Немой. Книга 1. Охота на нечисть - Рудин Алекс - Страница 5

И тут я заметил, что из-под койки на меня внимательно смотрят два блестящих глаза.

Это была мышь. Крупная, величиной почти с крысу, которую я сожрал на помойке. Она, не отрываясь, глядела на меня, но вылезти из-под кровати не решалась.

Немой внутри по-прежнему молчал. Я почувствовал себя одиноко и решил подружиться с мышью. Взял хлеб, отломил кусочек и протянул ей.

Мышь торопливо пробежала через камеру, обнюхала хлеб и взяла его передними лапками. Съела, отряхнула крошки с усов и вежливо сказала:

– Спасибо!

Мышь посмотрела на меня и обиженно фыркнула.

– Я не понял. А ты почему не кричишь? Не удивился что ли?

Конечно, не удивился. Я просто охренел! Но краем сознания отметил, что эта мышь – мужского пола. Мыш, то есть.

– Поговорить не хочешь? – спросил мыш. – Темница, всё-таки. Скучно. А поговоришь – и легче на душе.

Легче, это точно. А если ещё и выпить – вообще взлетишь. Я бы сейчас граммов шестьсот засадил, чтобы успокоиться. И можно без закуски.

Я тяжело вздохнул и снова принялся за пантомиму. Жалобно замычал, показывая пальцем на рот.

– Немой? – понятливо спросил мыш. – Это ничего. Мелкую моторику надо развивать, тогда и речь вернётся. Вышивать любишь?

Ага! Крестиком, блядь!

Я помотал головой.

– Тогда лепить можно. Ну-ка, слепи что-нибудь из хлебного мякиша. А я пока тебе расскажу, что на воле делается. Скучаешь по воле?

Ну, так. Не успел соскучиться, вроде.

Чтобы не расстраивать мыша, я кивнул. Отщипнул хлебный мякиш и принялся катать в пальцах. Чем чёрт не шутит – может, и вернётся речь.

– Слушай, а почему от тебя котом пахнет? – спросил мыш.

Ответить я не успел. Что-то тяжелое со всей дури долбануло в стену камеры, и послышался дикий рёв!

В коридоре загрохотали торопливые шаги, словно мимо камеры скакал табун лошадей. Мужской голос пронзительно завопил:

– Зовите Сытина! Демоны темницу ломают!

В стену ещё раз долбанули, и кирпич пошёл трещинами.

Несколько кирпичей от удара выпали из стены. Получилась неровная дыра. В эту дыру немедленно просунулась рогатая голова с оскаленной пастью! Голова обожгла меня взглядом безумных, налитых кровью глаз, распахнула пасть и торжествующе завопила. Из-за стены ответили дружным рёвом.

Блядь, да их там до хрена!

Кирпичи продолжали трескаться, из швов сыпались на пол куски раствора. Рогатая голова явно пыталась протиснуться в камеру. И уж точно не затем, чтобы поговорить о погоде.

Гориллу видели? А пьяную гориллу? А пьяную, охренительно злую гориллу с рогами?

Вот такая тварь и лезла в мою камеру.

– Демон! – запищал мыш и юркнул под кровать.

Мышу хорошо – его эта дура ловить не станет. А меня – запросто! Жопой чую.

Может, в кота превратиться? Немой, ты где там? В летаргию впал, что ли? Давай, превращайся!

Немой опять не отзывался. Я плюнул на переговоры с внутренним «я» и решил действовать проверенным методом.

Первым делом схватил выпавший из стены кирпич и со всей дури засандалил голове промеж рогов! Голова заорала благим матом. За стеной немедленно отозвались её братья.

Я ещё раз хряпнул кирпичом по голове. Кирпич с хрустом рассыпался у меня в руках. А голове – хоть бы хны! Вопя и щёлкая зубами, она упрямо протискивалась в камеру.

Тогда я вцепился руками в круто изогнутые рога и стал выпихивать голову из камеры. Голова упиралась, но и я не сдавался. Потихоньку, миллиметр за миллиметром, голова убиралась обратно в дыру.

Ох, как эта тварь верещала! Её вопли звучали одновременно утробно и пронзительно. Временами сволочь вообще переходила на ультразвук. Я чуть не оглох на хрен!

А что творилось за стеной! Там визжали, хрюкали, ревели и гоготали. Удары в кирпичную кладку сыпались градом. Стена вздрагивала, но стояла крепко. Видно, у неё было только одно слабое место. Спьяну, что ли, каменщик его строил?

Я помянул грубым словом безымянного древнего строителя и покрепче упёрся босыми ногами в шершавый каменный пол.

Блядь, а что я делаю?!

До меня только сейчас дошло, что если я окончательно выпихну голову из камеры, то дыра освободится! И в неё сможет пролезть такая тварь, по сравнению с которой оскаленная рогатая обезьяна покажется девочкой на утреннике.

Подтверждая мои слова, обезьяна дёрнула головой и чуть не утащила меня за собой в дыру. Я опять уперся ногами в пол и изо всех сил принялся тащить обезьяну обратно.

– Держи, не выпускай! – подбадривал из-под кровати мыш.

Да где же эта грёбаная охрана? Кажется, мне обещали, что в тюрьме я нормально высплюсь. Опять кинули?

Дверь камеры со стуком распахнулась.

– Тащи его сюда, перекидыш!

Я упёрся ногами в стену и поднажал.

Что-то свистнуло возле моего уха, и на башку демона опустилась здоровенная кувалда.

Демон хрюкнул и окаменел.

Каменные рога в моих руках сухо хрустнули и обломились. Я больно шлёпнулся жопой на пол.

– Ну вот, такую скульптуру испортил! – укоризненно пропищал из-под кровати мыш.

За стеной раздавались глухие удары и обиженно взвизгивали демоны. Видимо, охрана наводила порядок.

Рядом со мной, сжимая кувалду, стоял сам начальник темницы.

– Ты как, перекидыш?

Охрененно, бля!

Я с интересом покосился на кувалду. На деревянную ручку была плотно насажена серебряная болванка весом килограмма четыре.

– Нравится? – спросил начальник темницы. – Магический молот! Рукоять – чистая осина! Лёгким прикосновением глушит любую нечисть.

Я перевёл взгляд на окаменевшего демона. На его голове виднелся отчётливый отпечаток кувалды. Да уж, бля, волшебство!

Начальник темницы озабоченно осмотрел дыру в стене.

– Ремонта на двадцать золотых, не меньше, – проворчал он. – А казначей опять сметы урезал. Жаба жадная! Вот бы к нему в сокровищницу этого демона выпустить! Перестал бы на темнице экономить. Хотя… Можно демона из дыры не вынимать! Растворчиком обмажем, оштукатурим, и порядок! А? Как думаешь, Немой?

Я думал только о том, как мне хочется спать!

– Ладно, Немой, ты отдыхай! – сказал начальник темницы. – Тебе ещё утром с Сытиным разговаривать. А это, брат – трудное дело! Смотри, не ври ему. Он людей насквозь видит.

За стеной было тихо. Демонов то ли увели, то ли плотно упаковали в смирительные рубашки. Я растянулся на койке. Мыш повозился под кроватью, потом мягко прыгнул на матрас и устроился рядом. Я уставился в потолок, и перед глазами опять поплыли странные картинки.

***

– Мать твоя знахарка была. Колдунья. Никого не боялась – ни богов, ни нечистой силы.

Дед Никей смеётся надтреснутым хохотком. Немой, раскрыв рот, смотрит на деда. Дед никогда его не бьёт, и часто с ним разговаривает. Вот и сейчас рассказывает о матери, которую Немой помнит уже плохо.

В деревне к ней относились осторожно. Она пришла неизвестно откуда, одна. Уже беременная. Поселилась в пустой избе, на отшибе. Хозяева избы померли от гнилой болезни. Потому никто к избе и не подходил, даже на дрова разобрать боялись. Хотели сжечь, да махнули рукой – как бы огонь на деревню не перекинулся.

Когда мать там поселилась – в деревне решили, что она тоже скоро помрёт. Но она не померла, да ещё и ребёнка родила. Немого, то есть. Блядь, короче – меня.

Как-то у соседей заболела корова. Перестала есть, молоко пропало. Только мычала жалобно, тоскливо.

Корову уже хотели резать на мясо, но тут пришла мать. Отодвинула растерянного хозяина с ножом. Зажгла пучок сухой травы, подымила по углам тёмного хлева. Потом развела в воде толчёный порошок и дала корове пить.

На следующий день корова хрумкала сено. И даже молока с неё надоили. Но мать велела это молоко вылить. И ещё неделю поила корову странными порошками.