Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Уэйр Элисон - Страница 35

– Хватит! А ну, кому сказал, оставьте их!

И стрельцы почти сразу их оставили. И эти Мишка с Данилкой, то есть отец с сыном Григорьевы, встали с земли, отряхнулись, народ тем временем притих, и они тоже молчали. Тогда Шуйский поворотился к Степанке Корякину (а он по-прежнему стоял впереди толпы и очень гневно смотрел на Григорьевых) и велел ему сказать, кто он такой и на кого он говорит и что. А Парамон тем временем (так ему Вылузгин кивнул) подал Степанке крест. Степанка приложился к кресту и сказал, что он Степанка Корякин, пищик покойного разрядного государева дьяка Михайлы Битяговского, и он указывает на отца и сына Григорьевых, которые сейчас перед ним стоят (и тут он и в самом деле указал на них рукой), и говорит, что старший Григорьев, Мишка, начал первым бить Михайлу Битяговского, а младший Григорьев, Данилка, сказанного Битяговского уже добил до смерти, а после еще пошел к тому же Битяговскому на двор и там взял саадак, да саблю булатную, да двух лошадей, и все это он, Степанка Корякин, своими глазами видел, а теперь в этом целует крест – и опять его поцеловал. После чего повернулся к Григорьевым и гневно на них посмотрел. Григорьевы, отец и сын, молчали. А Ефрем тоже смотрел на них и усмехался, и уже даже руки потирал. А руки у него были страшнющие!

Но тут Вылузгин сказал, обращаясь к Григорьевым:

– А вы чего молчите? Отвечайте! Или отвечать вам нечего?!

Но старший Григорьев, Мишка, молчал по-прежнему и даже головы не поднимал. Зато младший сорвал с себя шапку, бросил ее об землю и в сердцах воскликнул:

– Брешет он, собака! Не брал я сабли! И саадака я не брал! И Михайлу Битяговского не убивал! Его до нас уже убили, он уже мертвый лежал, когда мы туда прибежали! И коней мы давно уже вернули! Как боярин Григорий велел, так и вернули сразу. Идите у него спросите!

– Ага, ага! – воскликнул Вылузгин и еще даже подмигнул Маркелу. И дальше продолжил: – Раз вернули, значит, сперва взяли! Так?

– Был грех, – сказал Данилка и тяжко вздохнул.

– Был! – повторил Вылузгин. – Славно! А Битяговского не вы убили. А кто?

– Они, они! – гневно воскликнул Корякин.

– Молчи! – приказал ему Вылузгин. – Под кнутом будешь кричать, а пока что молчи! – И, опять повернувшись к Данилке, спросил: – Так кто убил? Ты видел? А то все говорят, что ты!

– Не я, вот вам истинный крест, – сказал Данилка и истово перекрестился. И так же истово добавил: – А кто его убил, не знаю. Там же людей было много.

– Виляешь, значит, ты, – сердито сказал Вылузгин и еще сказал: – Ефрем!

Ефрем выступил вперед и начал закатывать рукава. Данилка выкрикнул:

– Не я его! Не я! А я только его младшего в дьячей избе! Вот это было, верно, – и еще раз перекрестился.

– Как это в дьячей? – спросил Вылузгин.

– Данилка! – закричал старший Григорьев. – Опомнись!

– Э, э! – поворотившись к нему, грозно сказал Вылузгин. – С тебя мы шкуру еще снимем, придет и твой черед! А пока помолчи! – И сказал Засекину: – Иван!

Стрелецкий голова Иван Засекин замахал руками, и к старшему Григорьеву тут же подскочили двое дюжих стрельцов и крепко скрутили его. Вылузгин сказал Данилке:

– А ты говори, говори, я слушаю. Так кого ты где убил?

– Так не я один! – сказал Данилка.

– Это ничего, не бойся, – сказал Вылузгин. – Всех возьмем, никого на воле не оставим. Говори, как оно было! Ну!

И Данилка, то и дело заикаясь и сбиваясь, стал рассказывать:

– Мы с батюшкой у себя на подворье тогда были. Как вдруг слышим: набат! Мы подумали, пожар, и побежали. Прибегаем, а тут вот что. Государев дьяк уже лежит убитый и все кричат, что давайте бить дальше, давайте отпирать ворота.

– А как тогда вы прибежали, – спросил Вылузгин, – если ворота были закрыты?

– Так это передние были закрыты, – сказал Данилка, – а Фроловские нет. А мы живем прямо напротив Фроловских, нам это близко. Да и через Фроловские все тогда бежали, весь народ.

Вот это верно, подумал Маркел, они все побежали туда, а злодей обратно.

А Вылузгин тут же сказал:

– Это теперь ясно. А дальше вы как?

– А дальше, – продолжал Данилка, – мы с заднего царевичева двора выбежали на передний двор, через передние ворота, а там уже кричат, что младший Битяговский, и с ним Никитка Качалов, заперлись в дьячей избе и их надо убить, потому что это они убили царевича. И мы стали рваться в дьячую избу.

Сказав это, Данилка опять замолчал.

– Так, – сказал Вылузгин, – и это тоже ясно. Это вы с отцом вдвоем стали рваться в дьячую избу, а после, когда ворвались, всех, кто там был, поубивали, так? – Помолчал и еще раз сказал: – Ты да твой батюшка, так?

– Нет, – медленно сказал Данилка, – не так. Нас там много было.

– Сколько? – спросил Вылузгин.

– Ну, может, не считал, – сказал Данилка так же медленно, – но сотни три, четыре будет. – И осмотрел толпу.

Толпа подалась от него. Вылузгин аж потер руки и сказал:

– Так, так! А чем вы дверь в дьячей избе высаживали? Там же она крепкая была, дубовая!

– Так у кого что тогда было, – сказал Данилка. – Кто с топором прибежал, кто с дубьем. А кто и с копьем.

– А с саблями, с ножами были? А с самопалами? – еще дальше спросил Вылузгин.

– Были и так, – сказал Данилка.

– О! – сказал Вылузгин и повернулся к Шуйскому. – О как! Как я и говорил! И как и Борис Федорович тоже! – И повернувшись к толпе, сказал: – Бунт! И это в такой день! На Троицу! Как вам не совестно! – и головой покачал.

Все молчали. Вылузгин, немного подождав и посмотрев в листы к Илье с Варламом, что они там и как записывают, и даже там-сям пальцем указав на что-то, опять повернулся к Данилке и сказал теперь уже такое:

– Ладно. А теперь называй прямо, кто тогда с тобой был рядом. Ну!

Данилка помолчал, потом сказал не очень громко:

– Тихон Быков.

– Так! – сказал Вылузгин. – Тимошку Быкова сюда! – и указал куда, то есть к столу. В толпе началась суета, там хватали Быкова, а Быков вырывался. А Вылузгин уже сказал: – Так, дальше! Ну!

– Полуэхтов Степан! – уже в отчаянье сказал Данилка. – Микитка Гунбин! Васятка Ляпунов! А больше не упомнил!

– Ладно, ладно! – сказал Вылузгин. – Сейчас Быков тебе поможет!

А Быкова уже вели к столу. Это был маленький невзрачный человек, но Вылузгин воскликнул:

– Зверь какой! Прямо будто Кудеяр-разбойник! А ну, Быков, признавайся, кто там еще с вами был! А то сейчас Гунбин выйдет и первым скажет, и его отпустим, а тебя на кол посадим! Быков, хочешь на кол?!

Быков молчал и только головой мотал, что не хочет. Вылузгин радостно щерился, Ефрем похрюкивал, и даже Шуйский начал улыбаться.

– Брехня это, – тихо сказал стоявший рядом с Маркелом посадский. – Казнить на Троицу нельзя. Даже пытать нельзя. И даже просто если воскресенье, и то пытать нельзя, таков царский указ, потому что грех это, вот что!

И это правда, подумал Маркел, ну так они до завтра подождут, им это недолго ждать, и начал мало-помалу отступать и выходить из толпы, потому что, он подумал, сейчас им уже наверняка будет не до царевича, сейчас они будут бунт раскрывать, а его послали не по бунт, а по царевичу, и он это крепко помнит.

Выйдя из толпы, Маркел опять остановился и задумался о том, что же ему теперь делать. На расспросе, подумал он еще раз, теперь будут толочь только одно и то же – бунт, потому что их, может, сюда и посылали только для того, чтобы они искали бунт, и вот они его нашли, и им это очень радостно, а ему до этого нет никакого дела, ему же ясно было сказано, что он должен узнать, как и от чего преставился царевич. И он это узнает, и еще как доподлинно, подумал Маркел еще дальше, только, подумал он опять, нужно еще раз допросить Петрушу Колобова и напрямую спросить у него, почему он не помог тогда царевичу или ему тогда кто помещал, пусть ответит! И также пусть Василиса Волохова напрямую ответит, что она там тогда делала, почему ее никто туда не звал, а она там оказалась или ее черт принес – пусть тоже напрямую скажет! И также государыня пусть скажет, почему она тогда, как только увидела царевича, назвала этих троих, а не кого-нибудь другого, почему?! Хотя, тут же подумал Маркел, это так только думать легко, а как он такое у царицы спросит? Хотя а куда деваться, надо спрашивать, а иначе ничего узнать нельзя. Подумав так, Маркел даже вздохнул и еще раз осмотрелся. Возле красного крыльца поверх голов толпы слышался сердитый голос Вылузгина, а сама толпа стояла смирно. А дальше, это уже возле так называемого золотого крыльца, прямо напротив Спаса, стояли стрельцы, это уже другие, и их там было с полсотни, не меньше, и там же с очень важным видом прохаживался стрелецкий голова Иван Засекин. Маркел подумал и пошел к нему.