Собачья работа - Есаулов Максим - Страница 21

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая

— У них же цена одинаковая.

— Нельзя. Ведомости разные.

— Налейте мне половину — пять литров.

— Нельзя.

— Господи! Налейте семьдесят шестого. Он дешевле.

— Не могу. У меня отчетность!

Максаков едва не залепил кулаком по стеклу.

— Свяжите меня с кем-нибудь из руководства!

Она испуганно завертела головой.

— Теперь только с десяти утра.

— Дура!

Он отошел, уступая место терпеливому дедку из белой, навьюченной досками «Нивы». Положение было отчаянным. До встречи с сестрой оставалось двадцать минут. Холодный ветер рвал невидимые в темноте флаги бензиновой компании. Закипало раздражение на мать с сестрой, никогда не спрашивающих его, может ли он выступать в роли шофера. Надо было срочно что-то придумывать. Он полез за «моторолой».

— Проблемы, командир?

Высокий худой парень в джинсах и кожаной куртке не по сезону обращался явно к нему. Сзади маячило несколько «лиц спортивной национальности» с квадратными фигурами и кубическими головами. Парень улыбнулся, и по этой жесткой тигриной улыбке Максаков его сразу вспомнил. Сергей Винтарев по кличке Винт — один из самых независимых и опасных членов «тобольской» ОПГ. Около месяца назад они несколько раз беседовали в «Крестах», где Винт ждал суда по какой-то драке. Предметом разговора служила безвременная кончина одного из ближайших друзей Винта на территории вверенного Максакову района.

— Проблемы в нашем ненавязчивом сервисе?

Максакова еще колотило от злости и холода, но он придал лицу безразличное выражение.

— Весь бензин из одной бочки, а гонору… — Он продемонстрировал талон.

Винт продолжал улыбаться.

— Давай помогу.

Порыв ветра хлестнул по ним ледяной ладонью.

— Спасибо, сейчас ребята подъедут.

— Ты не понял. Я беру у тебя твой талончик и заливаю тебе девяносто второго евро. Сам говоришь — цена одна.

Максаков думал только секунду. Время поджимало нещадно.

— Спасибо. Не забуду.

— Сочтемся. — Винт взял у него из руки талончик и повернулся к охранникам: — Артем, разберись там. Мы постоим пока.

— Замерзнешь. — Максаков покосился на его легкий прикид.

— Лучше уж здесь мерзнуть, чем в тюрьме греться. Покурим?

— Здесь бензин.

— Да, лучше отойдем, а то скажут, что я заправки взрываю.

Двое охранников потянулись за ними. Закурили каждый свои. Максаков отметил, что у Винта тоже «Союз-Аполлон».

— В тюрьме привык, — перехватил тот его взгляд.

— Давно вышел?

— На прошлой неделе. Дело наконец прекратили.

Максаков усмехнулся:

— Справедливость восторжествовала. Ты же, конечно, этого не совершал?

— Почему? Совершал, — спокойно ответил Винт. — Но не доказали же.

Максаков посмотрел на него с интересом.

— Не доказали и герыч подкинувли, — продолжил тот, — а я уже два года не колюсь. Некрасиво. Нельзя нарушать правила.

— Нельзя, — согласился Максаков. — Это ты прав.

Они помолчали.

— Как работа? — Винт снова улыбнулся своей странной улыбкой.

— Как всегда. Убивают. — Максаков уже опаздывал, но прерывать разговор было неудобно. — Сегодня пацана в квартире убили. Из-за вшивого телевизора.

— Наркоман?

— Нет. Тихий домашний мальчик. Сам дверь открыл.

Винт секунду подумал.

— Ищи каких-то новых знакомых. Из другого мира. Такие тихие и книжные тянутся попробовать чего-нибудь из другой жизни.

Максаков снова удивленно воззрился на него:

— Глубокий психологический анализ?

Винт на мгновение перестал улыбаться.

— Личный опыт. Пошли, готово.

«Копейку» уже отогнали на край площадки, чтобы не мешала подъезжающим на заправку автомашинам. Рядом пыхтел черный блестящий БМВ. Темнота со всех сторон обступала станцию. Максаков открыл дверцу.

— Держи. — Винт протянул листок бумаги. — Мой телефон, вдруг пригодится.

— Спасибо. — Максаков сел заруль. — Запиши мой.

— Будет надо — найду. — Винт слегка придержал дверцу «Жигулей». — Если найдешь убийц пацана — что сделаешь?

— Постараюсь посадить. Навсегда.

Винт покачал головой:

— Отдай его родственникам. Это будет справедливее.

— Для кого?

— Для всех.

— Не уверен.

Винт снова покачал головой и улыбнулся:

— Удачи.

БМВ как сумасшедший сорвался с места и растворился в темноте. Максаков подумал, достал «моторолу» и соединился с дежуркой.

— Вениаминыч! В квартире на Днепропетровской телефон есть? Дай номерочек. Спасибо.

Печка кочегарила вовсю. Из-под шляпы катились струйки пота.

— Алло! Максаков. Кого-нибудь из «убойного» позовите. Игорь! Это я. Пошукайте там на предмет новых знакомых. Необычных каких-нибудь. Может, музыкантов, может, футболистов. Нет, это не информация. Просто мыслишки. Да, скоро буду.

Он бросил шляпу на заднее сиденье и аккуратно выехал на дорогу, напряженно вглядываясь в висящую впереди темноту.

У театра было столпотворение. Фары самых разнообразных машин прорезали декабрьский мрак, создавая яркую иллюминацию. Спектакль только закончился, и людской поток нескончаемой рекой выплескивался из раскрытых дверей Мариинки. Максаков с трудом нашел место для парковки и, зарулив на тротуар перед памятником Глинке, вышел из машины. Создавалось впечатление, что за полчаса он пересек границу между параллельными мирами. Улыбающиеся, беззаботные, хорошо одетые люди рассаживались по автомобилям, обсуждали достоинства кордебалета, выбирали место для ужина. Женщины обдавали всевозможными ароматами духов. Мужчины с наслаждением закуривали хорошие сигареты. В поисках хозяев сновали водители и телохранители. Повсюду звучала иностранная речь. Главный театр города уже давно стал для многих вопросом престижа, хотя основную массу зрителей все же еще составляли люди, искренне любящие искусство.

Максаков остановился напротив главного входа. Он не испытывал к окружающим распространенной в ментовке «классовой ненависти». Возможность иметь достаток ему всегда нравилась больше, чем идея всеобщей нищеты. Он понимал, что его собственное бедственное положение — лишь плата за желание заниматься в общем-то элитарной профессией. Бесило государство, не считавшее должным достойно оплачивать эту работу. Было грустно от того, что мимо проходит жизнь, в которой есть место для искусства, отдыха. Он стоял, курил и думал о том, что все эти мысли исчезают, как только начинаешь чуять запах пойманного следа, чувствуешь, что добыча близка, испытываешь первобытный азарт в ожидании схватки и ни с чем не сравнимую радость, когда ты можешь сказать: «Мы сделали это».

Ольга все не шла. Наверное, застряла в гардеробе или встретила кого-нибудь из подружек. Пестрый поток резал глаза. Гул голосов то приближался, то удалялся. Мороз пощипывал щеки и кончики пальцев. Справа мелькнуло знакомое лицо. Он попытался сфокусировать на нем взгляд. Нет, пропало. Только одинаковые японки греют ладошками уши. Лицо появилось слева. Господи! Это же Сиплый! Максаков дернулся вперед. Упругий людской поток оттолкнул его обратно.

— Извините!

Высокая брюнетка в роскошной шубе. Пара пожилых американцев чуть ли не в спортивных костюмах.

— Разрешите!

Девчонка в коже и обтягивающих леопардовых брючках. Женщина в рыжей меховой шапке, завязывающая шарф бледному, болезненного вида юнцу в круглых очках.

— Дорогу!

Его взгляду открылась забитая машинами стоянка. Рев двигателей. Свет фар. Суета. Кто-то дернул за рукав. Он резко обернулся.

— Привет! Ты чего? Знакомого увидел?

Сестренка в элегантном сером полушубке поддерживала под руку подругу в черном ворсистом пальто.

— Ну да… — Он перевел дух. — Знакомого.

— Это Света. Подвезем ее на Среднеохтинский?

— Очень приятно. — Он обреченно вздохнул. — Подвезем, конечно.

Девочки сели на заднее сиденье и начали обмениваться впечатлениями о балете. Потяжелевшая машина лучше держала дорогу. Максаков думал о Сиплом, восстанавливая события и пытаясь хотя бы каким-нибудь краешком своего сознания понять его больной мозг.

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая