Самый лучший комсомолец. Том четвертый (СИ) - Смолин Павел - Страница 8

Мама Сойки добавила к его словам свое приветствие, а Саяка промолчала, старательно глядя на мои ботинки. Прости, девочка, но твой вид слишком красноречив — тебе в Японии ожидаемо-плохо, поэтому и говорить нам не о чем.

В неловком молчании наша тройка добралась до переговорной, дядя Дима закрыл дверь изнутри, мы с японским товарищем уселись за стол друг напротив друга, и я начал непростой разговор:

— Прежде всего позвольте принести вам свои искренние извинения за мой неуместный звонок в МИД, — поклон. — Это — не оправдание, но я хотел как лучше.

— Вы не виноваты, Сергей, — отвесил он поклон ответный — поглубже. — Это я должен извиняться за то, что не смог воспитать свою дочь должным образом.

Кивнув, я продолжил.

— Как бы там ни было, но жизнь продолжается. Я никогда и не в чем не винил ни вас с женой, ни Саяку. Я предпочитаю смотреть в будущее, а не прошлое, и именно об этом я и хотел с вами поговорить.

— Я выслушаю все, что вы посчитаете нужным мне сказать, Сергей.

— Скажите, Каташи Ичирович — вам нравится жить в Японии?

— Япония — наша Родина! — он гордо вскинул подбородок, блеснув глазами.

— Я спрашивал о другом, — развел я руками. — Ваша дочь выглядит глубоко несчастной и сломленной. Ваша жена смотрела на меня с надеждой, а вы — прятали глаза, словно расписываясь в собственной несостоятельности в качестве отца и мужчины.

— Простите, Сергей, но вы — слишком молоды, чтобы судить о таких вещах. Моя семья счастлива жить в Японии, — с вежливой улыбкой и предельно мягким тоном нахамил он.

— Я запрашивал информацию, — вздохнул я. — У Саяки здесь нет друзей, она старается изо всех сил, но учится плохо. Ее казавшийся идеальным там, за океаном японский здесь все считают никчемным, ее успеваемость просела, и после окончания школы ни в одно приличное учебное заведение ее не примут. Единственное ее сильное место — английский язык. Вы живете втроем в крохотной комнатушке, без малейших перспектив в будущем. Я достаточно взрослый, чтобы понять — ваше решение превратило жизнь вашей дочери в катастрофу! Вы — худший отец из всех, кого я знаю, и то, что Саяка меня отвергла — самая меньшая из ваших проблем. В конце концов — это ее право.

— Может я и плохой муж и отец, но придавать значение словам ребенка не намерен! — парировал Каташи Ичирович.

Вздохнув, я пошел другим путем:

— Я каждый день думаю о ней, Каташи Ичирович. Не потому что люблю, а потому что считаю себя виноватым во всем случившемся. Это — тяжелый груз на моей душе, и он мне мешает идти вперед. Простите мне мой эгоизм, но я очень прошу вас прислушаться к моей детской просьбе и переехать в Швейцарию! — низкий поклон.

— Я согласен, — удивил вредный япошка. — Могу ли я себе позволить ответную эгоистичную просьбу?

— Разумеется, Каташи Ичирович.

— Моя дочь устала жить в посольстве, — толсто намекнул он.

Да ради бога!

— Я обещаю вам позаботиться о доме для вашей семьи, — тряхнул я мошной.

Тоже мне деньги. Хорошо, что мне не придется напрягать административный ресурс и лишать придурка родительских прав — они же граждане СССР, так что отобрать у него жену и дочь с последующим переселением куда захочу вообще не проблема. Но это — крайний и откровенно скотский вариант.

— Спасибо за понимание, Каташи Ичирович. Теперь я буду спать спокойно, — с поклоном поблагодарил я.

— До свидания, — он поднялся на ноги, отвесил формальный поклон и покинул помещение.

— Прогнул тебя япошка, — заметил дядя Дима.

— Осуждаете?

— Вовсе нет, — покачал он головой. — Главное — результат.

— Главное — результат, — кивнул я. — Цитируя бывшего главу КГБ: «в нашей работе нужно и нападать, и отступать». Учитывая, кем этот самый глава КГБ стал теперь, в его словах сомневаться нет смысла.

— Юрий Владимирович — умный мужик, и равняться на него надо, — одобрил подход дядя Дима, и мы пошли «домой».

Оставив телохранителя на стуле, вошел в комнату и немного полюбовался спящей Виталиной — устала, бедняжка, а в самолетах спит плохо и беспокойно. Пускай спит, а я мешать не буду. Вышел обратно и с извиняющейся миной развел руками в ответ на недоуменный взгляд КГБшника:

— Возникло свободное время. Пойдемте товарища посла побеспокоим.

— Все лучше, чем в стену смотреть, — с улыбкой поднялся он.

— А вы, извините, когда в стену смотрите, о чем думаете? — спросил я по пути на верхний этаж. — Просто любопытно.

— Обычно — не о чем, — пожал он плечами. — Иногда — о своем, личном.

— Не скучно?

— Скука значит, что все хорошо, — нейтрально ответил он.

— И ведь не поспоришь, — вздохнул я. — А у вас дома телевизор цветной или черно-белый?

— А тебе зачем? — спросил он.

— Дарить не стану, — пообещал я. — Мне товарищ Цвигун запретил.

— Да мне и не надо — цветной купил в мае, — улыбнулся он.

— А до этого черно-белый был?

— Был.

— После перехода на цветное телевидение сны цветные стали?

КГБшник задумался, осознал и вытаращил на меня глаза.

— Феномен! — с улыбкой развел я руками. — У меня уже на три сотни людей статистика есть — в основном премированные совхозники. Все, как один, начав смотреть цветное телевидение, заметили, что сны тоже раскрасились.

— Почему? — спросил он.

— Хрен его знает, — честно признался я. — Академикам потом отнесу, может и разберутся.

— Я думал ты все знаешь, — ухмыльнулся он.

— Даже не близко, — покачал я головой. — И еще один феномен есть, но сначала вопрос — чем запомнилось выступление Никиты Сергеевича в ООН во времена Карибского кризиса?

— Стучал ботинком по трибуне, но ты этот миф в документальном фильме уже развенчал, — ответил дядя Дима.

— А до того как развенчал — так считали почти все, — кивнул я. — И за рубежом точно так же. При этом — ни одного документально подтверждения, кто-то слух бросил и понеслась. Как будто глобальное когнитивное искажение, причем я в архивах нашел ряд интервью, где даже полностью лояльные к СССР очевидцы это подтверждали, полностью игнорируя официальную хронику. Найду еще несколько таких случаев и напишу научно-популярную статью на эту тему. Назову «эффект Хрущева».

Потому что «эффект Манделы» еще не зародился, можно переиначить как мне надо. Сам Мандела сейчас в тюрьме сидит, пострадав за борьбу против апартеида. Поморщился — рано или поздно придется и Африкой заняться, а я туда ни ухом ни рылом в прошлой жизни — так, по верхам. Сложный и очень грустный регион.

Условным стуком постучал в дверь посла, которому по должности положены две комнаты и отдельный санузел, не без ехидного удовольствия послушал панический топот, и Олег Александрович, одетый в сатиновые трусы с ромашками и майку-«алкоголичку» (промо Родиной повеяло!) открыл дверь со словами:

— Что случилось?

— Ничего, Олег Александрович, — покачал я головой.

Дядя Дима весело и незаметно для посла мне подмигнул, оценив комичность ситуации.

— Извините за поздний визит, но я хотел спросить — во сколько у вас тут отбой?

Убрав с лица беспокойство, посол вежливо ответил:

— У нас же не пионерлагерь, Сережа! Кто во сколько хочет, тот так и ложится, — посмотрел на часы. — И вовсе это не «поздний визит» — половина девятого только, все еще бодрствуют.

— А к кому тогда можно обратиться по поводу сбора ребят в зале для приемов? Я в самолете выспался, а делать нечего, — с виноватой улыбкой развел руками. — Пообщался бы, песни хором попел.

Олег Александрович пожевал губами.

— На строго абстрактные темы, без скандалов и увольнений, — пообещал я.

— Мы здесь никакого «барства» не терпим, — на всякий случай уточнил он. — И ребята, хоть и разного возраста, но стараются дружить. Все отчеты педагогического состава регулярно отправляются в Москву согласно недавно принятому регламенту.

— Потому и «абстрактные темы без скандалов и увольнений», — с улыбкой кивнул я.

Грустно — побаиваются меня товарищи. Впрочем, так даже полезнее — расслабляться будут не так сильно.