Порочное полнолуние (СИ) - Рууд Рин - Страница 15

— Как-то неожиданно, — звучит гулкий голос Чада.

Задерживаю дыхание и тенью проскальзываю в полумраке к следующей двери. Сердце колотится в груди отбойным молоточком, ладони мокрые, а пересохший от волнения язык прилип к нёбу. Приваливаюсь к стене рукой и выглядываю в узкую щель.

Ида сидит в глубоком кресле у каменного камина с бокалом вина, а ее трое сыновей расположились рядом с ней на медвежьей шкуре. Блики от трескучего огня окрашивают лица оборотней и их голые торсы в оранжево-красные тона, и они походят на задумчивых демонов, что вынашивают коварный план по завоеванию жалких людишек. Рогов и копыт не хватает, но я их дорисую.

— Будет невежливо отказаться от приглашения Грозовой Тучи, мальчики, — Ида делает глоток. — И глупо.

Рисую ей тонкий и острый нос, как у ведьмы, а вот глаза выходят слишком добрыми и печальными. Я не удовлетворена результатом, поэтому переворачиваю страницу.

— А он не мог повременить? — вздыхает Крис.

— Конечно, — Ида усмехается, — вы же игрушку новую притащили, — а затем строго и тихо говорит. — Вам надо найти жен, мальчики, а на охоту в угодья Грозовой Тучи прибудут волчицы из дальних лесов и земель, что лежат за большой водой.

Навострив уши, отрываю взгляд от блокнота. В душе пробиваются ростки ревности, и я очень недовольна своей реакцией. Мне не должно быть дела до потенциальных жен оборотней, но я злюсь и стискиваю ручку в пальцах в желании ее сломать.

— Из года в год мы либо мотаемся по Лунным Охотам, либо их устраиваем, но толку от них никакого, — Крис устало массирует переносицу.

— А как иначе вы встретите Нареченных? — Ида вновь прикладывается к бокалу с вином.

— Но разве не сама судьба должна нас свести? — мечтательно вздыхает Эдвин.

— Судьбу можно и нужно поторопить, — с улыбкой отвечает Ида.

— В этот раз без меня, — Чад потягивается и падает на шкуру.

— Милый, — ласково шепчет Ида безответственному и безалаберному сыну, — это важно.

— Ма, не начинай.

— Чад.

— Я сказал, — голос оборотня понижается, — без меня. Эдвину еще будет полезно под хвосты волчицам заглянуть, а я уже не мальчик бегать за сучками в надежде, что кто-то из них та самая.

— Поддержу, — смеется с издевкой Крис. — Меня умиляет твое стремление устроить нам жизнь и отыскать истинную пару, но будем честными, не все из нас создают семьи с теми, кого нарекла им Мать Луна.

— Я пока не готов к встрече с Нареченной, — Эдвин встряхивает кудрями. — Рановато мне жениться.

— А ты улавливаешь суть, — самодовольно хмыкает Чад. — Куда нам торопиться, верно? Пусть судьба столкнет нас с Нареченными, как в сказках. Наша встреча будет неожиданной и внезапной.

— Не поясничай, — шипит Ида.

— И в мыслях не было, — Чад закидывает руки за голову. — Я очень серьезен и доверюсь Матери Луне, которой лучше знать, когда и с кем соединить любящие сердца.

Чувствую бессильную злость Иды перед упрямыми сыновьями, которые не видят в кровавых охотах с волчицами из дальних земель смысла. Она едва сдерживается, чтобы не сорваться на крик и потребовать повиновения ее материнской воле, однако даже я понимаю: она проиграет в конфликте. Ее статус Альфа-самки номинальный и держится лишь на любви, уважении и привязанности к ней, как к матери.

Ида медленно поворачивает надменное лицо к двери. Щурится, глядя на меня, и я без лишнего шума пячусь назад. От темного взора, полного неприязни и высокомерия, сердце сжимается в черную и трепещущую точку страха. Она винит меня в том, что сыновья не заинтересованы в приглашении Грозовой Тучи, и я смею согласиться.

Выхожу в холл и замираю изумленной статуей. На меня смотрит волк, в удивлении застыв по центру холла под люстрой. Зверь моргает, прижав уши, и трусит, прихрамывая на переднюю левую лапу к лестнице.

— А ты кто? — семеню за хвостатым незнакомцем. — Стой!

Хвост и спина волка седые, а движения немного скованные и неуклюжие, как у пожилого человека, но, тем не менее, догнать я его не могу. Зверь скрывается на третьем этаже, свернув направо и махнув в полумраке хвостом. Бегу за ним по коридорам, что подобны извилинам лабиринта из кошмаров: стены растягиваются, потолки давят и пол под ногами недобро гудит.

Шерстистый старик меня запутывает и морочит голову иллюзиями, множа закоулки, повороты и темные тупики, но я охвачена детским азартом догнать пожилого упрямца и выяснить, кто он такой. Неужели глава семейства и супруг Иды? Я обязана с ним познакомиться поближе.

— Ну, стойте же вы, уважаемый и пушистый мсье! — через одышку говорю я и потрясаю блокнотом. — Позвольте мне вас нарисовать!

Сработало. Волк притормаживает и в изумлении оглядывается. Плывущие и растянутые в пространстве и тьме стены укрепляются недвижимыми рядами серых камней. Факелы-бра моргают и разгоняют мрак тусклым светом.

Волк фырчит и скрывается за приоткрытой дверью. Я за ним. Вскрикиваю. Меня окружают головы мертвых животных на стенах и шкуры на полу, а по центру зала под люстрой стоит чучело огромного, метра четыре в высоту, медведя с раскрытой пастью. Я читала о вымерших животных, что удивляли археологов размерами, и, похоже, столкнулась с одним из них. В воздухе витает пыль, нос сушит запах едкой смолы, шерсти и чего-то сладкого.

От шока и удивления, меня отвлекает чавканье, и я иду в темный угол, в котором притаился волк и недовольно лижет лапу. Крови не вижу. Может, заноза? Тянусь рукой, чтобы осмотреть конечность зверя, но тот глухо рычит и морщит нос.

Отдернув ладонь, торопливо рисую из кривых каракуль волчью морду с непропорциональным оскалом: нижняя челюсть слишком вытянута вниз, но я попыталась передать экспрессию моего злобного натурщика. Мне важно показать, насколько неуместна его агрессия к тому, кто хочет помомочь.

— Вот, — показываю чавкающему волку его портрет и жду заслуженной похвалы.

Облизывается и с укором смотрит мне в глаза. Недоволен. Разминаю шею и рисую новый портрет, но теперь волчья морда будто ехидно хихикает.

— Вот.

Обнажает в резцы и прижимает уши.

— Ладно, — сажусь на пол перед капризным волком и рисую третью морду, что напоминает перекошенного от ярости бульдога.

Внимательно созерцает свой портрет, приподняв больную лапу.

— Опять не то?

Переводит на меня холодный взгляд и буквально в отвращении кривится. Художника обидеть может каждый, а вот создать что-то невероятно гениальное, например, морду бульдога несколькими линиями, под силу только талантливому человеку.

— Как вас зовут? — замираю над блокнотом с ручкой и исподлобья гляжу на волка.

Опять хрипло рычит, облизывая нос розовым языком, а затем пятится в угол и растворяется в темноте. Охнув, кидаюсь за ним и с трудом протискиваюсь в узкий проход. Чувствую вибрацию каменных стен, что медленно сдвигаются, угрожая меня раздавить. Прорываюсь боком через мрак к тусклым огонькам и под шорох стен, что съезжаются за моей спиной, вываливаюсь в небольшую затхлую келью без окон и дверей.

На полу горят несколько свечей, а у стены на соломе в грязном халате на голое тощее тело сидит старик со взлохмаченными седыми и тонкими, как пух одуванчика, волосами. Лицо испещрено глубокими морщинами и покрыто темными пигментными пятнами. Кожа на тонкой шее дряблая, ноги и руки костлявые, но взгляд ясный и злой.

— Здравствуйте, — стою на четвереньках перед стариком и чихаю от пыли и резкого запаха воска.

— Кто такая? — скрипит и потирает опухшие пальцы левой руки.

— Полли.

Моргаю и закусываю губы, крепко зажмурившись. Это же был мой секрет, и я не планировала никому его рассказывать.

— Герман Ветер с Холма, — кряхтит старик.

— С какого холма? — открываю глаза и в любопытстве смотрю в его лицо.

Крючковатый нос похож на клюв хищной птицы, а клочки седых бровей не мешало бы расчесать.

— Мать меня выродила на холме, — шипит Герман. — Поэтому и имя такое.