Самый лучший комсомолец. Том четвертый (СИ) - Смолин Павел - Страница 49

— Красиво, — оценил я. — И ребята купаются, вон какие рожицы счастливые.

— Током не ударит?

— И даже не заболеют, — покачал я головой. — Фонтан предусмотрительно поставлен такой, в котором купаться можно. Но маловат, нужно открытый бассейн копать вон там, где последние бараки разбирают. Рядом — вышка для ныряния и пластиковая многометровая труба, будет у нас свой летний аква-парк. И сразу масштабирование — круглогодичные аквапарки во всех крупных городах СССР, с общим именем «памяти Никиты Сергеевича Хрущева».

— Скучаешь по Никите Сергеевичу? — с теплой улыбкой спросила Виталина.

— Очень, — честно признался я. — А мне сегодня дедов несостоявшийся протеже снился, представляешь?

— Который пятнистый?

— Горбачев, Крайком Ставропольского края, — подтвердил я. — Иду я типа такой по буржуйскому аэропорту, вижу бар небольшой, за стойкой — Горбачев в костюме марки «Большевичка». Подошел к нему, сел на стул и давай коктейли заказывать. А они, зараза, дорогие. Но вкусные, заказываю и заказываю. Дальше на закуски перешел — яичницу с беконом, пиццу, бутерброды и пирожки. И тоже все такое, блин, вкусное! А Михаил Сергеевич мне пока излишествам придаюсь рассказывает: «Вот, мол, Сережка, хотел я потихоньку в генсеки выбраться, с Западом задружиться да Холодную войну прекратить. А ты мне такой возможности не дал». А я ему в ответ: «Вы не обижайтесь, товарищ Горбачев, но вы, извините, лох и не понимаете как Запад работает. Подружиться с ним нельзя, только сдать все позиции с последующим развалом страны». А сам думаю — назаказывал я многовато, хватило бы денег расплатиться, а то неудобно получится. А он мне счет подбивает, а там — три рубля. «Чего это так мало?» спрашиваю. А он мне — «Ты меня за зверя-то не держи, я хороший человек, по себестоимости тебе посчитал».

Просмеявшись, Вилка спросила:

— И что это все значит?

— Значит, что интриган Михаил Сергеевич удивительной силы, — назидательно ответил я. — Во снах к внуку Генерального является с целью установления дружеских отношений.

Под Вилочкин смех припарковались во дворе достроенного семейного дома — одноэтажный, но здоровенный, на четырнадцать комнат и гостиную, поблескивает новенькой черепицей, внутри — гараж на три места, капитальный кирпичный сарай и деревянная банька. Последняя дымит трубой — готовятся к моему возвращению. В соседях у нас Фурцева, Зыкина и Цвигун. Скоро добавится как минимум дед Паша, а как максимум — все остальные. Очень такой элитный райончик получается. Вокруг — сосновый лес, если проехать дальше по улице, уткнемся в пруд. Можно купаться, и не только нам, а вообще всем желающим. Неподалеку еще один пруд, рыболовный, в нем купаться нельзя никому, но можно взять в аренду лодки и снасти. Совсем недорого по любым меркам, у нас тут для народа все делается, не для шишек Московских.

Как только въехали во двор, из дома повалила родня. Обнялись, расцеловались.

— Какая ты худющая! — оценил я костлявую маму.

— Четверых кормлю, — с улыбкой пояснила она. — Не волнуйся, я здорова как бык. Как тебе? — покрутилась, продемонстрировав новенькое платье.

— Красиво, — оценил я ее обновку и обновки на остальных дамах нашей семьи, включая Надю — почти уже к нам переехала, и это всех устраивает. — У тебя, похоже, врожденное умение подбирать цвета платьев по цветотипу.

— Потом это все обсудим, — схватив за руку (вторая занята Аленкиной ладошкой), она потащила меня в дом. — Вырос-то как!

Вот я и вернулся!

Следующим утром, во время семейного завтрака, сестренка продемонстрировала обретенные вербальные навыки, когда ткнула в меня ложкой и нарекла:

— Атик!

— Ах! — схватился я за затрепетавшее сердечко.

— Не «братик», а «Сережа»! — попыталась поправить мама.

— Ну уж нет! — запротестовал я. — «Сержкать» и другие могут, а вот «братиком» меня никто не называет! Не порти мне сестренку!

— Клоун, — фыркнула мама. — Готово, — протянула мне список, который составляла все утро.

Ткани импортные нужны.

— Сделаем, — пообещал я, допил чай. — Готова?

— Готова, — подтвердила Вилочка, и мы покинули отчий дом.

Первым делом — в ДК, отдать мамин заказ, разобраться со скопившейся почтой, заглянуть к директору совхоза — предупредить о «ходоках», у нас под это дело давно «методичка» составлена — и встретить Викторию Викторовну с дядей Андреем.

Со второй попытки у них получилось создать концепт манги, который в исправлениях не нуждается — про мальчика-боксера, дядя Андрей им в молодости занимался, так что с матчастью проблем не возникло. Дав «добро», пообещал выделить творческую группу художников, и мы с Вилочкой отправились на съемки кино про поросенка — сегодня у нас дождик, поэтому отсняли стартовую сцену в свинарнике и ряд сцен на ферме. Ну что тут сказать? Поросята у нас очень разумные, и, хоть и пришлось потратить кучу дублей, но дрессировщики смогли добиться нужного поведения и от прочих животных. Словом — все идет отлично, и завершение фильма до конца лета уже не кажется такой уж невыполнимой задачей.

Далее отправились в один из колхозов, где у нас расположена локация «дом участкового». Все уже готово, поэтому заставили дядю Афоню намахнуть полстакана для аутентичности, вручили гармошку, уложили на коврик собаку породы «овчарка» (для отсылки к «Биму» и вообще бладхаунды у нас редкость) и заставили проорать песню «Думы окаянные» за авторством Юлий Черсановича Кима — народ ее немножко уже слышал в фильме «Карантин» 1968 года, но авторства в титрах там почему-то указано не было. Исправим — страна своих героев знать должна.

На третий дубль достигли нужный результат, еще парочкой — закрепили, чтобы было из чего монтировать. Скучновато кино снимать, если честно — мне как-то музон и борьба с расхитителями социалистической собственности больше нравится. Но поделать нечего — назвался Тарантиной, полезай в монтажную будку.

Вечером прибыл дед Паша, и мы собрались во дворе нашего нового дома на шашлыки, где у меня с Эммой Карловной состоялся непростой разговор:

— Не нравится мне твоя учительница — больно уж характер тяжелый, — огорошила она, глядя на танцующих под вытащенный из дома проигрыватель дядю Андрея с Викторией Викторовной.

— Матриарх в улье должен быть один? — хохотнул я.

— Я не о том, — поморщилась она.

— А о чем?

— Он — сын генерала, а она — училка!

— Дожили, — вздохнул я. — Вам баронство не жмет, Эмма Карловна? Может в графини произвести пора?

— Вровень пару искать нужно, — набычилась она.

— Если «вровень» — тогда мне придется умереть бобылем, — отмахнулся я. — Я на вас почти обиделся, но вы — родня, поэтому еще попытаюсь: он не сын генерала, а про*бавший все что имел в карты игроман. А она — действующий член Союза писателей, заслуженный педагог СССР с кучей грамот, полученных еще до моего участия в ее судьбе и вообще — молодая красивая женщина. Да вы с нее пылинки должны сдувать за то что снизошла до такого сложного мужика. Вы же, извините, из КГБ, а ведете себя как стандартная выбравшаяся из грязи в князи номенклатурная вредная бабка. Вам этот образ не подходит, Эмма Карловна, и я на эту тему общаться в дальнейшем с вами не хочу. Вы один раз сыну жизнь попытались устроить — и вот итог. Подумайте над этим.

— Эмма, хорош, — поморщился дед Паша. — В самом деле — не играет, не пьет, картинки рисуют, вон какая у него рожа довольная. Успокойся ты уже — нормальная невестка. А что характер — она в своем доме командует, ты в своем.

— Не таскал бы ты Аленку, — переключилась Эмма Карловна на новую цель. — Опять спина заболит.

— От такого не заболит! — поднял Судоплатов любимую внучку на вытянутые руки. — У Вики отец, между прочим, доктор наук — психиатр.

В «Сокольниках» собралось на удивление много народу, откликнувшегося на вчеращний анонс под конец «Времени» об открытии памятника Никите Сергеевичу Хрущеву. «Голоса», судя по полученной с утра папочке, не отказали себе в удовольствии позубоскалить, обвинив товарища Андропова в подготовке почвы к строительству памятника самому себе. А я и поставлю — разве не заслужил? В версии из этой реальности, по крайней мере. И потомкам накажу себе поставить, когда в глубокой старости умру от совершенно естественных причин — я тоже заслужил! Но это все потом, а пока дослушиваем речь космонавтов из Первого отряда — не отказали в просьбе приехать и сказать по паре фраз. Далее речь толкнула Екатерина Алексеевна — эта со слезами на глазах, она Никите многим обязана, поэтому грустит больше всех. В конце — я, поблагодарив всех пришедших почтить память.