Улица Вокзальная, 120 - Мале Лео - Страница 35

Почему, расшифровав ребус, Коломер так торопится увезти Э. П. в Париж, что телеграфирует ей, предлагает ждать его на вокзале и даже решается на незаконное пересечение демаркационной линии? Ответ: он не верит в то, что подозреваемый им человек смог расшифровать криптограмму. Ибо если бы это было иначе, тот человек не стал бы отправлять письмо. А раз он его отправил, значит, намеревался следить за девушкой, которой должно было быть известно, о чем идет речь. Но это означает, что Э. П., возвращающаяся в Лион и покидающая его, в опасности. Чтобы подстраховать ее, самое разумное — это попросить ее оставаться на вокзале и убедить незамедлительно ехать в Париж...»

На этом я прервал свои записи.

— Вы всегда высовываете язык, когда составляете послание вашей Дульсинее? — спросил Фару.

Я сложил листки, не познакомив его с их содержанием. И сообщил, что мы не сможем сегодня повидаться с Элен Парри. Он вскипел.

— А что еще вы рассчитывали узнать? — спросил я. — Так или иначе, этим вечером занавес опустится над последним актом. На импровизированном новогоднем торжестве, которое я устраиваю у себя дома и на котором прошу вас присутствовать, я представлю вам в качестве рождественского подарка убийцу Коломера, палача Парри и вандала с Вокзальной улицы.

Он смотрел на меня, покручивая ус.

— Не слишком ли много для одного человека? — ухмыльнулся он.

Однако во взгляде его сквозило доверие.

Я вернулся как раз вовремя, чтобы поспеть к телефонному звонку милейшего Жерара Лафалеза.

— Я не сидел сложа руки, — сообщил он. — В ночь совершения убийства наш друг был на Перрашском вокзале. И без особого труда миновал кордон полицейских. Почти со всеми из них он был знаком, и никому из этих славных ребят никогда не пришла бы в голову мысль в чем-либо его заподозрить. Ну, что же, я думаю, можно ставить точку? Мои высокопоставленные друзья уже начинают выражать удивление по поводу частых телефонных переговоров с оккупационной зоной.

— Желаю весело встретить Новый год. Поцелуйте от меня Луизу Брель.

Вот уж это было общество, так общество. Среди приглашенных, поблизости от остатков моего довоенного запаса бутылок, разместились его округлость Монбризон, сияющий всеми своими драгоценностями; Марк Кове, которому я позволил вооружиться авторучкой (он почел бы себя счастливейшим из людей, если бы не терзавший его ногу проклятый ревматизм); Симона Н., наша грядущая ослепительная кинозвезда, красавица, какой только она одна умеет быть; Луи Ребуль, которого я представил как первого раненого в этой войне (что соответствовало действительности); Элен Шатлен, которую после стольких униженных просьб и плоских извинений я все же уговорил прийти; некий краснолицый субъект, которого я окрестил Томасом и представил как живописца, но которого на самом деле звали Пти и который служил в полиции (что, впрочем, не слишком бросалось в глаза). Еще был Юбер Дорсьер, надолго посеревший ликом, которому мне пришлось пригрозить самыми жуткими карами, чтобы вынудить принять приглашение. Он был единственным, не реагировавшим на шутки, сыпавшиеся из всех четырех углов комнаты. И все же без него никак нельзя было обойтись. Я не сомневался, что нам понадобится его помощь еще до окончания вечеринки. Наконец, ничем не примечательная парочка, которую Кове подобрал в Соборе и которая неустанно нахваливала мои напитки. Ну и, разумеется, Фару, который благодаря изобретательно найденному в соседней комнате местоположению внимательно следил за всем, что происходило и говорилось в гостиной. Словом, блистательное общество.

Когда прокрутили пластинки и наигрались в искренность (такая игра, где все ее участники по очереди врут без зазрения совести), Симона поставила на стол пустой бокал и грациозно повернулась ко мне:

— Бюрма, расскажите-ка нам какую-нибудь из ваших детективных историй. Среди ний найдется, наверное, немало совершенно потрясающих.

Я разыграл скромника, заставил себя упрашивать, но так как все начали скандировать на мотив арии из оперетты «Бумажные фонарики»: «Историю, историю», а я меньше всего на свете хотел попасть в такую историю, за которую мне пришлось бы отвечать перед консьержкой, то я без лишних слов приступил к истории о Парри.

— Жил-был, — начал я, — один знаменитый гангстер...

Когда я добрался до эпизода:

— ...Чтобы обречь на неудачу любые поиски, после того как он убедил всех в своей гибели, он искусно изменяет черты своего лица, воспользовавшись услугами некоего хирурга, большого эстета; должен заметить, что этот виртуоз блестяще справился с поручением и создал истинное произведение искусства...

Дорсьер ужасно побледнел и торопливо опорожнил свой бокал. Кроме меня, никто не заметил его замешательства.

— ...У этого человека была дочь...

Я рассказал о завещании, о непорядочности «друга», о пылкой встрече, состоявшейся между двумя мужчинами, и о том, что за ней последовало:

— ...Похитителя жемчуга доставляют в лагерь, излечивают от физических ран и — по недоразумению — направляют в Германию. Его истязателям явно не повезло. Они были уверены, что убили его, тогда как на самом деле всего лишь ранили, и вот по воле рока этот человек оказывается в немецком концлагере для военнопленных...

— ...Где за колючей проволокой чахнет гениальный Нестор Бюрма.

— Совершенно верно, месье Марк Кове. В концлагере этот человек теперь уже и взаправду умирает, можно сказать, на моих руках. И перед смертью сообщает некий адрес. Конец первого акта!

Я сделал паузу и протянул свой бокал Симоне. Наполнив его, она сама же его и опорожнила. Завязалась небольшая дискуссия, однако многочисленные требования продолжить рассказ быстро положили ей конец. Мне пришлось продолжать с пересохшим горлом.

Я поведал о драматической встрече с Коломером, о гибели последнего, о вновь зазвучавшем зловещим лейтмотивом таинственном адресе. По мнению знающих людей, никогда еще я не был таким велеречивым.

— Но вернемся к нашему доверенному лицу, — сказал я. — Возвратившись несолоно хлебавши, он выжидает шесть месяцев и по почте отправляет завещание адресату. Почему по почте? Ведь наш непорядочный фактотум должен был бы передать завещание из рук в руки. Однако он воздерживается от этого из-за отсутствия конверта. Если бы девушка заметила что-то подозрительное, у него были бы основания отрицать, что он когда-либо являлся держателем этого послания. В письме не упоминается имя «друга». После того, как оно отправлено, остается лишь установить наблюдение за девушкой и следовать за нею по пятам. Она сама выведет на кубышку. Однако случается неожиданное. Эта взбалмошная особа внезапно срывается с места и уезжает в тот самый день, когда почтальон доставляет ей письмо на дом. Между этими двумя событиями нет никакой связи, и ему не остается ничего другого, как терпеливо ждать ее возвращения. (Корреспонденции практически не существовало для Элен Парри, она никогда не вела переписку.) Но вот она возвращается, внезапно и совершенно неожиданно для этого человека. Но не для Коломера, занимающего, по всей вероятности, весьма определенное место в сердце мадемуазель Парри, прекрасно осведомленного о ее преждевременном возвращении. За это время, занятый поисками фактов, подтверждающих родственные отношения между Элен и Джо Эйфелевой Башней, он уже перехватил пресловутое письмо. Он убеждается, что оно вскрывалось. То есть попросту вложено в другой конверт. Обнаруживает, как позднее я сам обратил на это внимание, что оно сложено не так, как того требует форма конверта, равно как и едва заметные следы воска. Кроме того, он обращает внимание на штамп почтового отделения отправителя. И видит, что оно — ближайшее от дома «банкира» Элен Парри, то есть человека, через посредство которого отец обеспечивал ее средствами к существованию. (Палач допустил здесь оплошность, последствия которой оказались самыми непредсказуемыми.) Коломер переписывает криптограмму и пытается ее расшифровать. Когда это ему удается — как раз в день возвращения девушки, — он принимает решение ехать с ней в столицу. Однако будущий убийца проведал об открытиях моего сотрудника. Он переоценивает их и решает ликвидировать Коломера. Однако то ли последний, инстинктивно избегая одиночества, а также темных и пустынных улиц, не дает ему возможности осуществить это преступное намерение вплоть до своего появления на Перрашском вокзале, то ли сам убийца, взвешивая все «за» и «против», колеблется в выборе стратегии поведения. Не знаю... Но несомненно то, что убийца отбросил всякие колебания, когда увидел, что Коломер бросился мне навстречу. Ни в коей мере не переоценивая собственную персону, должен заметить, что мое неожиданное появление на вокзале лишило его самообладания. Опасаясь разоблачений Коломера, он стреляет.