Запретная. Не остановить (СИ) - Стужева Инна - Страница 55

Когда я вкатываю столик в палату и вижу своего Бельчонка, мирно лежащую на кровати, дышать становится легче.

— Обед, — сообщаю я, и толкаю тележку перед собой. — Если у тебя есть силы, мы можем пересесть за стол. Или останешься в постели? Решай.

Я не спрашиваю, будет ли она обедать, но я предлагаю ей два варианта на выбор. Теперь она думает лишь о том, где нам лучше разместиться, а не о том, как бы отказать.

— За столом, пожалуйста, — произносит она тихо.

Я киваю и подкатываю столик к окну. Расставляю тарелки и напитки на столе, подхожу к ней и снова залипаю.

— Идем, — хриплю я, подхватывая, когда она пытается подняться сама.

— Гордей…

— Пару секунд, Арин.

Стискиваю в руках, зарываюсь носом в волосы.

— Мне в душ надо, и вообще, — бормочет Бельчонок, а я не могу, просто не могу отпустить.

— Извини, — бормочу на рваном выдохе, — еще секунду.

Медленно отрываюсь от нее.

— Только я сама, не надо, пожалуйста, на руки.

— Я слегка, — обещаю я.

Обхватываю ее за талию, приподнимаю над землей и аккуратно несу к стулу.

Мне нравится ощущать, как она вцепилась в мои плечи, мне хочется провести так вечность.

Врач предупреждал, чтобы я не нагружал колено, но я переосмыслил все. Я словно заново родился, и мне слишком хорошо сейчас, чтобы думать о каких-то мелочах.

Я готов носить свою недотрогу-Бельчонка на руках с утра, и до ночи.

Лежа на больничной койке, я чувствую себя слабой и беспомощной, но я сама виновата в том, что здесь нахожусь.

Пьяный порыв моего безрассудства прошел, наступил черед осознания и ликвидации последствий.

Я искренне радуюсь тому, что Гордей вытащил меня, что я осталась жива, и на этом фоне боль в ноге уже не кажется столь невыносимо изматывающей.

Самое главное испытание для меня, это чувствовать рядом с собой незримое присутствие Гордея.

Он… много всего сказал мне за эти дни, окружил столь мощным ореолом поддержки, силы и нежности… Не ожидала, после всего, и это сбивает. Не подготовлена, слишком уязвима и слаба.

Маска холодного равнодушия, что Гордей носил все время с нашей первой встречи у бассейна, практически не снимая, сейчас полностью с него слетает. Он становится точно таким, каким был со мной всегда. Нежным, внимательным, заботливым.

— Мы будем звонить твоей сестре? — спрашивает он, вернувшись в палату после недолгого отсутствия, и я, немного подумав, киваю и прошу подать мне телефон.

— Да. Мне придется попросить ее, чтобы она помогла мне с душем. Но… пожалуйста, Гордей, не рассказывай ей, что я решилась… на то, на что решилась.

— Хорошо. А насчет душа, я могу тебе помочь…

— Спасибо, ты и так много делаешь для меня…

— Бесят такие фразы, Бельчонок. Если стесняешься, просто пошли меня на хер с этим предложением.

Гордея злит любая вариация на тему самобичевания. Но я не собираюсь забывать, что именно он вытащил меня из воды, и теперь оплачивает мое пребывание здесь.

Когда он сказал, что хочет остаться, чтобы быть со мной рядом, я… смалодушничала. Я разрешила ему остаться.

Не сопротивлялась, хоть и не приветствовала. Решила просто плыть по течению, а дальше будь что будет.

Сестра всегда внушала мне, что я должна отстаивать свою индивидуальность, и я пыталась делать это очень много раз. Когда-то получалось с большим успехом, когда-то, как все последнее время, с меньшим.

Сейчас, побывав, без преувеличения, на грани жизни и смерти, я, наконец, в полной мере осознала, что включает в себя это понятие.

Прежде чем что-то совершить, или сказать, нужно прислушаться к себе. Почувствовать, насколько хорошо и комфортно станет тебе после того, как ты предпримешь то или иное действие.

Не стоит идти на поводу у кого бы то ни было, а следует думать лишь о том, сможешь ли ты сама жить в мире, в ладу с собой после того, что собираешься совершить.

Вначале я отрицала свои чувства к Гордею, как могла. Потом решила, что должна на деле доказать, чего они стоят. Дважды я так делала. Вначале, когда решилась на замужество с нелюбимым, и неважно, что руководствовалась благими целями. Второй раз, давая согласие на отношения, включающие только секс.

Оба раза я чувствовала, как ступая на этот путь, я разрушаюсь изнутри. Но теперь я многое переосмыслила, и не намерена повторять своих ошибок.

Я говорю Гордею, что не испытываю больше столь сильных чувств к нему, потому что все, что могу найти сейчас внутри себя — это опустошение. Осознание бессмысленности наших отношений, которые разрушили, и завели меня в тупик.

И все же я не могу его прогнать.

Мне нравятся те волны спокойствия, что вибрируют в воздухе всегда, когда он рядом.

Когда я выныриваю из очередного сна, и понимаю, что в палате я не одна, что он со мной, внутри становится так тепло. В районе солнечного сплетения разгорается пульсирующий огненный шар.

Мне, скажем, не хотелось бы, не тянет целоваться с ним, но мне приятно, что он так беспокоится о моих самочувствии и питании.

Когда он решает носить меня на руках до важных стратегических мест, меня так сильно затапливает эмоциями неудобства и стыда. И в то же время я купаюсь в потоках нежности и внимания. Тех самых, что так недоставало мне, так не хватало, словно воздуха, даже в самые жаркие моменты нашей близости.

Не знаю, что с нами будет дальше, и не хочу задумываться об этом.

Часто я просто выпадаю из реальности и проваливаюсь в разные, чаще всего короткие, словно вспышки, эпизоды из раннего детства.

Да, я всегда была скромной, особенно на фоне своей деловой и бойкой сестры, но мне же как-то удавалось жить в ладу с собой и с окружающими.

И вот сейчас…

— Спасибо, Гордей, — говорю я, когда он приподнимает изголовье моей постели, и передает мне в руки чашку с душистым чаем.

Улыбается сдержанно, ни словом, ни намеком не требует от меня ничего.

Он как-то сразу, и очень спокойно принял мои слова о том, что я больше не люблю его. Не спорил, не переубеждал, и ничего не стал доказывать.

Попросил лишь только об одном. О возможности находиться рядом.

И он держит слово.

Не давит, он просто… Как и обещал, просто находится рядом. И делает все, чтобы поднять настроение, облегчить мое пребывание здесь.

Виола приезжает сразу же после того, как я сообщаю ей, что случайно попала в больницу с переломом.

Просто какой-то метеор.

Сестра влетает в палату, и вначале замирает, натыкаясь взглядом на Гордея. Но уже в следующий момент она видит меня, полулежащую на кровати, и фурией кидается ко мне.

— Господи, Аринка, — восклицает она, и сразу же лезет обниматься. — Как ты? Почему тут же мне не позвонили?

— Ви, все в порядке.

— Господи, кто у тебя лечащий врач? Ты просто с ума меня сведешь.

Я снова заверяю сестру, что все самое страшное уже позади, но едва убедившись, что я не умираю в этот же момент, она убегает разыскивать моего врача.

Не знаю, что он ей говорит, но возвращается в палату она заметно успокоенной.

— Ладно, врач сказал, что ты, можно сказать, легко отделалась, — говорит она, и снова переводит взгляд на мою ногу.

Вздыхает, и садится на кровати.

— Может, принести тебе кофе? — спрашивает Гордей у Ви, и та благодарно смотрит на него.

— Давай, если тебе не сложно.

— Мне не сложно. Тем более, что Арина здесь из-за меня.

— Гордей, — восклицаю я, просверливая его взглядом. — Ты же обещал!

— Извини, Арин. Я без подробностей. Просто очерчиваю реальность, чтобы Ви не думала про меня лучше, чем я есть. Ты здесь из-за меня.

— Оступилась, и упала, — быстро произношу я. — А Гордей почему-то решил, что все из-за него.

— Ребят, я не буду в это влезать, окей? — говорит сестра. — Достаточно того, что все прошло нормально и нога рано или поздно придет в норму. Ты помнишь, Арин, как я в детстве ломала ногу, спрыгнув с крыши, и что тогда выдала мне врач?