Новая жизнь 8 (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 23

Вздыхаю и ищу глазами Шизуку. Как обычно — не нахожу ее. Ходит ли она в школу? Наверняка ходит. И как она умудряется быть такой незаметной? Во времена Сэнгоку, времена воюющих провинций, за такую куноичи сам Ода Нобунага левую руку отдал бы. Может и в самом деле ее предки из Ига были?

— Класс! Встать! Поклон! — вскакивает на ноги Наоми-тян: — спасибо, что позаботились о нас, Фудзивара-сенсей!

— Мммгм — выдает Фудзивара-сенсей и сгребает журналы в кучу, запихивает их под мышку и обозначает наклон головы. Выходит в дверь, не встречаясь взглядом ни с кем из класса и все наконец начинают говорить разом, поднимается привычный гвалт. Кто-то обсуждает то, что «A-girls» снова стадион в Токио собрали и скоро в мировое турне отправятся, кто-то — что Томоя-чан из параллельного такую скандальную юбку носит и вообще говорят что с какими-то босодзоку встречается, ее на мотоцикле какой-то лысый тип подвозил. Кто-то сокрушается что следующим уроком будет математика, у кого-то брат перевелся в другую школу…

Обычная школьная трепотня. Все как всегда. Даже такой… информационный вакуум вокруг меня присутствует, совсем как в старые добрые времена. Вот только сейчас мои одноклассники скорее делают вид, что меня не замечают, а раньше — на самом деле не замечали. И…

— И что? Так и не откроешь? — присаживается на парту рядом Хироши и улыбается своей вечной улыбкой Ичимару Гина — от уха до уха, но зубов не видно. Аж глаза прищуриваются. Он кивает на записку у меня в руке.

— Обязательно открою. Задумался я что-то… — отвечаю я, убирая записку в карман. Глаз у Хироши — как у орла, увидеть, что написано он и с другого конца класса может, а у меня с Наоми секретная переписка, мне только господина Хироши там не хватало. Потом прочту.

— Низведу гордых и возведу смиренных — докладывает мне Хироши: — хотя я понимаю. Трудно устоять перед соблазнами и не задрать голову, когда так фартит. Раньше я бы сказал — где Наоми-тян и где Кента… а теперь как бы не наоборот. Сколько у тебя всего девушек? Сотня? Ходит тут по городу одна сплетня…

— Интересно — говорю я: — вот в классе почти никто со мной не общается, и только ты, Хироши… что с тобой не так?

— Да я всегда такой был — улыбается он: — всегда видел, что ты — необычен. Так и подумал, что вырастешь и потом меня с собой возьмешь к сияющим вершинам власти и больших денег. Ко всем этим твоим яхтам, полуголым моделям и кокаину.

— Ну конечно… — качаю я головой. Хироши врет. Не было в Кенте ничего особенного. Да и во мне нет. И что же подталкивало его общаться с одним из низшего сословья социального бульона нашего класса? Просто жалость? Только вот он в этом никогда не признается.

— Ты просто мягкий внутри — вздыхаю я: — корчишь из себя хладнокровного интригана и манипулятора, а сам добрый и мягонький как сливочное масло под солнышком.

— Однажды… — прищуривает глаза Хироши: — однажды я втерусь тебе в доверие и злоупотреблю им. И буду злобно хохотать.

— Конечно. Постараюсь не забыть. Чего тебе нужно было? — спрашиваю я у него. Перемена не вечная, а у меня в кармане записка от Натсуми, а мне еще надо будет до аппарата с газировкой сходить и…

— Вот. — он ставит на стол банку с газированным напитком. На банке нарисован персик и логотип «Колы Джап».

— Знаю, ты к ним не равнодушен — прищуривается он: — и я тебя понимаю. Тебе все парни в школе завидуют, столько голых девушек в одном месте собрать. И раздеть. То есть сперва собрать, а потом раздеть. Кстати, ты в курсе, что твои фанатские клубы — самораспустились?

— Sic transit gloria mundi… — пожимаю я плечами: — и так проходит слава земная. Изекиль, глава четырнадцать, стих пять.

— Не говорил такого Изекиль… — морщится Хироши: — если уж латынь собрался цитировать, хоть сперва поинтересуйся откуда цитата… это ж Фома Кемпийский.

— Ого. Не знал. Думал, что так Цезарь говорил — удивляюсь я. Хироши разводит руками в стороны.

— Если речь идет о теологии, то тут тебе со мной не тягаться. Это тебе не девушек раздевать и непотребные вещи творить.

— А с чего ты это мне напиток решил принести? Отравлено? — я беру банку и принюхиваюсь: — как отравил? Шприц и тонкая игла? — внимательно рассматриваю банку в поисках следа от укола, заделанного… например жевательной резинкой. Ничего нет.

— Обижаешь. Я же все время о тебе заботился — говорит Хироши: — слушай, тут дело есть… Томоя-чан из паралелли…

— Нет. — отвечаю я и отодвигаю банку с напитком: — нет.

— Да ты выслушай сперва!

— Что бы там ни было — нет. Ты меня, Хироши, еще с шоу прокатил как на велосипеде.

— Слушай, ну тут уж ты сам виноват, никто тебя не просил таланты свои показывать на всю страну — отвечает Хироши: — все, что тебе надо было сделать — вылететь при первом голосовании и все. Но нет, ты начал курсы по личностному росту через сексуальное домогательство вести. Это ты мне должен… ты условия не соблюдал, а туда же, Хироши виноват.

— Виноват — киваю я: — я в деталях не разбираюсь. Ложечки у меня нашлись, а осадочек остался. Невезучий ты Хироши-кун, вот как с тобой свяжешься, так потом то Сомчай поколотит, то вообще из пулемета обстреляют.

— А как это? — задается вопросом Хироши: — ну, когда из пулемета по тебе? Не то, чтобы прямо интересно было, но никто же у тебя не спрашивает, они тебя боятся.

— Как? Ну… неприятно. Вообще не люблю, когда в меня стреляют — сознаюсь я: — а чего это они меня боятся?

— Ну как… ты же воплощение неудачи. Взлета и падения. Сам подумай — всего пару месяцев назад ты сидел за этой самой партой и ничего особенного из себя не представлял. Потом вдруг раз — и за Томоко постоял и с Дзинтой подрался. Сама Натсуми-сан тобой заинтересовалась. Потом — на ТВ попал! И показал себя там неплохо. Потом вообще — с самой Бьянкой встречался! В Академию Белого Феникса перевелся! Выше только звезды! И… — он обозначает ладонью движение вниз, словно бы планируя.

— И? — переспрашиваю я.

— И все. Из Академии выперли. Бьянка улетела в Токио и везде пишут, что она к тебе охладела. Что она какую-то фармацевтическую компанию покупает и не до тебя ей. По телевизору тебя не показывают, судебная тяжба какая-то пошла между владельцами «Токийского Айдола». Натсуми-тян под домашним арестом, говорят из-за тебя. Понимаешь? Кто высоко взлетает — тот больно падает — Хироши продолжает улыбаться, качая головой и становясь похожей на фигурку нэцкэ, такие эвенки из моржовых бивней вырезают — такие же тонкие улыбки и узкие щелочки глаз.

— Ну… — говорю я: — таки и что? Бывает в жизни всякое.

— Э, нет. Простаки обыватели думают, что неудача штука заразная — улыбается Хироши: — вот чихнешь ты и бациллы неудачи перенесутся к ним. А у них не такая уж и крутая жизнь, им такой размер неудачи выхватить — так это сразу под автобус попасть. Не, они от тебя подальше будут держаться.

— А ты чего — не боишься? — спрашиваю я у Хироши. Умный он, жуть порой берет. Но сам же своим советам не следует ни черта. Еще один…

— А я знаю — пожимает он плечами: — я знаю, что тебе в департаменте сказали тише воды и ниже травы быть, пока «Резню в Сейтеки» расследуют. Все знают, просто они выводы неверные делают. Они думают, что это конец, а я думаю, что это только начало. И я не слепой и не глухой. Что Академия от тебя отказалась, это да. А вот остальное… часть твоего плана по «сижу тихо, никого не трогаю». Думаю, ты месяца на два действительно тихо сидеть будешь… школа, дом, клуб. Все как у нормальных людей.

— Вот и хорошо, что ты понимаешь — говорю я: — какая тогда Томоя-чан?

— Ээ… не скажи. Я в рамках деятельности «Клуба Экзорцистов», демона изгонять — улыбается Хироши: — и не говори мне, что это Наоми-сан решает. Кто у нас тут главный экзорцист? Мы же с тобой два сапога пара — не понятые другими и гонимые обществом…

— Ничего не обещаю — отвечаю я: — хорошо, взгляну, но ничего не обещаю.

— Вот и замечательно! — кивает Хироши и его улыбка начинает меня раздражать. Самую чуточку.