу и щедро раскладывала ее огромными порциями. Вот и сейчас на столе появились гигантские тарелки щей с глазками жира и кастрюля курицы, плавающей в майонезе. Палыч достал из серванта рюмки.
— Мать! А…?
— Сейчас принесу.
Он вопросительно посмотрел на Ледого-рова.
— По граммульке?
Тот вздохнул. Юлька тревожно поджала губы.
— Мне нельзя! Я на антибиотиках. Простыл чего-то!
Александра Михайловна закивала.
— Сейчас погода такая. Жарко-жарко, а на сквозняке прохватывает.
Палыч нахмурился.
— Что у тебя то одно, то другое? Ни разу не выпили еще. Что ты за мужик, что таблетками лечишься? Рюмку прими и все пройдет.
— Отстань отец! — Юлька обняла его за плечи. — Это я ему курс лечения прописала. А с тобой я выпью.
Палыч продолжал что-то недовольно бубнить, разливая водку.
— Ну! За вас, родители! — Юлька подняла хрустальную рюмочку и лихо опрокинула содержимое себе в рот.
— Ой, как ты, доча! — Александра Михайловна отпила глоточек и поспешно закусила помидором.
Ледогоров усмехнулся про себя. Видела бы мама, как «доча» в подсобке магазина пила водку из граненого стакана, закусывая «Сникерсом», а потом, по пути домой, маршировала строевым шагом, распевая песни военных лет. Юльку, конечно, нельзя было назвать пьющей, но толк в питие она знала и пить умела.
- Предыдущая
- 14/43
- Следующая
