Психоз - Кейн Джон - Страница 8

— Господи, Пит! Он хотел… хотел меня изнасиловать. Я думала, что это ты, поэтому совершенно спокойно вышла из ванной. Он такой отвратительный…

Она разрыдалась и повисла у него на руках. Пит отнес ее на кровать и накрыл шерстяным одеялом.

— Мэгги, он не собирался делать ничего дурного… — Пит не сдержался и улыбнулся. Причин для волнения он не видел, произошло самое заурядное недоразумение. — Он работает здесь… Помнишь, хозяйка сказала, что придет Чарли и разожжет камин. Я нашел его и сказал, что он может подняться к нам в номер. Я не предполагал, что ты так испугаешься.

— Господи, — вздохнула Мэгги, — это невероятно! Мне показалось, что он собирается убить меня. Я подумала, что сейчас он ударит меня куском дерева и я умру.

— Только не в Англии, Мэгги. Здесь с тобой ничего не случится.

Она притянула его к себе. На душе у нее стало спокойно, но от пережитого она чувствовала себя раздавленной.

— Не оставляй меня больше одну, хорошо? Я не чувствую себя в безопасности в этой стране. Ни к Англии, ни к графству Кент я не питаю никаких сентиментальных чувств. Я — американка! Не знаю почему, но с того момента, как мы ступили на эту землю, я постоянно ощущаю внутренний дискомфорт.

— Все будет хорошо, Мэгги… Все встанет на свои места. Здесь ничего плохого с тобой не случится, — покровительственным тоном сказал Пит, обнимая ее.

Старик немец стоял возле открытого окна и любовался огненным диском заходящего солнца. Его номер располагался на последнем этаже отеля «Хилтон». Он достал из позолоченного портсигара сигарету и закурил.

Вечер был великолепный. Зимние дожди вымыли Аддис-Абебу, и темно-красное солнце отражалось в цинковых крышах тысяч лачуг, карабкавшихся вверх по склону горы Энтотто.

Из окна город казался огромным складом железных каркасов, разбросанных среди роскошной зеленой растительности. Старик стоял у окна до тех пор, пока солнце не скрылось за вершиной горы. И буквально через несколько секунд началась стрельба. Вначале это были одиночные выстрелы. Затем развилась пулеметная очередь. А вскоре послышались пронзительные завывания сирен военной полиции. В Эфиопии военные действия всегда начинались с наступлением ночи.

Старик закрыл окно и задернул тяжелые шторы. Передвигался он медленно: давала знать больная нога, чувствительно реагировавшая на влажность воздуха. Его одолевала усталость, и он злился, не в силах смириться с временной слабостью. Старик прилетел из Германии в начале недели, и разреженный горный воздух быстро истощил его силы. Он был слишком стар, чтобы путешествовать в Африку. Но иногда возникала сверхсложная проблема, решить которую мог только он. Он умел просчитать риск, сделать заключение, стоит ли игра свеч, и определить, насколько значительны дивиденды, из-за которых придется кого-то убить… Обычно он высказывался «за».

Тот факт, что он никогда не пасовал перед убийством, давал ему в аналогичных ситуациях преимущество перед другими. Это был ключ к его успеху. Именно эта черта его характера когда-то привлекла внимание Джейсона. Джейсон сам сказал ему об этом, когда впервые спас его от беды — помог избежать тюремного заточения в Малайзии.

Старик налил в стакан виски из бутылки, которую привез с собой, — он не доверял ни пище, ни алкоголю, ни воде в африканских странах, — и приготовился ждать. Его люди разыщут эфиопа, вопрос только во времени.

Прожив не один десяток лет, он понял, что умение ждать — ценный талант. Главное — знать, когда не следует торопиться и когда нужно начать действовать. Джейсон научил его этому. Джейсон вложил в него больше сил, чем во всех остальных, вместе взятых. Правда, Карл Либкхнет знал Джейсона дольше, чем они.

Потягивая виски, он рассматривал отражение своего лица в зеркале. Комната была погружена в полумрак — именно в такой обстановке он хотел встретиться с Сейфу, но лицо, которое всегда приводило его в отчаяние, он видел достаточно четко. Он старел и ненавидел физические недомогания, появившиеся у него с возрастом. Его когда-то светлые волосы заметно посеребрила седина, а густая шевелюра сильно поредела. Но, несмотря на все, он был сильнее большинства мужчин, достигших половины его возраста. В Германии он прошел через все круги ада: две мировые войны, интернирование и нищенское существование в течение долгих лет в Восточном Берлине.

Собственных сил ему бы не хватило, но Джейсон, слава Богу, никогда не отказывался протянуть ему руку помощи. Его дорогой друг Джейсон… Старик вытер слезу умиления, скатившуюся по щеке, и выпрямился в кресле. Почему Джейсон не стареет? Долгие годы он остается все таким же: утонченным английским джентльменом, здоровым, сильным и энергичным. Однажды он спросил у Джейсона, как тому удается сохранить в себе

этот юношеский задор. Джейсон только улыбнулся и покачал головой. Это был еще один секрет, который принадлежал только Джейсону Мунтоливу.

Открылась дверь, положив конец его ожиданию. Двое его людей вошли в комнату, крепко держа под руки сопротивляющегося эфиопа. Они обращались с ним не как с компаньоном, а как с узником.

Худой молодой человек невысокого роста был одет в европейскую одежду, настолько же поношенную, насколько вышедшую из моды. Сверкая белками испуганных глаз, он затравленным взглядом осмотрел комнату. Мужчины усадили его на деревянный стул, связали ему руки за спиной и привязали ноги к ножкам стула.

Старик спокойно ждал, когда его люди закончат свою работу. Он не торопился. Впереди была вся ночь, и он не надеялся, что эфиоп сообщит нечто важное. Один из мужчин включил настольную лампу и направил слепящий луч света прямо в лицо африканцу. Глаза парня лихорадочно забегали по комнате. Он знал, что Карл Либкхнет где-то рядом, но ослепительный свет не позволял ему видеть его.

Карл встал и подошел ближе. Его нога почти совсем не сгибалась. Острая боль пронзила бедро, и ему пришлось опереться о край кровати, чтобы устоять на ногах. Никто из его людей даже не шелохнулся, чтобы помочь ему: они знали, что малейшее внимание, проявленное к его слабостям, чревато непредсказуемыми последствиями. Он остановился на границе светлого круга и обратился к эфиопу на английском языке:

— Ато Сейфу, у меня складывается впечатление, что мы плохо поняли друг друга.

Это была обычная его манера начинать разговор. Он был вежлив и всем своим видом давал понять своему узнику, что верит в его невиновность, заранее зная, что его судьба предрешена.

Эфиоп отчаянно замотал головой и на плохом английском языке начал оправдываться, что-то отрицать, но старик с удивительным проворством сделал шаг вперед и ударил парня по щеке. Сильный удар отбросил голову эфиопа назад. Даже двое ассистентов немца удивленно заморгали, пораженные молниеносным развитием событий. «Фюрер», как они иногда называли Карла, предпочитал как можно дольше поиграть с жертвой в кошки-мышки.

— Хватит трепа, Сейфу!

Карл наклонился вперед, подставляя лицо свету.

— Мы подписали контракт в Берлине… Ты хотел оружие: танки, радиоуправляемые ракеты, пулеметы…

Он не кричал, а почти шептал, но его голос сводил эфиопа с ума.

— Вы, революционеры, вы все одинаковы! Вам нужно современное оружие, чтобы отстаивать идею, в которой вы ничего не смыслите. Но где деньги для финансирования вашей идеологии?

Эфиоп хотел что-то сказать, но Либкхнет снова ударил его и рассек ему губу.

— Я очень рисковал из-за твоего народа, — продолжил он. — Я нарушил немецкий закон, запрещающий продажу оружия. Я переправил это оружие в разобранном виде в Италию, затем по Красному морю оно было доставлено в Судан. Где мои деньги? Ты пообещал, что они будут переведены в швейцарские банки…

— Мы это сделали, сэр, — не поднимая головы, сказал Сейфу.

Кровь, стекавшая по его лицу, капала ему на рубашку. Поврежденная губа настолько распухла, что он едва мог произносить слова. Карл выпрямился, поправил узел галстука и провел ладонью по редким волосам.

— Несколько сотен тысяч швейцарских франков — это ничто, Сейфу, — вздохнул он.