Зомбосвят (СИ) - Арьков Сергей - Страница 31

Павел повернулся к отцу Серафиму, и спросил прямо:

— Так мы ваши пленники?

Тот страдальчески закатил глаза.

— Да не собираемся мы вас удерживать, — произнес он таким тоном, будто втолковывал прописную истину не самому сообразительному маленькому ребенку. — Все, что я просил, это выслушать меня.

— А разве это еще не конец? — удивился Павел. — Ну, я просто подумал, что раз ни одного святого в наличие нет, то ваш экспериментальный метод борьбы с демонами не сработает.

— Я не говорил, что у нас в наличие нет ни одного святого, — сухо произнес отец Серафим. Ему явно не нравилось, что собеседник относится к нему несерьезно.

Павел растерянно почесал затылок.

— Что-то я уже вконец запутался, — признался он. — То вы говорите, что все святые перевелись, то заявляете, что это не так. Чисто по закону логики, оба эти утверждения не могут быть правдивы.

Отец Серафим загадочно улыбнулся и произнес:

— Логика, молодой человек, отдала этот мир в лапы демонов. А спасти его может только вера.

Он молитвенно сложил руки и закатил глаза к небу. Павел и Костя помалкивали, ожидая продолжения.

— А теперь, — вновь заговорил отец Серафим, — если вы, наконец, перестанете перебивать меня через каждое слово, я постараюсь объяснить вам, как именно мы собираемся отразить вторжение адского воинства.

Павел сидел у костра, держа в руках большую кружку горячего крепкого чая. Это был всем чаям чай. Черный, густой, ароматный. И настолько сладкий, что больше напоминал сироп. Этот чай разительно отличался от той желтоватой водицы, что перепадала ему в Цитадели.

К чаю полагался целый ассортимент всевозможных лакомств. Одних шоколадных конфет было сортов восемь — они горкой высились в металлическом тазике, откуда каждый волен был зачерпнуть столько, сколько ему хотелось. Еще в наличие имелись печенье и сладкие сухарики — они образовывали еще одну возвышенность во втором тазике. И всему этому изобилию предшествовала большая тарелка каши с тушенкой — на ужин подали то же блюдо, что и на обед. Но Павел и не думал роптать на гастрономическое однообразие. Каша была вкусна. Он был бы счастлив, если бы получал ее трижды в день на протяжении года. Потому что хорошая пища не приедается, в отличие от тех кормов (блюдами их язык назвать не поворачивался), которые ему доводилось вкушать в последнем оплоте цивилизации.

Вокруг лагеря крестоносцев, которые сегодня так и не снялись с места, решив заночевать на обочине трассы, уже сгустились вечерние сумерки. Несмотря на то, что избранное место было безопасным, и ожидать появления мертвецов не следовало, бойцы выставили караульных. Все остальные устроились вокруг большого костра, горящего в центре лагеря, и отдались вечерней трапезе.

Вопреки опасениям Павла, здешний контингент вовсе не оказался сборищем повернутых на религии чудиков. Люди были самыми обычными, и вели они себя обычно: болтали, шутили, смеялись. Затем один из крестоносцев принес из машины гитару, и устроил небольшой концерт. Качество вокала говорило о том, что немало медведей прошлось по ушам барда, но скверное исполнение несколько компенсировалось довольно умелой игрой на инструменте. Павел ждал, что вокалист затянет какой-нибудь религиозный гимн, но и тут просчитался. Песни носили вполне себе светский характер. Эти композиции звучали по радио незадолго до конца света. И хотя уши исполнителя были попраны медведями, песни счастливого прошлого растрогали Павла до слез, навеяв воспоминания обо всем том, чего он лишился полтора года назад.

Прошлая жизнь, бывшая прежде чем-то обыденным и приевшимся, ныне воспринималась как прекрасная и даже немного сказочная эпоха. Наверное, однажды она и станет сказкой для тех, кто родится уже после конца света, и не будет помнить старого мира. Для тех людей не столь уж далекого будущего огромные, кишащие людьми, города будут ненаучной фантастикой, самолеты встанут в один мифический ряд с драконами, а о ракетах, способных унести человеческую тушку в космос, даже и сказок, наверное, не сочинят.

Но эти новые люди едва ли станут горевать обо всем утраченном. Чтобы горевать, нужно иметь и потерять. А для них привычным и обычным будет вот этот мир, в котором руины городов кишат чудовищами, и в котором, выйдя за ворота крепости, можно запросто подвергнуться дегустации со стороны зомби. А вот Павел горевал, потому что помнил иную жизнь, и она нравилась ему гораздо больше нынешнего существования. Он бы отдал все, лишь бы вернуть прежние времена. И именно по этой причине он сейчас был здесь, а его грудь и спину украшали два больших красных креста, небрежно нарисованных краской на белой накидке. Его друг Костя сидел рядом с ним и медленно, через силу и отдышку, загружал в себя вторую тарелку каши. Белая накидка с крестами была и на нем. И он уже успел поставить на ней несколько свежих пятен от каши, которая то и дело вываливалась из его переполненного рта.

— Сбавь обороты, — предостерег его Павел. — До смерти ведь обожрешься.

— Это будет счастливая смерть! — заверил его Костя, и стал выскребать кашу со дна тарелки.

Остатки загрузил в себя уже через силу, с третьей попытки проглотил, после чего чуть отклонился назад, дабы не сдавливать переполненный живот.

— Хорошо! — простонал он. — Очень хорошо! Теперь бы изыскать в себе место для чая.

С едой у крестоносцев проблем не было. Пищу готовили с запасом, так что любой желающий мог получить добавку. Всяких сладостей с собой возили три мешка. Сортов чая и кофе было столько, что глаза разбегались. В общем, люди ни в чем себе не отказывали. Ни в чем, кроме спиртного. Павел за весь вечер не увидел в руках у крестоносцев ни пива, ни иных, более крепких напитков. Что касалось сигарет, то курили многие, но на спиртное в этой группе был, очевидно, наложен строгий запрет. Либо же просто подобрались сплошь убежденные трезвенники. Павел хотел прояснить этот вопрос, но постеснялся. Побоялся, чтобы его интерес к данной теме могут истолковать неверно, и принять новенького за истового поклонника неумеренных возлияний, каковым он никогда не был.

За тот неполный день, что Павел провел в обществе крестоносцев, его наспех сформированное мнение о них существенно переменилось. Эти люди вовсе не были отбитыми сектантами, одержимыми верой в какую-то очередную чушь. Точнее говоря, вера имела место быть, но это была практичная вера. Никто из них не грезил небесными кренделями в сказочном раю. Они рассчитывали на счастливую жизнь в этом мире. В мире, который собирались очистить от темных сил в лице зомби и прочих монстров. Павел хотел того же. Еще не поздно было вернуть все в прежнее русло. В очищенном от нечисти мире еще можно было возродить былую цивилизацию. Живых людей, конечно же, осталось очень мало, но это дело поправимое. Что было куда важнее, так это возвратить и сберечь все блага научно-технического прогресса. Вновь запустить уцелевшие электростанции и подать ток в города. Организовать добычу нефти и процесс ее превращения в бензин и солярку. Оживить машины и электронику. И сберечь все это до той поры, пока человечество, вновь расплодившись, не сумеет продолжить так резко и кошмарно прерванный путь.

Но, прежде всего, следовало избавиться от зомби. И если еще вчера эта задача казалась Павлу невыполнимой, то после общения с отцом Серафимом он изменил свое мнение.

Поначалу беседа с предводителем крестоносцев совершенно не нравилась Павлу. И этого святошу, и его паству, он счел шайкой двинутых сектантов. Такие люди всегда всплывали на поверхность в ходе любого события, выходящего за рамки привычного ритма жизни. Будь то стихийное бедствие, эпидемия или техногенная катастрофа, как тут же из всех щелей лезли тараканьими ордами самопровозглашенные пастыри, несущие лютый бред, и глупые люди с кашей в головах, охотно им внимающие. А уж такое масштабное и где-то даже долгожданное событие, как конец света, просто не могло обойтись без массового сумасшествия. И потому, когда речь зашла о способе решения проблемы зомби путем привлечения к этому делу каких-то божественных сил, Павел счел, что им с Костей пора. Исходил из того соображения, что лучше синица в руках, чем ничего. Уж лучше они добудут княжеский коньяк, и хорошо устроятся в новом мире, чем потратят свои жизни на какую-то бесперспективную ерунду.