Тонкие грани (СИ) - Кири Кирико - Страница 25

— Здравствуй, сладкий хуй, — улыбнулась она своей коронной улыбкой. — Я вновь с тобой.

Надо сказать, что смотреть на девушку, у которой из глаза торчит рукоять ножа для колки люда, немного… непривычно и противоестественно, если можно так выразиться. И судя по тому, что я видел, Ишкуина была вполне себе жива, хотя, как я могу судить, нож ей мешал.

— Знаешь, слишком слабо, дорогуша, слишком. Давай, попробуй ещё раз.

Меня просить лишний раз было не надо. Я одним махом вырвал из её глазницы нож, после чего, словно маньяк, стал остервенело и быстро наносить удары ей в грудь и живот, чувствуя, как хрустят её кости и рвутся мышцы. Признаться честно, я получал от этого удовольствие и выкладывал в каждый удар едва ли не душу, наслаждаясь тем, как длинный стержень втыкается в её беззащитную тушку. Как он пробивает её органы, заставляя Ишкуину вздрагивать и слегка изгибаться, кривясь от боли — уж её-то она явно чувствовала.

Я, наверное, нанёс ударов двадцать, прежде чем успокоился, глядя на её истыканное тело. Кровь из ран стекла в ванну, уходя в слив. Она же капала с ножа для колки льда и руки. Весь забрызганный кровью, я хмуро наблюдал за Ишкуиной. К моему удивлению, я даже видел, как медленно затягиваются раны, которые оставил нож. И едва она судорожно вздохнула, набросился с новой силой, не дав ей возможности прийти в себя.

Её ночь только начиналась, и раз уж она сама пришла сюда, грех было не воспользоваться этим. Если не убью, то сорву всю злость и успокою собственную душу. Слишком много позволила она себе, слишком долго я терпел её выходки и слишком многое накопилось.

Я бил ножом как одуревший, срывая злость на Ишкуине и наблюдая за тем, как от боли едва ли не судорогой сводит её лицо. Когда уставал бить ножом, бил её по лицу кулаками. Хватал за волосы и дубасил головой об ванну, пинал, прыгал на ней, ломал ей кости. В какой-то момент у меня в руках оказался тесак, который я заносил над Ишкуиной. Тот с мягким чавканьем входил в её тело, перерубая мышцы и кости.

И за это время Ишкуина не издала ни одного звука.

Забавно, но от этой экзекуции устал первым я. Просто физически устал избивать и кромсать Ишкуину, которая лежала ни жива, ни мертва на дне ванны в собственной крови. Сидел на бортике, тяжело дыша и поглядывая на такую же тяжело дышащую сучку, которая и не думала помирать.

Вся ванная комната была в крови, будто кто-то устроил здесь не просто поножовщину, а самую настоящую бойню. Столько крови не было, даже когда я наказывал провинившихся колуном. Дополнительный эффект к жуткости добавлял белый кафель, на котором кровь выглядела особенно выделяющейся. Всё было забрызгано ею. Красные вертикальные дорожки спускались по стенам и зеркалам, сбегая из клякс. Зеркало был исчерчено вертикальными красными дорожками. На полу виднелись кровавые отпечатки ног и следы, словно кто-то намерено размазал кровь по полу. Где-то в углу лежал окровавленный тесак с ножом.

Что я только ни делал с Ишкуиной. Избивал кулаками, ногами, прыгал на ней, ломая кости, ломал конечности, бил ножами и тесаком, буквально измочаливая её в кашу. Специально пробивал ей сердце и печень. Едва ли не вскрывал тесаком грудь. Ломал ей череп, шею, пробивал мозг ножом для колки льда, то же самое делал и с позвоночником.

Не будь у неё такой регенерации, от неё бы сейчас ничего не осталось. Но нет, Ишкуина лежит на дне ванны, тяжело дыша, будто пробежала кросс. Я ей даже кровь пустил — Ишкуина вроде и умерла от потери крови, а потом раны заросли, и она очнулась. Было видно, что регенерация для неё проходит не столь приятно, как это выглядит, но у меня была уверенность, что я могу этим заниматься очень долго, и она всё равно останется живой.

— Ну как?.. Я хороша, не так ли?.. — выдохнула Ишкуина, будто я её не убивал, а трахал. — Удовлетворён?..

Мне нечего было на это ответить. Я действительно отвёл на ней свою душу. Выплеснул всю ненависть на ней, от чего теперь чувствовал какое-то облегчение и приятное опустошение. Теперь при взгляде на Ишкуину у меня не вспыхивала бесконтрольная ярость, которая мешала думать. Только раздражение. Такое, что я, глядя сейчас на неё, просто от нечего делать воткнул ей в ляжку нож для льда.

Ишкуина дёрнулась, поморщившись. Я знаю, что она чувствует боль, видел это в её глазах, пусть она старается и не подавать виду.

— Лучше бы ты мне другое и в иное место воткнул, колокольчик, — вздохнула Ишкуина.

— Если я не вытащу из тебя нож, — я немного покрутил его в ране, заставляя её кривиться, — ты не сможешь отрегенерировать?

— Знаешь, что бывает с занозой? — пропыхтела она, терпя боль.

— Её выталкивает в конце концов.

— Вот и это заноза, только большая. Лучше выеби меня уже…

— Не дождёшься, Ишкуина. Лучше ответь на вопрос, — я надавил сильнее, заставляя её завошкаться, — что будет, если я тебя сожгу?

— Я перерожусь. Или вселюсь в какую-нибудь шлюху, — просипела Ишкуина. — Вытащи из меня нож, дорогой. Моей ягодице больно.

— Терпи, — надавил я сильнее, заставив её напрячься. — То есть тебя не убить, а если уничтожить тело, ты всё равно вернёшься?

— Угу.

— А если топить?

— Возрожусь.

— И сколько тонуть ты будешь?

— Долго. Решил меня утопить?

— Да, пожалуй, так и сделаю, — кивнул я, после чего включил воду, наступив ей на грудь ногой.

— Ну ты и срань… — фыркнула она. — Терпеть не могу тонуть.

— Часто приходилось?

— Ой, в средневековье каждый второй город топил. Трахать боялись, так топить начинали, — поморщилась она, после чего улыбнулась. — Но если ты от этого кончаешь, то я потерплю.

Зачем я это делаю? Да просто чтоб сделать больно Ишкуине. Как по мне, это святое — мучить ту, кто тебя чуть не обнулила. Глаз за глаз, как говорится. К тому же, мне надо было подумать, а у этой дряни рот не закрывался. То ли профессиональная привычка, то ли характер, но она меня знатно достала уже.

Я с интересом наблюдал, как Ишкуина сначала набрала побольше воздуха, терпя, а потом начала тонуть. Дёргалась, морщилась, но не пыталась выбраться, будто смиренно принимала свою судьбу. В конечном итоге, Ишкуина перестала дёргаться, напоследок открыв несколько раз рот, словно рыба, и со слегка удивлённым лицом уставившись в потолок. Как и в прошлые разы, её глаза лишились жизни.

Всё так же придерживая её ногой, чтоб не всплыла, я постарался собраться мыслями. После череды издевательств над несопротивляющейся Ишкуиной мысли были словно песок на ветру. Я был как… кот, обожравшийся сметаной, которому ничего теперь не нужно. Я не садист, в конце концов, и не получаю удовольствия от мучений других, если только они не оправданы, но здесь разошёлся не на шутку, наблюдая за болью, которую она пыталась успешно спрятать под своей безумной улыбкой. Но глаза-то не врут. Могу лишь похвалить за выдержку. Зато теперь, когда я выместил на ней всё гнильё внутри меня и буквально отчистился, ненависти, сжигающей изнутри и требующей её крови, не было. Ишкуина мне была противна, да, но не более. Желание мучить её пропало.

И ведь Ишкуина здесь не просто так, могу поклясться. И мне почему-то кажется, что она здесь именно из-за моего плана. Вернее, ради него.

И ради меня.

Я никогда не поверю, что она просто так сюда пришла. Ишкуина как ветер — у неё нет особо того, что её бы держало. Когда остальные борются за власть и влияние, она пускает свои способности на удовлетворение своих прихотей и мимолётной страсти, готовая отдать ради них всё — от жизни до собственной свободы. И здесь она, собственно, из-за своей страсти. Из-за моей девственности.

Убрав ногу с её груди, я схватил Ишкуину за плечи и вытащил из ванны, перебросив верхнюю часть тела через бортик.

Её голова безвольна свисала вниз. Через несколько минут Ишкуина резко дёрнулась, будто в неё вдохнули жизнь разрядом тока, после чего изо рта потоком, словно под напором, ударила вода. Тяжело закашлявшись, Ишкуину ещё несколько раз вырвало. Её слегка трясло. Видимо, утопление даётся ей куда сложнее, чем всё остальное. Ну что ж, будем иметь ввиду.