Игрушка для генерала (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 32

Дрожу в неконтролируемой срасти, в каком-то безумии на грани с истерикой. Так хотеть до невозможности, до необратимости, до дикой животной потребности и чувствовать его собственное сумасшествие, реакцию на себя, его реакцию на мое дикое желание. Да! Хочу! Да! Ему можно все! Разорвать на части, иметь до боли! Убивать наслаждением! Не жалеть! ЕМУ! МОЖНО! ВСЕ! И он знает об этом.

Сорвался. Проник резко, безжалостно, заставляя изогнуться, принимая, впуская в себя, закричать от разрывающей наполненности от бешеного удовольствия, от животной одержимости им.

Сумасшедший кайф без тормозов, с ним на самой грани, на лезвии. Когда зверь может сорваться совсем, но сдерживается ради меня. Врезается так глубоко, что я чувствую его проникновения стенками матки, всхлипывая от боли и удовольствия, кричу до хрипоты и слышу, как он рычит со мной. Полностью теряя над собой контроль. Рыдаю, глядя ему в лицо и схожу с ума, потому что этот хищник со мной, во мне, двигается с бешеной яростью, и я уже не могу кричать, только ловить губами воздух, который он ограничивает жестокими пальцами, кусая мои губы. Волны экстаза накатывают медленно, изнуряя, доводя до агонии. Мне нечем дышать, и я хриплю, закатив глаза.

Почти… умерла… Выгнулась дугой, разрываясь на части от бешеного наслаждения. Оргазм оглушил, выбил сознание. Космос взорвался перед глазами, сжигая все тело. Бьюсь в его руках, сокращаясь сильно, до боли внизу живота. Наслаждение нескончаемо острое, такое же дикое, как и ожидание. Каждый толчок — взрыв. Я сжимаю его изнутри, беспрерывно содрогаясь, то отключаясь, то выныривая из магмы, чтобы погрузиться в неё снова. Новый уровень из пройденных… новая грань с ним, и я уже за этой гранью.

Чувствую, как дрожит мое тело, как сильно сжимают его пальцы мое горло и как глубоко он врывается в меня, не останавливаясь ни на секунду, пока меня все еще ослепляет. Беспрерывно, до полного опустошения.

Я открыла глаза и снова закрыла. Просыпаться не хотелось, постель все еще хранила тепло его тела и запах. Уткнулась лицом в подушку Владимира, обняв ее обеими руками, с наслаждением, шумно втянув любимый аромат.

Он ушел под утро, всегда делая это так тихо, чтобы я не проснулась, а я все равно просыпалась, потому что чувствовала момент, когда Владимир отдалялся хоть на миллиметр от меня. Тянулась за ним, и на сонных губах таяли поцелуи… горячими следами, а иногда, опрокинутая навзничь, расслабленная, я чувствовала эти следы по всему телу… пока, наконец, после бурного оргазма, не разжимала руки и не отпускала. Иногда уйдет, а я зову… едва за ним закрылась дверь… возвращается, наказывает укусами в шею, укрывая одеялом по самые уши.

— Спи! Иначе заставлю! Маленькая ведьма!

Рычит, а в глазах веселье… я вижу языки пламени и миллиард беснующихся чертей. Как я могла его раньше бояться? Когда в черных зрачках всегда мое отражение?

Счастье меняет человека, но я даже не представляла, что оно может изменить такого, как он. Наверное, так поражает, когда опасный хищник, вдруг набрасывается на вас… и… тыкается носом вам в шею, позволяя себя гладить. Вы чувствуете, как зашкаливает адреналин в венах, как где-то в закоулках сознания мелькает правильная мысль, что всего лишь через секунду у зверя может измениться настроение, и он переломает вам шейные позвонки с той же легкостью, с какой можно раздавить бабочку. Кончиком пальца. Не прилагая усилий. Но момент завораживает… и голос разума растворяется в извращенном удовольствии прикасаться к смертельно опасному убийце. Абсурдно, когда последнее звено пищевой цепочки замыкается с самым первым, образуя мертвую петлю.

— Заставь — почти беззвучно, касаясь ладонями колючих скул и кончики пальцев, покалывает от прикосновения. Я любила его так, как любят всего лишь единственный раз в жизни. Когда еще не умеют прятать свои чувства, когда от эмоций рвет на куски, когда восторг расплескивается вокруг разноцветной радугой нежности в попытках раскрасить его черный цвет сдержанности. Впрочем, считаь Владимира сдержанным — огромное заблуждение. Он сгусток эмоций, там, под его кожей, клокочет бешеный огонь, дикое пламя, которым он научился управлять… но он показывает его мне и позволяет трогать, стараясь не сжечь дотла.

Я любила его сильно, безумно, отчаянно и самоотверженно. Иногда мне казалось, что я вся состою из любви, прошита ею маленькими стежками изнутри. Когда-то Владимир спросил меня, что это такое. Теперь я знала ответы.

Для меня любовь заключалась в его имени, в биении его сердца, в запахе, в повороте головы и взмахе ресниц, в твердой линии чувственных губ, в его вдохе и выдохе, голосе, шагах. В том, что он существует и дышит со мной одним воздухом.

Любовь — это он моими глазами.

Тем утром долго не могла отпустить, а он долго не хотел уходить. Нет, Владимир никогда не сказал бы мне об этом, но я проснулась от того, что он смотрел на меня. Полностью одетый, стоя у постели в расстегнутой черной рубашке, оттеняющей смуглую кожу. Взгляд из-под длинных ресниц. Нечитабельный. Иногда я могла понять, что он чувствует по взгляду, а иногда он закрывался от меня, и я не видела ничего, кроме холодной синевы. Никогда не привыкну к его красоте. Он всегда разный, меняется, как грани алмаза, играя на солнце. Под каждым углом свой ослепительный блеск. Хочется зажмуриться, тряхнуть головой, сбросить гипноз… и не получается.

Одернул руку, словно за секунду до моего пробуждения хотел дотронуться, а я перехватила запястье и покрыла его ладонь поцелуями, потянула к себе, спрятала лицо на широкой груди, перебирая шелковистые волосы на затылке. Как это сводит с ума — вот так просто взять его за руку и потянуть к себе. Иметь на это право, данное им самим. Мне. Жалкому агенту, которому запрещено прикасаться к Хозяину.

Владимир отстранил меня и, сунув руку в карман брюк, достал синий бархатный футляр. Протянул мне.

— Открой.

Я сглотнула и осторожно открыла коробку — широкое украшение, похожее на бархотку, но не из материи, а из черного драгоценного сплава, с синими камнями посередине. Замерла, любуясь красотой, особенно цветом камней, так напоминающим цвет его глаз. Он дарил всегда неожиданно и неизменно любил смотреть на мою реакцию. А мне нравилось все, я не понимала материальной ценности его подарков, хотя сейчас могу только догадываться о том, насколько они дорогие. Но для меня было бесценным его внимание, именно то, что он думал обо мне в этот момент. Он — один из могущественных людей, командующий целой армией, занимающий самый высокий пост при маршале, недостижимый ни для кого из его окружения, далекий для таких, как я, словно звезда на небе. Думал обо мне. Думал в те моменты, когда меня не было рядом и это сводило с ума.

Я представляла, как он, такой властный, сильный, холодный, равнодушный дотрагивается до футляра кончиками длинных пальцев и видит меня. Именно видит, слышит, чувствует.

— Нравится?

Кивнула и жадно поцеловала в губы, Владимир увернулся, отбросил мои волосы с затылка и надел украшение мне на шею. Щелкнул замочек, и я слегка вздрогнула.

— Тебе идет, маленькая.

Опрокинул на подушки и сдернул одеяло, долго осматривал мое обнаженное тело. Провел по груди ладонью, касаясь напряженного соска, и я увидела, как он сглотнул, медленно отнял руку, сжимая пальцы в кулак, потом посмотрел мне в глаза:

— Утром Лев отвезет тебя в условленное место. Ты все помнишь, Мила?

Я кивнула и вернула его руку к груди, взгляд вспыхнул и тут же погас, а я разочарованно вздохнула. Не заметил, не ответил: ни горящим взглядом, ни скрытой в уголках чувственного рта улыбкой. Напряжен. Я чувствую это почти физически, но не осмелюсь спросить, почему.

Владимир встал с постели, застегнул рубашку, не глядя на меня, а я смотрела на него и чувствовала, как хочется смотреть еще и еще. До бесконечности. Вцепиться пальцами в его рубашку и не отпускать.

Когда за Владимиром закрылась дверь, я метнулась к окну, внутри было странное чувство. Словно тревога, словно что-то не так.