Бунино солнце - Карпович Ольга - Страница 2

– Берете, девушка? – спросил меня продавец. – Возьмите, не пожалеете. Это первый помет наших милицейских чемпионов из Тульского питомника. Сильные должны быть собаки.

– А сколько просите? – начала я.

Но тут, откуда ни возьмись, появилась моя свекровь, видимо, уже закончившая вести переговоры насчет прикормки, и тащившая теперь в руках два объемистых пакета. Она молниеносно оценила ситуацию, увидела у меня в руках щенка, смерила взглядом продавца и тут же оттеснила меня в сторону.

– Из Тульского, говоришь? – атаковала она продавца. – А кто родители? бабка? Ага, эту знаю, дельная сука. А заводчик кто?

Получив от мужичонки в меховой шапке, кажется, удовлетворившие ее ответы, Тамара Андреевна обернулась ко мне и ловко и решительно выцепила мою девочку – я мысленно уже именовала ее своей – у меня из рук. Та глухо заворчала, издавая забавный звук – буф-буф-буф – видимо она уже свыклась со мной, приняла, как свою хозяйку, и теперь негодовала на такую бесцеремонность. Бесстрашная малышка даже попыталась цапнуть Тамару Андреевну за палец, но та лишь звонко рассмеялась такой дерзости от крошечного щенка, не понимающего, с кем имеет дело, и тут же принялась ловко вертеть ее в руках, осматривая брюшко, лапы, морду, уши, глаза, пасть, приговаривая:

– Так, дисплазии лап нет. Шерсть густая, блестящая. Прикус правильный. Злая будет сука, рабочая, сразу видно, – и, наконец, кивнула. – Что ж, бери, если хочешь.

Я же, в сотый раз мысленно сказав себе, что я идиотка, безответственная импульсивная дуреха, не думающая о завтрашнем дне, купившаяся на милые щенячьи глазки, наконец, решительно тряхнула головой.

– Беру.

Собака все еще недовольно вертелась в руках у Тамары Андреевны, смешно фыркая – буф-буф-буф, неумело надувая щеки и по-щенячьи округляя глаза. Я протянула к ней руки, и она тут же рванулась ко мне всем тельцем.

– Ну что ты бухтишь? – улыбнулась я, принимая ее на руки. – Буф-буф… Буня ты моя.

Так она и стала Буней.

В тот день было холодно – это я запомнила очень хорошо. Чертовски холодно, даже шерсть не спасала. Нас – меня и моих братьев и сестер – вытащили из теплого домика, у мамы из-под бока, и посадили в какую-то противную, тесную клетку. Маму я сейчас уже не очень хорошо помню – я ведь была совсем мала, когда нас разлучили. Знаю только, что она была большая, горячая и пахла молоком. И с ней всегда было спокойно, казалось, ничего страшного с тобой не произойдет.

Когда чужие, пахнущие дымом и еще какой-то гадостью руки, выхватили меня из-под маминого бока, я пыталась сопротивляться и даже укусить обидчика за палец. Но тот быстро затолкал меня в эту самую сумку, и вскоре там же оказались еще пять щенков. В сумке было тесно, мне это сразу не понравилось. Я начала рычать и отвоевывать жизненное пространство. Мои братья и сестры все больше бессмысленно топтались, толкая друг друга, поскуливали и кряхтели. Вот же бестолковые! Я быстро отбила себе у этих увальней угол и обосновалась там, не желая никого подпускать близко. Правда, один мой братец рискнул сунуть ко мне свой нос, за что тут же и получил по нему лапой. Я видела – он не смирился с поражением и притаился в ожидании подходящего момента, чтобы отомстить мне за обиду. Но пока что сидел тихо и не лез, а этого мне было и нужно.

Если честно, я, конечно, боялась и не понимала, что происходит. Почему нас забрали из дома, зачем затолкали в клетку? Теперь ее еще и унесли куда-то, задвинули в темное узкое место. А затем что-то снаружи зафырчало, заревело – это дурачки, мои братья и сестры, в панике заметались, забились. Пришлось прикрикнуть на них, чтобы успокоились и не мешали думать. Несмотря на страх, я твердо намерена была выжить при любом исходе. А еще меня одолевало любопытство – хотелось понять, что же это такое творится. Я и раньше подозревала, что окружающий мир на ограничивается теплым маминым боком, только шанса исследовать его мне пока не представилось. И вот теперь у меня, наконец, появилась эта возможность. Жаль только, опыта у меня тогда было совсем мало, я не знала почти ничего о людях и не могла сообразить, где мы и что ждет нас дальше. Пыталась высунуть нос из клетки и оглядеться по сторонам, только кругом было темно и почти ничего не видно.

Клетка наша почему-то тряслась и моталась из стороны в сторону. А потом вдруг остановилась. Мелькнул свет, нас снова куда-то понесли, и вот тут стало по-настоящему холодно. Подул ветер, запахло чем-то морозным и скользким. И вот вскоре нас выпустили уже в другую клетку, побольше. Тут стало просторнее, на меня уже не наступали поминутно чужие неповоротливые лапы, и влажные носы не тыкались мне в бока. Зато меня тут же пробрал озноб, я поежилась и нахохлилась, чувствуя, как дыбом встает шерсть.

А дальше потянулись томительные часы. Мы, сами не зная зачем, сидели в этом незнакомом месте, щурились на солнечный свет, жались друг к дружке, чтобы не было так холодно и с любопытством смотрели на проходивших мимо и иногда останавливавшихся поглазеть на нас людей. Их было много – и все удивительные, не похожие друг на друга. Я никогда еще не видела такого яркого солнца, никогда не чувствовала одновременно так много запахов. Это и волновало меня, и тревожило, и поражало. Мир оказался именно таким, каким я его представляла – огромным, странным, неизведанным. Жаль было только, что я никак не могла выбраться из клетки и отправиться его исследовать. Оставалось лишь вертеть головой по сторонам, стараясь рассмотреть как можно больше.

Так продолжалось долго, пока в какой-то момент обиженный мною братец не решил, что пришла пора показать мне, кто тут главный. Звонко пискнув – бедняга, он-то, наверное, думал, что изобразил свирепый рык – он набросился на меня и клацнул зубами где-то в районе загривка. Ну я, конечно, не спасовала, сама тут же завалила этого увальня, посмевшего учить меня тут уму разуму, придавила его лапами к полу клетки и принялась в воспитательных целях грызть за ухо. А чтоб знал, дуралей, кто тут главный, и не пытался больше со мной тягаться.

И вот в тот самый момент, когда Черныш – так я про себя прозвала брата за то, что уши у него были очень уж черные – когда Черныш уже тонко заскулил, прося пощады, что-то вдруг подхватило меня под брюшко и рвануло вверх. Я была возмущена – меня оторвали от дела в самый ответственный момент. Да еще и Черныш теперь ехидно скалился на меня из клетки. «Я с тобой еще не закончила», – тявкнула ему я, чтобы не слишком-то зарывался. А сама закрутила головой, пытаясь понять, что происходит.

Те самые, пахнущие табаком и гадостью руки передали меня кому-то другому. Я сначала не поняла, кто это, задрала голову, пытаясь разглядеть, кто меня держит, и вот тогда увидела Ее. Она показалась мне совсем не красивой. На морде у нее не было шерсти, а та, что росла сзади, была какая-то слишком длинная и светлая. И ушей из-под нее не было видно. Пасть у нее зачем-то обведена была красным, а лапы, державшие меня, явно были слабыми и слишком нежными. Такими не подерешься. Когти вот только ничего так – длинные. Нет, она была совсем не похожа на мою маму, милую маму с густой шерстью, сильными лапами и острыми зубами в большой пасти. Но почему-то, оказавшись рядом с ней, я вдруг снова почувствовала то же ощущение надежности и безопасности. И тут же инстинктивно прижалась к ней, хотя и сморщила нос от непривычного запаха каких-то сладких цветов.

Это было новое, удивительное чувство. Впервые какой-то человек прикасался ко мне так нежно и бережно, впервые разглядывал так внимательно и по-доброму. Я одновременно и заволновалась, не зная, чего тут можно ожидать, но и отчего-то сразу прониклась к Ней доверием. Ведь еще никогда раньше никто так не интересовался мной, и мне немедленно захотелось проявить себя с самых лучших сторон. показать ей, какая я умная, отважная, решительная.

Рядом оказалась еще одна – забрала меня из рук, вертела, переворачивала – совершенно непочтительно. Меня так и подмывало вцепиться ей в ухо, как я проделывала с Чернышом, чтобы показать, с кем она имеет дело. Но Моя – так я ее сразу и окрестила, Моя – смотрела на нее с уважением и не требовала вернуть меня обратно. И я подумала про себя, что, может, в их странном человечьем мире эта самка занимает какое-то важное место, поэтому Моя ей и уступает. А значит, и мне следовало смирить свой норов.