Амулет на удачу (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 39

– Здравствуй, девочка.

Старушка нас любезно поприветствовала, мило улыбнулась. Я машинально присела в реверансе, и только тут заметила, что дядюшка поторопился испариться с глаз долой и подальше. С кем меня опять столкнуло?

– Как тебя зовут, я знаю. Да-авно хотела с тобой познакомиться. А меня зовут Маринетт, для тебя, наверное, всё-таки мадам Маринетт, будем считать это маленькой привилегией возраста.

Ну а дальше я сама не заметила, как мадам Маринетт уже завела со мной светскую беседу, в которой вытянула из меня буквально все подробности приезда, учёбы и общения с Ладисласом Дюраном. Хорошо хоть на попытки выведать интимные вещи, особенно на таких вот мероприятиях, в здешних местах наложен довольно строгий запрет. Иначе боюсь, эта цепкая старушка расколола бы меня не хуже профессионального следователя. С другой стороны мадам Маринетт ну очень хорошо умела отшивать всех прочих любопытных, так что всерьёз с расспросами никто ко мне подлезть не сумел, хотя и старались.

Всё равно настроение у меня было хорошее, тем более свой мини-допрос мадам Маринетт разбавляла ехидными, но точными комментариями то про одного, то про другого сегодняшнего гостя. Настроение было приятным и светлым ровно до момента, когда я заметила Ладисласа. Он стоял не рядом со мной, а в противоположном углу зала возле камина и мило беседовал с какой-то молодой рыжеволосой особой в невероятно прекрасном зелёном наряде. Он улыбался ей так, как никогда не улыбнётся мне. И эта девушка, кстати, тоже улыбалась и смотрела на него так, что про их отношения можно было даже не расспрашивать.

***

О том, почему я всю обратную дорогу была молчалива, да и на следующий день неразговорчивая, Ладислас меня не расспрашивал – хотя бы за это ему спасибо. А может, ему было не до меня, марионетка свою роль отыграла, так пусть лежит в шкафу до следующего спектакля. Утро следующего дня прошло как обычно. Завтрак в одиночестве, я встала не раньше десяти, а Дюран убегал на занятия к восьми утра. К обеду он вернулся, дальше уткнулся в свои бумаги. Я же села разбирать доставленные из общежития вещи, из-за подготовки ко вчерашнему мероприятию всё как-то до этого не доходили руки. Первым делом с удовольствием надела свои принесённые ещё из родного Листа видавшие виды потёртые джинсы и свободный свитер.

Звонок в дверь вырвал меня из раздумий на тему, как мне относиться ко вчерашнему: вроде бы у нас чисто деловое предприятие, но всё равно неприятно, когда на глазах у всех жених ухаживает за другой девушкой. На автопилоте я первой вышла в коридор, распахнула дверь… и была сметена мощным потоком рыжего урагана. Когда торнадо влетел в квартиру и замер, осматриваясь, это оказалась жутко энергичная та самая вчерашняя рыжеволосая девица! Сейчас я могла её рассмотреть поближе и оценить получше. Не худая, но и не толстая, можно сказать – подтянутая, точно из спортзала не вылезает. Глаза у неё, кстати, интересного янтарного цвета, а всё лицо в веснушках, но смотрится симпатично.

– Наш красавец дома? – даже не поинтересовавшись кто я, не заморачиваясь ерундой вроде этикета поинтересовалась гостья и пристально обшарила меня с ног до головы цепким взглядом.

– Монсеньор профессор Дюран? – глупо переспросила я.

Попутно усилием воли попыталась загасить все те нехорошие мысли, которые прилипли ещё вчера во время мероприятия. Ибо кто ещё может вот так запросто прийти домой к уважаемому человеку, да ещё запанибратски называть «красавец», и это при том, что у него есть невеста, которую он официально представил обществу?

– Ага. Он самый. Профессор, месье, монсеньор и так далее, – довольно развязно ответила рыжая. – Он пока ухаживал, ничего интересного не демонстрировал? Хотя да, тогда мы оба были моложе…

– О чём вы? – опешила я. – Кто вы такая и зачем пришли?

Может это и было произнесено немного резковато, но, в конце–концов о гостях, тем более таких вот, меня никто не предупреждал.

Дамочка-вихрь хмыкнула и закатила глаза.

– Ещё мой слепок ауры потребуй. Ты вообще откуда взялась, такая незнающая? Давай-ка лучше сообщи своему месье, что я уже здесь, заодно напомни, что у меня каждая минута на счету. Пусть поторапливается, если рассчитывает на меня хотя бы на вечер.

И тут я разозлилась. Это что же получается? Тоже мне, жених… Окончательно совесть потерял. Нет, я помню нашу договорённость. И готова принять, что мужику физиологически надо разгружаться, по крайней мере, Мишка вёл себя именно так, да и большинство сокурсников, если судить по их рассказам, хоть по борделям, но шлялись. Вот только тащить свою любовницу в дом, да ещё при мне! Это было уже слишком. Невеста я в конце концов или половичок, о который можно ноги вытирать? Выгнать её я, к сожалению, не успела.

– Послушай, откуда таких тормозов берут? На складе автомобильных запчастей?

Тут гостья ухмыльнулась и помахала куда-то мне за спину. Обернувшись, я увидела мило улыбавшегося месье Дюрана. И между прочим моего жениха, который однако смотрел на рыжую девицу как кот на сметану.

– Малорин!

Дюран сгрёб гостью в охапку. Поднял над землёй, покружил, и, смеясь, поставил обратно.

– А форму, смотрю, не потерял, всё ещё можешь меня поднять, – рыжая не стесняясь меня, сжала мужской бицепс прямо сквозь ткань рубашки. – Что-то чудо твое не слишком любезно. Манерам не пробовал обучать?

– Не расстраивайся, вот с тобой закончим – и займусь семейными манерами.

Рыжая на это хихикнула. Я замерла, стараясь не разреветься от обиды прямо на месте, и не знала, как реагировать дальше.

– Так, давай без прелюдий и остального. Точнее, если время останется.

Рыжая ткнула пальцем в сторону гостиной, мой жених покачал головой и показал на дверь его спальни. Сам пустил девушку вперёд, затем выгнал из комнаты Зубастика, который с чего-то питал к спальне моего жениха непонятную слабость, зашёл и провернул ключом, оставаясь наедине со знойной красавицей. Я же так и застыла как жертва Медузы Горгоны. Больно? Ещё бы! «Чисто деловые отношения», говорите? Мне сейчас было очень хреново. И нет, меня не задели оскорбления рыжей насчёт «тормоза» и манер. Я давно привыкла, что ради достижения цели чувство собственного достоинства можно задвинуть куда подальше. Гордость – удовольствие для сытых. Но всему есть предел, за которым если ты соглашаешься, то уже перестаёшь себя уважать.

Из тяжёлого и неприятного раздумья меня вывело возмущённое верещание Зубастика. Драконенок обиженно вопил в углу, смешно раздувая пластинки на спине и чешуйки на боках. Поймав мой расстроенный взгляд, малыш перелетел на моё плечо и ткнулся мордочкой в щеку.

– Эх, Зубастик! – потрепала я зверушку по крыльям. – И почему не все такие как ты?

– Фр-р-р – заурчал дракошка. – Мама! – вновь раздул он пластинки и высунул язык.

Я заставила себя медленно вдохнуть, выдохнуть и подойти к спальне развратника. Попутно уговаривала себя, что всем нужно давать второй шанс. Даже тем, кто в нем не очень-то нуждается. Вдруг я всё не так поняла?

– Да. Ещё разок! Вот так, не останавливайся, – разносился из-под двери вибрирующий от удовольствия женский голос. – Глубже, ещё поглубже. А-а-а, ну просто отлично. Да! Вот так!

– Ох… да… ах-ррр … – хрипел месье Дюран. – Я так не могу, ты меня заездила. Ты меня загонишь! Дай хоть передышку.

– Слезать и просить отдыха с невестой будешь, на исполнении обязанностей! – услышала я голос рыжей гадины. – А сейчас меняемся. Я верхняя, ты нижний.

– О-о-о, – опять стонал мой наверное всё-таки жених. – Я же завтра не встану. А у меня ещё…

– Завтра будет завтра, и нечего было меня звать сегодня тогда. И вообще, да куда ты от них всех денешься? Чего? А если я вот так?

– Ш-ш-ш – втянул с шумом воздух предатель. – Sorcière!

Слово было мне незнакомо, но по смыслу я могла сообразить без труда, тем более следом послышался ответ:

– Безумно-красивая, и никогда с этим не спорила.

Пунцовая от услышанного, да и остальное разыгравшееся воображения дорисовало во всех подробностях, я отлепилась от двери спальни месье Дюрана. Заодно прокляла никакущую звукоизоляцию. С трудом переставляя ноги, я направилась в свою комнату. Шла не в тумане, не в гневе и даже не в отчаянии. Стоило быть честной хотя бы перед собой, шагала по узкой тропинке с воткнутыми под ногами отравленными иглами ревности. Каждое воспоминание что настоящее, что додуманное, жалило тупым осколком стекла прямо в глубину, в самое сердце, разбивая в мелкую хрустальную пыль веру в людей.