Стеклянные крылья - Энгберг Катрине - Страница 27

– Все это очень интересно, но я не совсем понимаю…

– Возможно, это полная чушь. Я и сама понимаю, но вообще… – Она наклонилась вперед – он смог как следует рассмотреть ее декольте. – Холерики, у которых избыток желтой желчи, что связывали с кровообращением, – люди агрессивные и горячие. Быстро соображают, очень независимые и решительные.

В античности большинство преступников причисляли к холерикам.

– Сегодня у нас все же по-другому классифицируют преступников.

Йеппе пытался понять – неужели она правда пришла ради того, чтобы рассказать про античные представления о человеке.

– Это я понимаю. Но пустить человеку кровь скарификатором, пока тот не умер от ее потери, – не слишком современный способ убийства. Поэтому, возможно, есть смысл изучить вопрос с исторической точки зрения. Возможно, нет, это вам судить. – Она подняла руку, давая понять, что переходит к сути. – Учение о связи четырех жидкостей организма с болезнями и темпераментом восходит к античности и Гиппократу, но со временем оно развилось до четкой антропософской типологии темперамента – среди прочих этим занимался Рудольф Штейнер. Согласно типологии, у холериков определенная внешность. Они небольшого роста и крепкого телосложения, с прямой спиной, черты резкие, глаза темные. Ходят уверенно и быстро; волосы, как правило, рыжие или темные.

Йеппе откашлялся. Она замахала руками, давая понять, что не договорила.

– Возможно, это глупости, но когда-то мы за глаза звали Петера Деманта холериком, потому что внешность у него именно такая и характер сложный.

Йеппе смотрел на нее, но не отвечал.

Она с улыбкой покачала головой.

– Ладно, наверно, неопровержимым доказательством это все не назовешь, но вдруг вам эта информация для чего-то пригодится?

Моника Кирксков улыбалась, а Йеппе в тот момент было неясно, для чего ему все это может пригодиться. Он протянул ей руку.

– В любом случае огромное спасибо вам за то, что пришли.

Она медленно встала, взяла плащ и оделась, не переставая загадочно улыбаться. Лишь застегнув плащ, она взяла его руку – рукопожатие слегка затянулось, – после чего они пошли к лифту.

– Спасибо, что пришли, было… интересно.

Они долго стояли, глядя друг другу в глаза, затем двери лифта открылись, и она вошла в кабину. Последнее, что он увидел, перед тем как двери закрылись, – ее улыбка.

В кабинете Сары – никого, ее вещей не было. Этого и следовало ожидать – ей надо домой, сменить сидевшую с детьми маму. Йеппе проверил телефон. Она не звонила и не писала, а когда он набрал ее номер, не сняла трубку. Он подождал, попробовал еще раз – снова безрезультатно. Сегодня ночью они точно не будут спать вместе.

Ну ладно! Йеппе закинул на спину рюкзак, поднял капюшон и вышел под дождь, к велосипеду.

Домой, к маме.

Ранним утром в комнате раздался визг ржавых тормозов мусоровоза, и время от времени засыпавший Йеппе проснулся. Первым делом он взял телефон – проверить, не нашли ли сегодня утром труп в каком-нибудь копенгагенском фонтане. К счастью, не нашли. Зато Моника Кирксков прислала эсэмэску, сообщавшую, что он может звонить, если у него возникнут вопросы. Anytime[15].

От Сары ничего не было, и пока Йеппе просыпался, он раздумывал, в какой ситуации они оказались. Он снова влюбился, как подросток, постоянно мучился от неуверенности. Чего она от него хочет? Чего, строго говоря, он сам от нее хочет? Стать семьей или поразвлечься, пока есть возможность? Связать себя – или пусть любовь вспыхивает и сама же гаснет?

Йеппе посмотрел на женский портрет, который мама повесила над гостевой кроватью. Волевое лицо с широкими бровями и осуждающим взглядом, не отпускавшим, куда бы ты ни шел. Как же все тяжело и трудно, когда взрослеешь, думал он, свешивая ноги с кровати.

Стоя под душем, Йеппе пытался привести мысли в порядок. Он плохо спал, спина болела, навалились ненужные переживания – вот такие подарки преподносит взрослому человеку жизнь. Мама ушла рано, наверное, в бассейн, и оставила ему на столе завтрак: хлеб и вареные яйца. А еще она достала банку скумбрии с истекшим сроком годности и пакет риса. По утрам она иногда все путала. Трогательный жест, Йеппе оценил и его, и то, что ее нет дома. По утрам он предпочитал быть один. А иногда и весь день.

Йеппе сделал себе кофе и сел к компьютеру проверить электронную почту. Его знакомый из Интерпола подтвердил, что брата и сестру, которых долго искали, через Франкфурт отправили домой, чтобы они предстали перед судом, а скрывались они в Австралии. Сложно было и найти их, и добиться выдачи. Йеппе с довольным видом щелкнул пальцами и, ощутив прилив сил, написал ответ в Интерпол.

В 8:45 следователь Фальк подъехал к бордюру на углу Нёрре-алле и Санкт-Ханс-торв – за Йеппе приехал принадлежащий полиции черный «Опель-Вектра». Крупный живот Фалька упирался в нижний край руля, и машина казалась непропорциональной по отношению к водителю.

Йеппе скептически на него смотрел.

– Может, я поведу?

– Нет-нет, все хорошо. Садись.

Йеппе сел на пассажирское сиденье и застегнул ремень. Лишь когда он замер, Фальк включил поворотник и тронулся с места. Со скоростью примерно двадцать километров в час он подкатил к перекрестку, причем как раз вовремя – загорелся красный свет. Фальк ударил по тормозам, и лоб Йеппе оказался в опасной близости от ветрового стекла.

– Оп-па, красный.

Йеппе выпрямился на сиденье и не стал обращать внимания на то, как шевелятся брови Фалька.

– Почему динозавры не могут хлопать в ладоши?

Йеппе вздохнул.

– Я не знаю, Фальк. Потому что у них слишком короткие лапы?

– Потому что они вымерли!

Фальк расхохотался.

Йеппе уперся щекой в боковое стекло и наблюдал, как оно запотевает от его дыхания.

Когда они доехали до Латинского квартала, Фальк свернул на Санкт-Педерс-стреде и стал искать, где бы припарковаться. В маленьких домах XIX века размещались бары, вегетарианские рестораны и странные секонд-хенды; в узких улочках чередовались разные стили – от идиллии до панка. Жители ласково называли свой квартал Писсуаром – благодаря не только многочисленным заведениям, но и тому, что когда-то скот справлял нужду прямо на улице.

Фальк заглушил мотор и указал на пастельно-зеленый особняк, где на первом этаже разместился секс-шоп.

– На втором этаже у нее мастерская. Я сказал, что мы приедем в девять.

Он выбрался из машины и зашагал по тротуару. Йеппе смотрел, как он звонит в звонок возле таблички с надписью «Реборны / Танья Крусе». Их почти сразу впустили на узкую лестничную площадку, и они поднялись на второй этаж по кривым старым ступеням.

У красно-коричневого дверного косяка стояла высокая, полная женщина в пестром пончо и розовых лосинах – она ждала их с кружкой кофе. Ей было где-то лет тридцать пять, ненакрашенная, волосы еще не высохли после душа. Когда она их увидела, на лице засияла широкая улыбка, а глаза превратились в две узкие щелочки.

– Доброе утро, добро пожаловать. Я кофе заварила.

Их провели в однокомнатную квартиру с низкими потолками и неровным деревянным полом, на окнах – защита от сквозняков. Они словно оказались в Копенгагене XIX века, если бы не электричество и цифровые устройства.

Стены квартиры закрывали полки и стеллажи с выдвижными ящиками, которые буквально ломились от разноцветных тканей, металлических каркасов, красок и инструментов непонятного назначения. В центре комнаты на старомодном верстаке стоял кофейник горячего кофе, а рядом лежал спящий ребенок.

– Давайте я уберу Амалию, посидим здесь.

Танья Крусе нежно взяла малыша на руки и перенесла на стоящую в углу кровать. Лишь когда она положила сверток, Йеппе понял, что младенец ненастоящий. Танья пересеклась с ним взглядом и гордо улыбнулась.