По грехам нашим. Книга 4 (СИ) - Старый Денис - Страница 21

На следующий день было вече. Население Владимира, не избалованное таким событием, уже было воодушевлено и даже перевозбуждено. Слухи о ночных потрясениях обрастали небылицами и домыслами, поэтому народ желал знать правду, как и видеть живым своего князя. Если вечевой колокол зазвенел, то великий князь хочет с народом поговорить. Это льстило людям, горожане одевали свои лучшие одежды, не забывали прихватить кистень, или дубинку для «доведения своих аргументов до оппонентов», если такие будут. Но, маловероятно, что найдутся те, кто осмелится перечить общей воли князя, его ближников, уже потому, что боярство не подготовило своих вечевиков, не заплатило серебра, не привело боевых людей для мордобоя.

На площадь, у Успенского собора, как самую большую в городе, начали стекаться люди еще до того, как подали сигнал к вечевому сбору, слухи о вече разносились по всем уголкам стольного града сразу же поутру. Тут уже находился великий князь и приветствовал входящие группы людей. Многим, может каждому десятому, вручали письмена, написанные чернилами на странном светло-желтом материале – о бумаге в стольном граде знали пока только купцы, да часть бояр. Эти письмена будоражили умы неискушенных пропагандой людей, а грамотных было много в городе. Когда же начали вещать собравшимся о злодеяниях, которые чинят с покоренными народами монголы, то даже у матерых убийц, которые так любопытствовали происходящем в городе и так не использованы для своих целях заговорщиками, проступали слезы на глазах. Часа через два, после начала вече, люди были готовы хоть сейчас убивать монголов.

- Так, как, люд владимирский мне треба сладить наряд со степью? Поклоны бить татарве, али ратиться с ними за животы женок да чад своих? – выкрикивал Ярослав в народ заранее подготовленные слова.

До сегодняшнего дня великий князь не верил в то, что можно вот так влиять на умы людей, но, проговаривая подготовленные и отрепетированные слова с небольшого помоста, Ярослав наблюдал, как загораются глаза у собравшихся мужчин. Сейчас во Владимире было около тридцати тысяч населения, из которых тысяч восемь были мужчинами, и, казалось, все готовы уже сейчас в бой. Если бы такой подход был реализован раньше в Новгороде хоть кем из призванных князей, то никогда не было бы Новгородской республики.

Выступил и архиепископ владимирский, да – получилось повысить статус великокняжеской церкви, давно было пора это сделать. Был определенный дисбаланс, когда великое княжество претендует на лидерство на Руси, а церковь региональная слаба. Ярослав с упоением, уже не обращая внимания на больную руку и усталость, вещал про веру православную и язычников поганых, где степные страшнее своих поганцев, которые по лесам прячутся до сих пор, после разгрома восстания волхвов и все в духе защиты веры.

На упоминании «своих» поганцев настоял Нечай, он же и предложил формулировки, которые примут и церковники и не сильно осудят сочувствующие поганцам. Не было секретом для многих, что народ искренне ходит в церковь, но при этом, дома может упомянуть и Даждьбога и Велеса, Сварога, Мару, реже иных богов. Были и последователи Перуна, чтившие ратное дело, такие были даже и в дружине, но сильно не афишировали свои верования, регулярно посещая церковь.

Когда же рассказывали народу про бояр-заговорщиков, некоторые стали кричать о мести им и их семьям. Вот семьи то трогать не собирались, поэтому пришлось немного остужать народный гнев, взывая к великокняжеской милости и сплочению перед общей опасности. Князь в своем воззвании создавал образ, который в общих чертах можно было описать словами: «Князь справедливый, бояре злые, если только это не княжьи бояре». Создавались предпосылки в абсолютизму на Руси, опережая свое время на века. Стоило надеяться, что этот абсолютизм будет действительно просвещенным.

Во время общения князя с народом, чуть в стороне находился Нечай с десятком мужчин. Они смотрели на то, как проходит вече, комментировали разные моменты. Уже завтра они поспешат по всем городам великого княжества владимирского, и их задачей станет единение всего народа с властью на вот таких же собраниях людей. Они обратятся в городах и весях к людям, создадут общее общественное мнение, привлекая в ряды воинства новых ратных людей.

Очередной день. Сколько я уже в этой тюрьме? Долго, очень долго, зиму перезимовал. Уже после крайне странного визита Нечая, я повторил попытки разговорить своих охранников, но опять потерпел неудачу. Если бы не подслушивал иногда их разговоры между собой, то подумал, что тюремщики немые и выборочно глухие. Услышаны были только мои «хотелки» по рациону питания, деревянному тренировочному мечу. Даже под честное слово дали два метательных ножа, которые должны были всегда лежать, кроме времени тренировок, перед входными дверями, чтобы охранники при входе всегда их наблюдали. Сколько я понервничал, когда охранники мне такие действия объясняли жестами. Видел, что и они нервничали и уже даже переглядывались, чтобы заручиться поддержкой друг друга и словами объяснить куда, как и когда оставлять ножи, но сдержались. Наверняка, им был дан четкий приказ, никогда ни при каких обстоятельствах не входить в контакт со мной при помощи речи-связи.

- Уже завтрак должен быть, - сказал себе я.

После долгого молчания и ощущения неудобства при артикуляции, через два месяца безмолвия, я решил, что разговор с самим собой, не такое уж и психологическое отклонение. И речь не забуду, и, может, не так отчетливо будет ощущаться одиночество. Вот и говорил, даже словил себя раз на том, что иногда начинал спорить сам с собой.

- Эй, псы самодержавия! А кормить отца русской демократии, борца за свободу, сегодня будут? – я уже не сдерживался в словах. Иногда вот такой кураж позволял ненадолго прийти себя и выдавить мучительную улыбку.

- Чего молчите? Что вообще происходит? – скорее самому себе задал я вопрос.

Мог ли я без часов определить время в абсолютно закрытом от солнечного света помещении? Мог, если бы еду приносили по расписанию. Вот только эти гады, наверное, не знали понятий «завтрака, обеда, ужина». Могли принести еду через три часа, потом через шесть часов, а бывали и перерывы в десять-двенадцать часов. Благо сразу приносили много снеди, которую уже самостоятельно можно было делить два и больше приемов пищи.

Сейчас же, по моим внутренним часам, прошло больше двенадцати часов. Вот почему я отдал свои часы тому ювелиру для изготовления эксклюзивного товара? Уже нет ни воды, ни кваса, даже лепешки съедены. Обо мне забыли?

Только подумал о том, что я забыт, позаброшен, как услышал звуки бегущих людей. Приготовился к самому худшему. В обе руки перехватил два метательных ножа и засунул деревянный меч за пояс. Пусть он и не боевой, но достаточно тяжелый, выструган из дуба, да и достаточно заточен, чтобы с силой проткнуть незащищенную металлом плоть.

Двери быстро отворились и на пороге застыли три ратника, которых раньше приходилось видеть.

- Напад на оборонный десяток, треба закрыть дверь и ждать, - сбиваясь на прерывистое дыхание, сообщил один из ратников, который, скорее всего, был главным в этой троице.

- Кто напал? – спросил я, скорее не страшась опасной ситуации, сколько ликуя, что со мной заговорили. Оказывается, попытки разговорить охранников у меня уже стали идеей фикс.

- То не ведомо, токмо пришли вести, что до города идет воевода Воеслав с ратными, так сразу и напали лихие тати, - сообщил ратник информацию, которая больше создавала вопросов, чем отвечала на них.

Вот что именно определяет тот факт, что идет воевода Воеслав, с которым я некогда поспорил на княжеском пиру? Тогда этот человек показался мне вполне адекватным, верным долгу и чести. И сейчас он идет привести, наконец, приговор в исполнение? Тогда зачем меня пытаются защитить эти трое перепуганных бедолаг? Или воевода едет меня вызволять? Там можно просто отпустить и все! Воеводе, что нечем заняться, чтобы гонять людей по Руси без существенной цели?