Заговоренный меч - Есенберлин Ильяс - Страница 16

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая

Хан Абулхаир с вплотную вставшими телохранителями направился было в юрту своей четвертой жены Рабиа-султан-бегим. Но тут к нему обратился старец Асан-Кайгы. Продолжая сидеть на почетной подушке главного судьи состязания, он в наступившей тишине проговорил в сторону хана:

Гусь, озерный баловень,

Не оценит прелестей пустыни,

А дрофа, влюбленная в пустыню,

Пусти ее на озеро,

Умрет от тоски!..

Это было мудро высказанное недовольство пренебрежением хана к любимому людьми состязанию. Хан Абулхаир вынужден был задержаться, но, так как не прямо к нему обращался вещий певец, он тоже не стал отвечать прямо, а только озабоченно посмотрел на солнце.

— Все мы очень истосковались по хорошему рассказу о своих предках, мой повелитель-хан, — сказал ему тогда Асан-Кайгы. — Редко стали собираться мы на такие состязания. Если для тебя обязательна сегодняшняя полуденная молитва, то позволь нам остаться и насладиться высоким искусством…

Хан Абулхаир был в затруднении. С одной стороны, необходимо было спешить, и в юрте жены его ждал уже главный везир Бахты-ходжа, с которым он советовался по всем вопросам. С другой стороны, этот белобородый старец пользовался в степи такой любовью, что высказанное к нему неуважение может кончиться плачевно для любого правителя. Ведь это он уложил когда-то на обе лопатки самого жестокого из всех золотоордынских ханов Бердибека одной лишь строфой, вошедшей в легенду:

Я узнал тебя по грозному челу,

Бердибек-хан!..

Куда спешишь со своим караваном?

На Едиле хочешь разбить свои юрты?..

В слезах человеческих плаваешь,

Но нигде не спасешься…

Тебя, отцеубийцу,

Какая же земля посмеет укрыть?!

Молча стоял хан Абулхаир перед старцем, размышляя, как ему поступить. Что-то зловещее прочитал Асан-Кайгы в глазах Абулхаира. Он вдруг приподнялся с подушки, впившись взглядом в ханское лицо, и тот впервые в жизни отвел глаза в сторону. Люди вокруг замерли.

— Так вот почему ты остановил песню жырау… — тихо сказал провидец Асан-Кайгы. — Кровавый намаз задумал ты совершить, мой повелитель-хан!..

И вдруг словно прорвала плотину разума лавина гневных слов, уже не мог сдержать ее великий Асан-Кайгы. Все, что копилось в душах людей все эти годы, бросил он в лицо надменному хану:

Даже хан, отрекшийся от справедливости,

Не будет удостоен могилы!

Ребра мои готовы разойтись,

И близка моя смерть…

Так разгони же мою тоску, хан,

И не торопись замаливать грехи!

Самый большой из них хочешь совершить:

Поджечь родной дом!..

На две части желаешь рассечь

Единый живой плод.

Горькое одиночество ждет того,

Кто уже не верит друзьям…

Забыл ты родную степь,

И болит душа старого певца-жырау…

Не вноси же раздоры и братоубийство

В единую семью!..

Кривые пути, мой хан,

Ведут во мрак…

От тебя зависит сейчас,

Быть светлой заре или черной буре!

Что было делать хану?.. Сможет ли он заделать пролом в плотине, который сам сотворил? А в нее бьет уже всесокрушающая дикая волна истории, и не сегодня-завтра плотина разлетится в щепки!..

Единственное, что можно сейчас предпринять, это позаботиться о том, чтобы не быть смытым первой же волной. Нужно немедленно найти способ выбраться на берег из беспощадного ревущего потока. Как ответить на слова старца, сказанные прямо в лицо и выражающие скрытые думы всех этих людей, которые расселись от самого ханского холма до горизонта и ждут?..

Он так и не успел что-либо придумать, как раздался чей-то взволнованный голос:

— Кто это?.. Да минует беда нашу Орду!..

В те жестокие времена непрерывных междоусобных войн и стремительных набегов даже хан не мог быть огражден от неожиданного нападения врагов. Сплошь и рядом, пользуясь отсутствием правителя с войском, какие-нибудь беспокойные соседи, а то и просто крупные шайки разбойников нападали на оставшуюся ставку-орду и грабили все, что могли увезти. Вот почему все устремили встревоженные взоры в сторону, куда указывал закричавший джигит.

Вдали показался мчавшийся карьером всадник с подсменным конем в поводу. Сразу тревожной стала голубовато-зеленая степь.

Всадник подскакал к самому хану Абулхаиру, спрыгнул с коня, подбежал и упал лицом к земле. Только потом он поднял голову и заговорил быстро, взволнованно:

— Мой повелитель-хан, вот мой язык — отрежьте его, вот моя голова — рубите ее с плеч!.. Виноват я сам, потому что не углядел. Батыр Саян, который содержался под стражей, бежал вместе с двумя сторожившими его пасбанами…

Это был тот самый Осман-ходжа, которому накануне хан приказал охранять подсудимого как зеницу ока.

Хан Абулхаир проглотил наконец подступивший к самому горлу комок:

— А кто охранял его?

— Джигиты из рода аргын, мой повелитель-хан!

Кобланды-батыр гневно передернул плечами. Ухватившись за рукоять кинжала, он мрачно посмотрел на Акжол-бия. Но тот стоял как ни в чем не бывало, даже не посмотрел на своего врага, лишь поправил кривую саблю, висевшую у пояса.

Хан Абулхаир смотрел на них. Асан-Кайгы перевел взгляд с кинжала Кобланды-батыра на саблю Акжол-бия. И все люди смотрели на них…

И в этот миг, словно сбывалось страшное пророчество вещего Асана-Кайгы, раздался гром, и показалось, что сама земля раскололась надвое. Ясную лазурь неба стали быстро заволакивать черные тучи. Огненные стрелы полыхали в них без перерыва, и трава пригнулась в степи, будто умоляя небо о спасении.

Обеспокоенно взглянув в сторону летящей к ним бури, хан Абулхаир молча двинулся к юрте Рабиа-султан-бегим. За ним потянулась свита. Даже не посмотрел он на остающегося Асана-Кайгы и других жырау, которые с непокрытыми головами ждали бурю.

— Сегодняшний пир был пиром печали… — сказал Асан-Кайгы. — Да увенчается все это благополучным исходом!

Люди подняли руки к небу.

На южном склоне гор Улытау, в самом сердце степи Дешт-и-Кипчак, стоял город Орда-Базар, ставка хана Абулхаира. Если не считать не очень высоких гор Улытау и Кичитау, то и на юг, и на север, и на запад, и на восток расстилалась безбрежная степь, в которой обитали одни лишь куланы да дикие олени. Ближайшим городом на юге

был Туркестан, который степняки называли по-древнему Яссы, а на севере — Тумен (Тюмень), названный еще с дальних времен Тарой. Не менее десяти суток надо было скакать до ближайшего из них…

Орда-Базар некогда служил сборным пунктом бесчисленных войск Батыя перед походом на запад. Словно муравьи, сползались тумены со всех концов степи и сокрушительным потоком устремлялись туда, где закатывалось кровавое солнце. Вокруг же расстилалась зеленая степь с сочными луговыми травами, и могли прокормиться там сотни тысяч лошадей одновременно. До сих пор посреди этого степного рая высятся холмы, под которыми «Батыев курган»…

Только потому, что была здесь ханская ставка, называли Орда-Базар городом. Не было здесь присущих настоящим городам улиц и площадей, да и строений было немного. Поскольку хан Абулхаир правил в основном кочевыми и полукочевыми народами, он не решался окончательно оставить степь и перебраться в какой-нибудь из знаменитых древних городов Мавераннахра. Ханская орда, состоявшая из пяти больших аулов, не нарушая вековые традиции, все лето кочевала в степи Дешт-и-Кипчаки и лишь к осени переезжала в Орду-Базар. А летом она доходила до рек Жем и Уил на западе и до Тобола, Ишима и Нуры на востоке. Не раз разбивал свои белые юрты хан Абулхаир на песчаном берегу Сейхун, а на следующее лето их видели уже у Голубого моря — Балхаша.

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая