Радогощь (СИ) - Ляпина Елена - Страница 36

– Так что же тебя привело к нам? – спрашивает Лихай.

– Я же говорю, мы заблудились в лесу и вышли на ваш поселок, – отвечаю ему.

– Угу, угу, – кивает он и загадочно добавляет, – все мы рано или поздно заблуждаемся в этом мире.

– Не подскажите, как попасть в какой-нибудь другой поселок или деревню? – спрашиваю его. – Может быть есть дорога?

– Нет тут никакой дороги, – отвечает он. – Кто сюда попадает тот навеки остается, если только кто другой не выведет, и то, если в другой мир. Но не все этого заслуживают, – добавляет он, как-то хитро посматривая на Кирилла. Тот хмурится и опускает голову.

– Что это значит? – уточняю я.

– А ничего, – смеется Лихай.

Не нравится мне он и вообще – мне здесь никто не нравится, и сам поселок этот – странный до ужаса. Я уже даже жалею, что сбежала с пожни и забрела сюда, на том лугу нас давно бы отыскали. Но если бы меня там силком выдали замуж и увезли в непроходимый лес? Судорожно сглатываю.

– Тебя что-то гложет? – участливо произносит он и смотрит на меня ярко-карим глазом.

– А вы как думаете? – огрызаюсь я. – Я совсем не хочу тут навеки оставаться, я домой хочу!

И его губы вдруг растягиваются в блаженной улыбке, словно ему нравится моя злость, он будто питается ею. И чем пристальнее он на меня смотрит, тем более явственнее я ощущаю какую-то опустошенность в себе, безнадегу, что уже ничего не поделать, что остается только смириться и оставаться жить тут у Серафимы Трофимовны, работать на почте, таскать тяжеленую сумку изо дня в день. Чувствую, как на плечи наваливается неподъемный груз, горблюсь, смотрю в пол, вижу цепь на ноге у Кирилла, поднимаю глаза… Лихай резко отдергивает от меня руки, в ладонях у него новая цепь, видимо хотел на меня накинуть. В ужасе шарахаюсь от него, соскакиваю с дивана. Он недовольно цокает языком. Пячусь назад, смотрю на Кирилла, ему как будто всё равно, что происходит. Стоит, подпирая стенку.

– Куда это ты так подскочила? – ухмыляется Лихай, и вдруг его лицо становится страшным и злым, проступают глубокие морщины.

– Кирилл, – я хватаю его за руку, – помоги мне!

Но он как ватный, не шелохнется, прячет глаза в пол. Вся его былая мужественность куда-то испаряется. Злюсь на него.

– Он тебе не поможет, он смирился, принял свою участь, и ты прими, красавица, – вкрадчиво произносит Лихай, спрыгивает со своей табуретки и медленно надвигается на меня.

Отступаю от него в коридор, он движется за мной следом. И я только сейчас замечаю, что у него по шесть пальцев на руках и на ногах. От этого у меня мурашки бегут по всему телу.

– Куда это ты так спешишь? – хмыкает он, приближаясь ко мне. Держит наготове цепь, вот-вот накинет петлю на меня.

– Меня Серафима Трофимовна ждет, – мямлю я, и от страха жмусь к стене.

– Бабка Ягодина что ли? – разочарованно произносит он и опускает руки. – Ты у неё что ли поселилась?

– Да, и она меня с минуты на минуту ждет, – уже смелее говорю я, – и она знает куда я пошла.

Он меряет меня презрительным взглядом и недовольно цокает языком.

– Ну так скатертью дорога, – выпаливает он.

Вскакиваю в сапоги, хватаю с крючка куртку и сумку, и выбегаю из этого проклятого дома. На крыльце вдруг запинаюсь и кубарем скатываюсь со ступенек прямо в лужу. Лихай хохочет, стоя в дверном проеме. Поднимаюсь и пулей вылетаю за калитку. Несусь к Серафиме Трофимовне.

Захожу в дом, запираю дверь на засов и только тогда перевожу дух. Серафима Трофимовна выходит мне навстречу, видит, как с меня потоками стекает грязь и качает головой.

– Ты как у Лихая в гостях побывала, – смеется она.

– Так я от него и есть, – ворчу я, скидывая сапоги.

– Ох, батюшки, – всплескивает руками Серафима Трофимовна. – Как тебя же угораздило к нему попасть?

– Там у него на цепи Кирилл, это ещё один парень, который с нами был. Я не знаю, как он к нему попал, хотела помочь…

– Не береди лихо, пока оно тихо, – вновь качает головой Серафима Трофимовна, – как бы нам беду отвести. Это же Лихай, теперь он не отступиться, ну ничего, я его умаслю. И сумку на почту за одним отнесу. Все письма разнесла?

– Угу, – киваю я.

– Отмой сумку, пока я масло перелью, – велит Серафима Трофимовна и отправляется на кухню. Слышу чем-то бренчит.

Подхожу к раковине, распахиваю сумку и вдруг вижу одно-единственное письмо, которое я не успела донести и про которое совсем забыла. Забираю его из сумки и прячу в карман худи. Мою сумку от грязи.

– Ну, всё я готова, – говорит Серафима Трофимовна, выходя в коридор с горшочком полного масла. – Я постараюсь быстро вертаться, а ты пока дома посиди, запрись хорошенько и не суй носа даже во двор. И шторы задерни. Авось, пронесет.

Она одевается и выходит на улицу. От её предупреждения у меня прямо мороз по коже, после её ухода закрываюсь на все три замка. Застирываю куртку и бросаю её сушиться на веревку, поближе к печке. Мою сапоги, затем руки и прохожу в комнату. Задергиваю шторки, как велено. Сажусь на диван, вытаскиваю из кармана то письмо и пока Серафимы Трофимовны нет, решаюсь на маленькое преступление – аккуратно вскрываю конверт, уж очень мне интересно узнать, о чем же они там каждый день переписываются, эти люди, которых я никак не могу увидеть, даже встретить просто на улице, хотя хожу по поселку вдоль и поперек каждый день.

Разворачиваю письмо, бумага обычная, тетрадный лист в клетку, написано немного небрежно, маркой пастой, но прочитать можно, читаю:

«Дорогая моя, Марфушенька, спешу сообщить тебе, что помидоры по твоему рецепту удались на славу. Спасибо, что подсказала, не пропал урожай. Как у вас там дела? Как нынче зима? Морозная? Много снегу было? А у нас нападало, что и дверь не могли открыть, так и сидели в доме, пока весь снег не растаял…»

Хмыкаю, что за ерунда? Живут в одном поселке и одна спрашивает другую, какая зима была? Так зима то год назад была, сейчас осень, скоро новая зима наступит. Или это уже старческий маразм у бабушки, что она приняла один день снегопада за целую зиму? Читаю дальше.

«…Марфушенька, а к нам новая почтальонша стала ходить, опять нездешняя, молодая, письма исправно приносит, только надолго ли она у нас? Беспокойная она какая-то, только бы не сгинула как предыдущие…»

Сначала я смеюсь, читая, где меня упоминают, как новую почтальоншу, будто я не хожу к этой же самой Марфушеньке и не приношу ей письма. И почему они все так ласково к друг другу обращаются? Кикимушка, Пелагеюшка, Фимушка… Дохожу до строчки, где высказывается опасение, что я тоже могу сгинуть, как предыдущие, у меня мурашки пробегают по спине. То есть получается, до меня в этом поселке уже несколько девушек перебывало, и все почтальонками тут работали, и все сгинули? Опасная какая-та работа. Судорожно сглатываю и дальше читаю:

«…А нелюди нынче расшалилась: гоняют по ночам, свистят, только и слышен скрежет от их литовок – невозможно уснуть. Ну ничего, скоро они отправятся на Калинов мост, на реку Смородину охранять вход в большой мир и снова тишина наступит.

Ну за сим, Марфушенька, я с тобой прощаюсь до следующего письма.

Целую, твоя Ефросиния».

В большой мир? Это, случаем, не в мой нормальный? Снова судорожно сглатываю. Как мне отыскать этот Калинов мост, может быть, я тогда смогу вернуться домой?

Ещё раз перечитываю письмо, чтобы всё хорошенько запомнить, убираю его в конверт иду на кухню, там на печке в котелке что-то варится у Серафимы Трофимовны. Прихваткой отодвигаю крышку и грею над паром клеевой слой, потом аккуратно запечатываю конверт. Прячу его в карман худи.

Возвращаюсь обратно в комнату, сажусь на диван, жду Серафиму Трофимовну. Но её всё нет и нет, нет и нет. Обещалась же скоро вернуться. Может быть, что-то случилось? Вспоминаю этого одноглазого Лихая и мороз по коже.

Чтобы отвлечься начинаю размышлять обо всем. Опять пытаюсь вспомнить сколько дней я уже тут, но не могу точно подсчитать, всё путается в голове. Вроде бы немного, а какой день недели непонятно, мне кажется, что я таскаю эти письма уже целую вечность.