Москва. Загадки музеев - Жебрак Михаил - Страница 19

Он надеялся на выносливость и быстроту. Силой противника он не возьмет, отточенными коронками не обзавелся, а вот задергать попробует. «Эх, спасибо заводскому другу – научил, как ходят, как сдают…» – накручивал в голове Высоцкий.

Петр резко сел, вытягивая противника на себя, но ударить в пах выброшенной вверх ногой не получилось, ботинок предательски скользнул по бедру. И втыкаться в траву головой противник не пожелал, он пронесся над Петром, скруглил спину и приземлился собранным перекатом. Но его кувырок и плотная сцепка позволили Петру продолжить движение и оказаться сверху. Колени сдавили бедра врага, руки прижимают его к земле, осклабившееся лицо прямо под ним. Тут бы и врезать лбом по носу и губам, Петр даже качнул голову назад, нижний тут же вжал в плечи и чуть дернул голову вбок. Но Петр не ударил, и второй моментально почувствовал эту пустоту, жестко ощерился и ввинтился в Петра. С минуту они елозили по земле, перевитые руками и ногами. Петр чувствовал, как уходят силы от глухой борьбы, от попыток не дать лысой голове скользнуть за руку. Враг зажал двумя руками предплечье Петра. Болевой будет концом, эту мысль он постоянно держал в голове. Резко вырвал руку, но этого откидывания назад оказалось достаточно, чтобы его оседлали.

На этот раз наверху оказался противник, но на этот раз Петр, не раздумывая, ткнул кумполом. Не сильно, но метко. Лысый дернулся вверх и… взлетел, жестко вырывая куртку из пальцев. Петр изумленно смотрел, как тело висит, загребая руками, разворачивается в воздухе, над ним вырастает красное лицо Ильи. Кузнец крякнул и швырнул с разворота извивающуюся фигуру на крыльцо ресторана так, что хрястнуло по всему зданию.

– Цел? – Илья протянул руку, но Петр прыжком вскочил на ноги.

– Я бы еще пару минут продержался… Дальше не знаю…

Они прошли мимо скулящего гориллоида с вывернутыми как у выброшенной куклы руками. На стоянке Илья сходил с монтировкой к черному джипу со следами погони – помятым левым крылом.

– Они сегодня на этой машине точно никуда не поедут.

Сели в мерседес.

– К художнику? Ты же выяснил, где он живет?

– А что нам может помешать? – отозвался Петр.

– Понимаешь, Петюня, перед дракой, вот прям за секунду, надо противника шугнуть. Гаркнуть в лицо, да хоть плюнуть, – Илья вел размеренно, говорил неторопливо, но ладони на руле подрагивали. Свежие ссадины отмечали на мясистой заросшей кисти начало коротких пальцев. – у нас в школе хохол учился, его «химиком» звали. Он перед дракой спрашивал: «Химию сделал?» и все покупались… Я подошел и с ходу ему: «Это ты петлями балуешься?» Смотрю – у него глаз дернулся. В этот глаз и туцкнул. А потом руку сломал. Обе.

– Затем понаблюдал, как вы обнимаетесь. Испугался, зацелуешь до смерти. Так еле оторвал его от тебя, – Илья лизнул ободранные костяшки и захихикал. – Я, когда его поднял, вспомнил, как мы на плоту ходили и перевернулись.

– Это когда ты рюкзак спасал? – Илья в ответ залился мелким смехом.

История эта случилась солнечным майским днем полгода назад. Петр позвал Илью сплавиться по бойкой, но не опасной речке недалеко от Москвы. Илья добыл на заводе четыре камеры от Газели, друзья надули их автомобильным насосом, и Мирек радостно скакал на графитовых бубликах, пока в лесу рубили слеги, которые Петр ловко перевязал стропами и превратил с настил. К середине каркаса принайтовали рюкзаки в непромокаемых мешках, нацепили на Мирека велосипедный шлем, уселись, оттолкнулись шестами из орешника и поплыли мимо бурых берегов в колтунах прошлогодней травы. До обеда постоянно высаживались в воду: растаскивать поваленные деревья и проводить плот через коряги с торосами глины и гнилых листьев.

На высоком берегу среди редких берез, сбрызнутых первой листвой, развели большой костер – в воде намерзлись. Петр вскипятил котелок воды для чая, а Илья на прутиках пожарил куриные ноги. Чумазый Мирек спал на солнцепеке, укутанный одеялом. Илья так и перенес его на плот и пристроил на рюкзаки. После обеда пошло шибче: река стала шире и полноводнее. Вода весело журчала по бортам, в перекатных ямах жемчужной волной выплескивалась на колени.

На развороте под сухим берегом плот развернуло на быстротоке и боком привело на порог. Струя потянула вниз, пена накрыла с головой. В эту пену гребцы и вывалились, когда плот заклинило под застрявшим между камнями бревном. Переваливаясь через скользкий ствол, Петр развернулся, подхватил Мирека и с прижатым к груди сыном, в полупогруженном состоянии по-лягушачьи, отталкиваясь то подошвами, то коленями, то спиной, поскакал к берегу.

Илья бревно не перелетел, поднялся из воды возле притопленного плота. То, что случилось потом, он не раз описывал за столом.

– Смотрю – вокруг никого нет. Нащупываю под водой чью-то спину. Тяну – не поддается. Думаю, Мирек запутался, и тяну сильнее. И тут хруст, – Илья делает паузу. – Все внутри оборвалось: позвоночник сломал… Из воды достаю рюкзак.

Илья нащупал под водой рюкзак, привязанный к плоту, принял его за тонущего товарища и дернул с такой силой, что переломил центральный брус настила.

Машину оставили на повороте, метров за триста до клуба. С одной стороны тянулись разноцветные жестяные заборы, отгораживающие соотечественников от природы и в деревнях, и на дачах. С другой стороны шла бывшая совхозная часть. Пара двухэтажных строений, профилакторий или дома для приезжих специалистов, полуразрушенная мастерская силикатного кирпича, футбольное поле – остатки советского размаха. Хозяйский пригляд чувствовался. Футбольное поле пострижено и разлиновано известью. Домики обнесены высокой решеткой, свежекрашеный истукан с протянутой рукой стоит на фоне гостиничной вывески «Vetro park».

Пошли по обочине к распластанному голубоватому треугольнику фронтона над кустами. Скоро на синеватой стене открылась высокая арка входа на четырех колоннах. Между центральными колоннами помещался балкончик, над ним по дуге пущены круглые отверстия-слухи, как в классическом послевоенном кинотеатре. Звездочкой на пилотке в верхнем углу белели цифры «1954». На пустой боковой стене, там, где раньше крепили афиши, танцующими стеклянными буквами выведено «Сasa di Murano». Осеннее позднотравье сложилось в суховатый чайный букет, Петр по-охотничьи раздул ноздри – предлог подсказывал, что в «Каза Мурано» обитает настоящий итальянец.

Гравийный съезд вел к шлагбауму и аккуратному палладианских пропорций домику кордегардии. Привратник нам не нужен, решили друзья и свернули на футбольное поле. В дальнем углу за завалившимися, задравшими белые ноги запасными воротами в зарослях ломкой крапивы и бурых метелок ожидаемо обнаружили тропинку. Она привела к дырке в заборе.

Двор бывшего совхозного клуба встретил их не жареными частушками, как бывало, а льдистым блеском. В матовых черных рамах разного размера – помесь клетки и качелей – на тросиках висели стеклянные звери. Угловатые, вытянутых пропорций, выкручивающиеся скользкими лучистыми телами из тяжелых непрозрачных обломков. Действительно, почерк итальянца ни с чем не спутаешь. Больше всего было птиц, но встречались кошки с крыльями, крылатые рыбы и одна порхающая свинья.

– Куда-то здесь все звери улетают, – прокомментировал Илья.

«На волю, на волю, хочу я на волю! Я птицею ввысь улечу!»[21] Слуха у Петра не было катастрофически, он мог еще спеть для Мирека, но не перед парнем, выросшим в деревне. И спутнику досталась прозаическая фраза: «Мне кажется, это воспоминание о льве святого Марка».

– Ну, да. Мурано-Бурано. Венеция, – согласился Илья.

Через звонкий зверинец подошли к боковой двери.

Петр глянул на Илью и пальцем щелкнул его в живот. Пуговицы внизу ультрамариновой рубашки отлетели, в прореху выглядывало бурое брюхо. Илья застегнул курточку и поправил шляпу – вылитый мафиози из итальянских фильмов шестидесятых. Мы точно пришли в кино, улыбнулся Петр и протянул палец к звонку.