История об игроках и играх (СИ) - Вольцик Кира - Страница 19

Наверное, таким как я, нельзя идти в науку. Схватившись за свою гипотезу, как за соломинку, я искренне радовалась, когда находила новые подтверждения в ее пользу. Я чувствовала, как меняюсь, когда начинаю говорить о сказочном мотиве: как увлеченно звучит мой голос, как зажигаются азартом мои глаза.

Не прав Ермаков, ой не прав! Все мы являемся игроками, просто не каждый может найти игру для себя. Моя игра оказалась связана с пылью, книгами и чужими загадками, и это стало для меня неожиданностью.

— Я же объяснил, что с образованием у меня неважно, — раздраженно отмахнулся Мефистофель.

Я подошла к нему и оперлась на стол, пытаясь перехватить его взгляд. Мне не нравилось, когда мой собеседник не обращал на меня внимание.

— Помнишь мультфильм «Путешествие Нильса с дикими гусями»? Грубо говоря, там используется кусок этой легенды. Когда мальчик, играя на дудочке, уводит крыс в воду. В оригинальном варианте за крысами Крысолов топит детей, поскольку ему не заплатили, — вдохновенно рассказывала я.

— Добрая сказка, — Мефистофель, наконец, оторвался от реактивов.

— Сюжет о Крысолове очень популярен в мировой культуре, к нему обращались и зарубежные, и русские авторы. Мне стыдно, что я сразу не провела ассоциацию, — призналась я. — Тем более, наш колдун пригласил первого пострадавшего именно на «Путешествие Нильса с дикими гусями». И дирижер, насколько я помню, был приглашен из Гаммельна. Иногда я поражаюсь своей слепоте.

— Ты молодец, — мужчина положил свою ладонь поверх моей.

— Почему? — восторг от собственной правоты легко сменился печалью от своей же медлительности.

— Просто так, — улыбнулся Мефистофель. — Ульяна права, у нас редко кого-то хвалят. А людям необходима похвала.

Он задумчиво посмотрел на первую жертву. В его светлых глазах отразился голубоватый свет, отчего они стали казаться синими и практически не отпугивали.

— Чьи у тебя глаза? — неожиданно для себя, спросила я.

Улыбка смазалась с его лица. Мужчина недоуменно перевел взгляд с объекта на меня.

— Пока своими пользуюсь, — медленно ответил он.

— Ты же понял вопрос, — нахмурилась я. — Почему ты никогда не рассказываешь о своей семье, об увлечениях, о своем прошлом? Неужели ты думаешь, что кто-то из нас захочет причинить тебе вред? Почему ты всегда всем недоволен, но ничего не делаешь для того, чтобы что-то изменить? Почему ты такой?

Я быстрым шагом подошла к выходу из лабораторной комнаты. Хотелось эффектно распахнуть дверь и выйти, громко захлопнув ее за собой, но замок заклинило, и я стояла, умирая от унижения и дергая на себя дверную ручку.

— Поверни ручку вниз, — посоветовал Мефистофель вкрадчивым голосом. — А глаза мои похожи на папины, коли тебе так интересно. У моей мамы, кстати, тоже голубые глаза. И у сестренки.

В лаборатории Сережка работал за компьютером, а Ульяна мирно дремала рядом. У нее была самая удивительная реакция на стресс из всех, какие мне доводилось встречать раньше. Я ожидала истерик, трясущихся рук или требований выделить идеально обученных охранников, однако девушка ограничилась беззвучными слезами в самом парке, нездоровым цветом лица и бесконечной дремой.

— Ей работать не нужно? — спросила я, наклоняясь к уху брата.

— Нужно, — также тихо ответил Сергей. — Завтра День Города. Сейчас я закончу, и мы пойдем в офис Ермакова. Она одна боится.

— И что ты будешь делать, если рядом окажется колдун? — следом за мной из комнаты с потерпевшими вышел Мефистофель.

— Не укладываться в его систему, — Сергей не отрывал взгляда от монитора. — Лишние жертвы ему не нужны, они противоречат правилам. Потому если с Ульяной кто-то будет постоянно находиться, он ее не тронет.

Мефистофель недоверчиво хмыкнул. Готова была поспорить, у него существовали свои взгляды на логику нашего соперника, но отчего-то напарник предпочел держать их при себе. Может быть, в нем заговорил профессионализм, может быть — жалость к спящей девушке.

— Идите-ка сюда, — скорее приказал, чем попросил Сережка. — Видите?

Он ткнул пальцем в четыре кривые, расположенные на одной оси координат. Я честно уставилась в монитор, хотя в графиках брата ничего не понимала, но вид старалась сделать максимально умный.

— Я осмелюсь сказать за нас двоих, — первым не выдержал Мефистофель. — Мы видим красивые разноцветные линии, но не считаем их способными перевернуть наше мировоззрение. Или мы чего-то про них не понимаем?

Сережа обиженно посмотрел на нас, словно мы умудрились плюнуть ему в душу, когда он показывал нам гениальнейшее произведение искусства.

— Смотрите еще раз, — братец поджал губы и нажал на несколько клавиш, приближая изображение. — Вот здесь один график копирует другой. На свой манер, но копирует. И здесь тоже. И здесь еще.

Раздражаясь на нашу с Мефистофелем способность не замечать очевидные вещи, он тыкал пальцем в монитор, не заботясь о сохранности жидкокристаллического экрана. Мы с напарником синхронно кивали, признавая его правоту.

— Что это значит? — спросил Сережа нас тоном доброго психиатра.

Я никогда не общалась с психиатрами, но отчего-то мне казалось, что именно так они должны спрашивать у своих самых специфических пациентов, с какой целью они делали то-то и то-то. С такими же слащавыми интонациями и также неторопливо.

— Графики зависят друг от друга? — предположил Мефистофель.

— Молодец, завтра принесу для тебя конфетку, — буркнул Сергей. — А что значит для нас, если один график зависит от другого?

— Все объекты имеют между собой невидимую связь? — осторожно сказала я.

Сергей воздержался от комментария. Может быть, потому что я была его сестрой и могла рассчитывать на более нежную и трогательную любовь, чем Мефистофель, а может быть — потому что его заряд раздражительности иссякал.

— Получается, если мы сможем разбудить кого-то из них, то проснутся все остальные? — спросил специалист по снам.

— Не стану утверждать, — Сережа уменьшил графики до их исходного размера. — Но шансы есть, причем шансы очень высокие.

— Осталось только придумать, как разбудить хотя бы одного из них, — пессимистично сказала я.

***

Вторую ночь подряд Ульяна ночевала у нас с Сережей. Девушка боялась оставаться одна, потому не хотела идти в гостиницу. Я, в свою очередь, опасалась отпускать ее, желая быть уверенной в ее безопасности. Мефистофель был по-своему прав, когда говорил о моем предвзятом отношении к Ульяне. Она слишком легко стала для меня «своей», может быть, было бы лучше, если бы мы подпустили колдуна ближе, позволив ему напасть на помощницу Ермакова, но я не могла решиться на это. Я легко находила для себя оправдания, вспоминая, что Кузьма не ставил перед нами никаких задач. Не было ни приказа поймать и вычислить колдуна, ни вернуть к жизни всех пострадавших, потому каждый из нас мог выбирать. Будучи ленивым гуманистом, я выбрала второй путь.

Столь необычное знакомство с Ульяной позволило мне иначе взглянуть на своего брата. Никогда прежде я не видела в Сереже верного друга, коим он показал себя. Несмотря на мою нежную любовь к Сергею, я часто относилась к нему снисходительно и не догадывалась о его способности заботиться о других людях. Возможно, мы в семье просто не позволяли ему проявляться с этой стороны, заранее решив за него, что он самый младшенький и несамостоятельный.

Я хотела предложить Мефистофелю присоединиться к нам, но не смогла придумать повод. По напарнику было видно, что он тоже желает прийти, но не может попросить приглашения. Можно было позвать его просто так, но, честно говоря, мне хотелось, чтобы он немного помучился. Или взял на себя ответственность и попросился бы к нам в гости сам, но он не стал этого делать.

— Ты любишь читать? — спросила Ульяна, проводя по корешкам книг пальцем.

Она уже переоделась ко сну во фланелевую рубашку и заплела длинные волосы в две косы, отчего внешне стала напоминать ученицу старших классов. Мы сидели у меня в комнате: я мучилась с раскладным креслом, а помощница Ермакова внимательно изучала все предметы, на которые падал ее взгляд.