Москва. Загадки музеев - Жебрак Михаил - Страница 15

Петр дважды захлестнул парапет, подтянул наконечник вплотную к узлу и спустил рукав вниз. Не удержал жесткую ткань, и шланг ухнул с высоты, всколыхнув пустоту огромного зала. Стука не услышал. Наконечник не коснулся пола, значит, последние метры придется пролететь.

Сердце билось с перебоями, пот заливал руки, лицо, струился по штанинам – Петр Дивин панически боялся высоты. Он мог вылезти на крышу, проводил веревочные занятия со своими учениками на дереве, ходил в горные походы, но не мог заставить себя подойти к обрыву ближе, чем на метр. Надо подышать, еще раз проверить узел и напомнить себе, сколько раз он лазил по канатам. И еще музыка. Без музыки не опрокинут!

«Страховала ты меня с наслаждением, альпинистка моя гуттаперчевая!»[18] – хрипел Петр, вцепившись в поручень и сползая животом по решетке. Выстрелила пуговица. Из кармашка пиджака выдавило бант алого шелка. Первые мгновения самые страшные. Пока шланг не натянут, надежность системы не почувствовать. «Каждый раз меня из пропасти вытаскивая, ты ругала меня, скалолазка моя»[19], – Петр повис на рукаве. Последняя связь с материком – лоб, упертый в чугун ограждения.

Петр подтравил ремень и качнулся над бездной. Он сидел на пожарном рукаве, пропущенном под бедро и перевязью заведенном за плечо. Левая рука наверху вцепилась в натянутую ткань, свободный конец рукава, прижатый к спине, от груди подает правая рука. Синтетическая лента рывками проскальзывала по телу. Главное – не упустить наконечник! Вот он под рукой. Петр сполз по подрагивающему концу до упора и отпустил руки.

Удар в пятки тряхнул изрядно. Петр пролетел всего метра полтора и не успел приготовиться. «Стали оба мы скалолазами!»

Он любил схемы, чертежи, архитектуру всегда изучал с поэтажными планами. Он и историю воспринимал пластами – докапывался, что стояло на этом месте в XVII, XVIII, XIX веках. Поэтому в свое время дотошно сравнивал иерусалимский комплекс и подмосковный. Знал кипарисовую модель, привезенную из Святой земли старцем Сухановым, другие разборные копии-ларцы. С сантиметром сличал планы двух соборов. Подземный храм Елены над местом обретения креста распятия в Иерусалиме расположен чуть в стороне и действительно под землей, один куполок торчит. Наш аналогичный нижний храм Елены расположен почти по оси симметрии и лестница в него короче. На русской земле значительно заглубляться было опасно из-за грунтовых вод. Когда копали котлован под подземную церковь, из-под лопаты Никона ударила родниковая струя. «Древнее чудо обновляется!» – воскликнул патриарх. Источник открылся и под найденными крестами в Иерусалиме. Ров до сих пор окружает храм. Раз есть ров, то в нем будет слив. Может быть, и не выложенный изразцами, как керамические джунгли, по которым Петр шел к входу в нижний храм, но по-старинному обстоятельный.

Забыл замести следы! Назад в полутьме идти намного быстрее – Петр с ходу влетел лицом в хобот пожарного рукава. Раскачал и закинул его за ближайший киот. Осталась видна только верхняя часть над аркой. Дни, а то и месяцы пройдут, пока его заметят. Туристы решат, что толстый провод висит по делу, а служители голов не поднимают. Когда же на верхней галерее уборщица ткнется тряпкой в узел и робко доложит, отец эконом, задрав голову, рявкнет: «Почему не покрашено!»

Из нижнего храма в ров вели двустворчатые застекленные двери, запертые на внутренний замок. Выходить через такие двери проще, чем входить. Петр поднял с двух сторон шпингалеты, нажал, и створки, чуть посопротивлявшись, распахнулись. Водоотводная галерея начиналась в стене северной части рва аркой высотой в половину человеческого роста. Решетка замотана мягкой проволокой. Петр присел, мигом размотал скрепу и головой вперед пополз в темноту.

Через минуту он вылез, спиной вперед, кудрявая голова появилась последней. Тоннели выводят на свет, но оканчиваются при этом решетками. Чтобы лишний раз не мерять трубу, Петр решил сразу взять с собой ключ, подходящий к множеству дверей. Из брошенного мостками в лужи горбыля он выбрал самую толстую доску с мощным таранным концом. Прижал комель локтем и на трех конечностях зачавкал по туннелю.

Патриарха Никона Петр не любил за крутой нрав и перехлест в решениях, зачем же собственноручно иконы крушить! Замах на дела сверхвозможные подразумевал и гордыню, ну тут уж не ему судить патриарха. Смиряя плоть и дух, носил Никон вериги, помогал убогим, лечил и утешал страждущих, но об этом забыли скоро, а вот глубочайший раскол на теле церкви остался на века. Но и этот шрам заживает. Великих людей помнят по их величайшим созданиям… «О чем еще размышлять, – поддел себя Петр, – пока тащишь по стылой осенней жиже занозистый горбыль». Выдающихся людей помнят по их грандиозным свершениям – нерушим в веках многоцветный Новый Иерусалим.

Небольшой навесной замок на внешней решетке тоннеля Петр сбил со второго удара. Он стоял на склоне насыпного холма под стеной монастыря мокрый, усталый и свободный.

Состояние брюк не позволяло воспользоваться обратной электричкой, в такси тоже могли не посадить. Придется Илье гнать машину в Истру. Встретить друга Петр решил на вокзальной площади. Раньше десяти часов вечера Илья не появится. У Петра есть минимум полтора часа, за это время он разогреется ходьбой, перекусит и выпьет горячего чая. Измазанным костюмом вечером на вокзале никого не удивишь. Лучшая маскировка за последние дни, решил Петр. Если опасно в музеях, попробую слиться с вокзальными завсегдатаями. Но из упрямства, проходя пыльный палисадник, выбрал оранжевую хризантему-монетку и воткнул в петлицу.

Джинсы лежали на заднем сиденье. Просторные рваные брюки стащились легко, натянуть узкие джинсы оказалось сложнее. Петр уперся плечами в шершавую кожу, выгнулся, но пуговица решительно отказывалась лезть в петлю. Доделаем снаружи. Петр вышел из машины, втряхнул себя в джинсовый мешок и подтянул молнию. Шедшая с поезда к автобусам молодая женщина шарахнулась от застегивающего ширинку мужчины.

Прохожая застыдилась своего испуга, покраснела и с пониманием улыбнулась Петру: «Чего только не случится вечером в машине». Она продолжила движение и автоматически, или из естественно любопытства, или уже как соучастник незнакомца, которого она игриво поощрила улыбкой, заглянула на переднее сидение мерседеса. Там развалился широченный молодой красавец с лоснящимися широкими скулами, блещущий алыми губами в зарослях жесткой щетины.

– Худеть надо, запустил себя, – жалобно сказал Илья, выруливая на трассу. – Подмигнул девушке, а она как припустит!

Петр Дивин проснулся от энергичного присутствия. В его небольшой комнатке помещались кровать, стол-стул, пара составленных железных шкафчиков. Для крутых плеч Ильи места уже не оставалось, но он втиснулся и, нависая над столом, нарезал нечто в полумраке, периодически смахивая со лба слепую лампочку. Петр обычно просыпался от малейшего скрипа детской кроватки в соседней комнате, а сейчас открыл глаза от мясного с дымком запаха. Вот как они, оказывается, лошадей уводили – на мягких цыпочках.

– Домашний колбасы полкруга осталось, земляк завез, – Илья враз повернулся на шорох. Вот-вот именно так они и воровали. – Чай сам заваришь? Кипяток я принес. У бригадира интересный чаек с чабрецом забрал.

Знает Петр этих бригадиров с разноцветными коготками – бригадефурия контролировала независимого Илью через опеку над его бездомным товарищем.

– Завтрак заводского аристократа, – Петр кивнул на стол. Рубиновый чай в стеклянной банке с притопленным заварочным перегноем и плавающими на поверхности седыми травяными иголочками. Кольца колбасы с хрумкими кусочками янтарного копченого сала в розовом теле. Илья шутку не поддержал. Сидел серьезный. Он утром прокрался так рано, чтобы друг не улизнул снова один, понял Петр. Он так и в туалет со мной пойдет.