Игрушка для генерала (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 22

Илона переступила через Рената, как через бревно, брезгливо поморщилась и приложила к уху небольшую рацию:

— Заберите КИ67, зарегистрируйте время и дату смерти. Ликвидирован по правилу номер 678, как угроза агенту ВВ13. Да, запрещенные прикосновения к собственности государства, статья номер 791. Ликвидирован. ВВ13 будет доставлена в закрытый корпус для дальнейшего рассмотрения. Нет, пока не разглашать. Ждите моих указаний

Нет! Только не это! Я попыталась вырваться из рук охраны, но наручники впились в запястья так сильно, что от боли из глаз брызнули слезы, меня крепко держали за волосы и толкали к двери, а я оглядывалась на тело и чувствовала, как внутри все корчится от осознания вины. Ренаааат!

Со мной больше не церемонились. Охранники презрительно кривили губы отпуская пошлые шуточки насчет того дадут ли им попользовать меня перед казнью. Умею ли я брать в рот и буду ли сглатывать, когда они распнут меня на белом полу камеры и по очереди оттрахают. Потом кто-то из них сказал, что самого акта не произошло, и, скорее всего, меня просто накажут, а потом вернут обратно к обучению. Возможно, сбросят снова на первый уровень и усложнят его, как для агентов, которые проходят принудительное перевоспитание.

«Ты вещь, Мила. Ты все же вещь. Ты собственность генерала и каждый, кто к тебе прикоснется — умрет. Никакого права выбора. Никогда. Никакой альтернативы. Никто и ничего не решает. Только он. Твой Хозяин. Ты даже умереть не можешь по собственному желанию».

Первый урок. Болезненный, жестокий, фатальный.

Урок, который я никогда не забуду. Как и глаза Рената, полные ненависти ко мне.

Лязгнул замок, и я резко встала с кровати, кутаясь в тонкий халат. Сердце забилось быстрее. Нет, не от страха. Скорее, от волнения. Потому что я знала — должен приехать Владимир. Инстинкт самосохранения полностью отсутствовал, возможно, это тоже какая-то часть брака, потому что нас учили бояться, бояться, потому что хозяин — имеет право отобрать жизнь, имеет право пытать и истязать так, как решит и захочет. От нас не скрывали их возможностей и прав, наоборот, мы знали, насколько ничтожны по сравнению с хозяином.

Вместо охраны вошла Илона, в этот раз во всем черном, со свертком в руках. Она посмотрела на меня, чуть прищурив аккуратно подведенные карие глаза, и подождала, пока за ней закроется автоматическая дверь.

— Вы покидаете интернат, ВВ13… — сообщила совершенно спокойно, словно речь шла о поездке на отдых.

Я сглотнула и сцепила пальцы за спиной.

— Куда меня отправляют?

Женщина слегка поджала губы. Мне казалось, что она пристально меня изучает. Совсем иным взглядом, с нездоровым любопытством, которое пытается скрыть, но ей это плохо удается. Она положила сверток на стол и облокотилась на спинку стула руками, подавшись вперед всем корпусом.

— За вас уплатили залог и штраф. Разбирательства не будет. Вы возвращаетесь к Хозяину, ВВ13.

Я почувствовала, как сердце забилось быстрее, от волнения вспотели ладони. Илона не торопилась уходить, а продолжала смотреть на меня. Потом резко выпрямилась и подтолкнула ко мне сверток.

— Протяните руки, мне приказано снять с вас наручники.

Я протянула запястья, и замок толстых блестящих браслетов щелкнул. На коже остались легкие следы, и я инстинктивно потерла их. Женщина спрятала наручники в карман.

— Это ваши вещи, идемте за мной. Вы примете душ, переоденетесь, и охрана сопроводит вас.

Я взяла сверток, но все еще не решалась выйти.

— Вас ждала отличная карьера, Мила, а теперь …я не завидую вам. Ваш Хозяин один из самых жестоких людей из всех, кого я знаю. Вы чуть не загубили проект и стоили ему чуть ли не звания.

Мне захотелось усмехнуться в ее холеное лицо. Да что она понимает? Ради этого и был устроен весь фарс. Или смерть, или вернуться к нему, чтобы знал — я не бесхребетная вещь. Пусть и его собственность. Это была вторая победа, да, абсурдная, да, совершенно не понятная никому, кроме меня, но все же победа.

Я еще несколько секунд смотрела на Илону, а потом спросила:

— Ренат…он… Его похоронили?

— Кто такой Ренат, Мила? Я первый раз о нем слышу. И вам советую забыть.

Всю дорогу я проспала, после суток бодрствования меня сморило сном. Мною овладело странное спокойствие. Я добилась того, чего хотела — возвращения в дом Владимира. Возможно, уже очень скоро я пожалею об этом. Но еще тогда я поняла, что сожалеть о содеянном меня не научили, а, точнее, я сама не умела.

Да и как сожалеть о принятых решениях, если их настолько мало, что можно сосчитать по пальцам, за меня все решают другие. И я гордилась каждым поступком, который совершила сама, по своему желанию, в свободной воле. Ни о чем не жалея. Даже смерть Рената, я не смирилась с ней, но она была неизбежна. Иначе я бы не выбралась из интерната, иначе я бы не победила. Пусть он простит меня за цинизм, но это наша общая победа — пойти против системы и показать им, что мы не боимся. Не все одинаковые, не все безликие. И если есть мы, то найдутся еще такие же. Может быть, когда-нибудь агенты выйдут из-под контроля.

Когда машина въехала на территорию особняка, меня встретил Лев. И я почему-то была рада его видеть. Так странно, я не знала никого здесь, этот дом не был моим домом, скорее, тюрьмой, и все же я обрадовалась Льву. А он избегал смотреть мне в глаза. Я задавала вопросы, а он молчал, игнорируя каждый из них. Когда я хотела подняться по лестнице к себе, резко взял меня под локоть.

— Хозяин ждет тебя… — бесстрастно, холодно, как приговор.

Его непроницаемые глаза делали во мне дыру, словно он злился. Впервые мне казалось, что он злится. Я одернула руку и пошла следом за Львом в левое крыло дома. Очень тихо для этого времени суток. Обычно вечером суетятся слуги, но сейчас не слышно ни звука, все притаились, и я не могла понять, почему. Я пойму это потом…

Лев открыл передо мной дверь просторного кабинета, и я вздрогнула, когда увидела Владимира. В помещении царил полумрак и беспорядок. Сквозняк поднимал в воздух листы бумаги, и они плавно скользили по полу в замысловатом танце смерти… потому что их неумолимо несло к камину, несколько из них, попав в огонь, моментально съеживались. Генерал стоял у распахнутого окна. Я видела его прямую, широкую спину и развевающиеся волосы. В одной руке бокал, а в другой бутылка спиртного. Тогда я еще не разбиралась в алкоголе и даже не представляла, что именно предпочитает мой хозяин.

— Свободен!

Голос чуть ниже обычного, и по телу прошла волна дрожи, приливом и отливом. Когда кровь вдруг бросается в лицо, а потом стынет в жилах. Лев вышел, и щелкнул замок — дверь заблокировалась. Шли секунды, и мое сердце билось все быстрее и громче, а он молчал. Потом отшвырнул бутылку, и она со звоном покатилась по полу, нарушая тишину. Владимир повернулся ко мне, и я шумно выдохнула. Смотреть на него — это все равно, что стоять в метре от солнца и понимать, как быстро воспламеняется все тело и слепит глаза. Бледный, слегка зарос, в отличие от того, каким я видела его год назад, и взгляд — тяжелый. Физически невыносимый. И я слышу собственный отклик, в голове звенят кандалы, сжимая сильнее сознание, впиваясь, сдавливая волю, сковывая, лишая возможности шевелиться. Слышу, как внутри разбивается уверенность, как трещит по швам, раскалывается на куски и обломками падает к моим ногам. Чувствую его запах и невольно вздыхаю глубже, задерживая дыхание, как под водой. Кожу покалывает мелкими иглами наслаждения, схожего с кайфом от запрещенного порошка.

Ярость. Бешенство. Злость. Всех оттенков. Они играют перед глазами только от мысли о ней. Маленькая сучка, едва не лишившая меня одного из самых успешных проектов. Услышал звук её шагов уже давно, и первым желанием — пригвоздить её к входной двери и смотреть, как медленно вытекает из неё жизнь. Хотя, нет… Это слишком незначительно наказание для такого проступка. Ладони невольно сжались. Сейчас я бы мог драть её на части, разрывать белоснежную плоть и смотреть на чистую боль в её глазах. Я помнил, что ЕЁ боль невероятно вкусная. Её страх… я не знал, каков бывает он, испытывает ли она его вообще, но сегодня я заставлю эту ничтожную дрянь пожалеть о каждом прикосновении того ублюдка…