Трудовые будни барышни-попаданки 3 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 15

— Трудно пришлось, Миш? — спросила я.

— Да, — спокойно ответил муж и взял из моих рук чашку с горячим чаем. — Не люблю договариваться, торговаться, преступления покрывать. Это уметь надо, а у меня привычки нет. Бог миловал на этот раз. Будем считать, одно исключение прощается. А насчет Алешки твоего… Думал, как увижу — в морду двину, не поздоровавшись. Но сначала как-то не сложилось, а когда узнал насчет его упертости, злость маленько прошла.

— Это ты еще всю подоплеку истории не знаешь, — улыбнулась я. И рассказала супругу про внезапную первую любовь моего управляющего.

— Держи его от меня подальше, — рассмеялся Миша, — руки в этот раз не сдержу. А, все равно, злиться не буду. Знаешь почему, Мушка?

— Он про тебя не знал?

— Нет. С тобой познакомиться да в тебя не влюбиться? Дураком надо быть. Одобряю выбор молодого дарования.

Я, быстро поставив собственную чашку, шутливо замахнулась на супруга. Муж мгновенно перехватил руку, обнял меня, поцеловал. При этом так же внимательно взглянул по сторонам — на окна, на дверь.

Пусть мы и в кабинете за опущенными занавесками, пусть в коридоре не поскрипывают половицы, а Лизонька спит, все равно — будто подростки с тайной любовью, с обнимансами в оглядку, на лестничной площадке.

Вот только проблемы, которые мы обсуждаем, — взрослые.

Миша заглянул в Голубки неделю спустя после возвращения Алексейки. Неделя эта прошла как обычно — в трудах и хлопотах. Насчет полотняного завода я задумалась давно, однако несчастная спиртовая экспедиция превратила неспешный план в срочный проект. Раз уж сказала парню, что производство строится, значит, так тому и быть. Значит, послать — конечно же, не его — с письмом к Никитиным насчет машин. Я действительно заказала два станка еще на ярмарке, но теперь решила, что маловато будет. Вот пусть приказчик из конторы моего компаньона озаботится и закажет у того же производителя еще три машины в счет будущих моих дивидендов.

Да еще выделить сумму на закупку льна у соседей. Так-то бабы его и у меня сняли с полей достаточно, и семя выколотили, и самого льна намяли. Семя теперь же понемногу возить на ближайшую маслобойню: и масла, и избоины — всего будет вдоволь. Избоиной, например, нынче принято коров с новотелу подкармливать, все как одна скотницы уверяют: лучше средства для раздойки не сыскать. Да и телята, какие на откорме, растут словно на дрожжах.

Льняное масло тут и в кашу льют, и в лампы. Даже баре не брезгуют полакомиться. Особенно барышни молодые, тут такое в заведении: сесть с французским романчиком на качели в саду или на диван в гостиной, накинуть на плечи шаль, а на колени поставить блюдце с избоиной. Макать ту в свежее льняное маслице — и за милую душу.

А лен-стланец раздадут на пряжу — будет бабам чем заняться зимой. И в свою пользу, и на нужды будущего заводика. Кустарщина, конечно, ерунда. Ну так лиха беда начало. Мне для моих задумок и пряжа особая надобна, и полотно саржевого плетения. А дальше видно будет.

Так что прикупить у соседей избытки льняного урожая будет нелишним.

Хозяйственные мысли вели все дальше, хорошо хоть, совсем не умотали.

— Насчет стройки в Егорово одобряю, — тем временем сказал муж. — Я правильно понял, что без присмотра ты все же этого влюбленного ухаря не оставишь?

— Правильно. Я уже и не знаю, что хуже для него было бы — под красную шапку или на конюшню, а только и теперь несладко парню. Добрая слава, тут говорят, впереди человека бежит. А худая — волчьим скоком, птичьим летом. Я никому не сказала ничего, а все знают. Кузнец едва сына не проклял, пришлось Павловну посылать с миротворческой миссией. Хорошо хоть, дурень отцу сам повинился. И крест целовал никогда в жизни больше чужой нитки, полушки не тронуть. Да только…

— Да только веры ему среди людей еще долго не будет, — кивнул Миша. — И это правильно. А насчет работы… Лес в Егорове свой, покупать не надо, железный и другой строительный припас из Голубков пойдет, от его же батюшки и от тебя, уж посчитаете. С мужиками, опять же, ты сама картошкой расплатишься. На нем только организация, присмотр и ответственность за результат. Красть не с чего. А все едино, приглядывать за ним будут.

— Но шанс я ему оставила.

— Тоже правильно. Если уж его упустит — не твоя вина. Но думается мне, раз обжегшись на молоке, будет на воду дуть. Он ведь, дурак такой, на ярмарке наслушался бредней да сказок про ушлых приказчиков, что и барам копеечку в карман, и себя не обидят. По кабакам много таких историй болтают. И так ловко на словах оно, так споро да красиво… вот и решил по щучьему велению, по своему хотению разбогатеть.

Миша рассказывал спокойно, и я постепенно выдыхала из себя эту ситуацию. Все же непросто она мне далась. Но и поступить по-другому я не могла.

Во-первых, я хоть и старалась всеми силами тут прижиться, а осталась собой, человеком, выросшим в двадцатом веке, не в самой плохой стране мира. А во-вторых, ценными кадрами не разбрасываются, даже в крепостничестве. С изъянцем вышел кадр, ну дак или чинить, или в иное место пристроить, где с другого боку резьба. А за просто так выкинуть — глупо. Это если подходить к вопросу с теперешней сугубой практичностью рабовладельца.

И волю Алеше заслужить придется всерьез. За просто так не получится. Там, где кто другой, как Агафья вон, одной заслугой продвинется, ему втрое придется постараться. Если не впятеро.

И мне урок. Не вводи народ в искушение, не ленись лишний раз сама все перепроверить. Потому как слаб человек. Живой он. А в бедности да рабстве — и вовсе бессилен порой удержаться перед соблазном.

От незадачливого юного менеджера Алешки перешли к другим темам. Наконец-то, впервые за целый год, рядом со мной был человек, которому можно было пожаловаться на проблемы. Даже не пожаловаться. А просто не надо ощущать себя сильной, уверенной, безмятежной хозяйкой, приклеившей улыбку на лицо, едва гость пожаловал на порог. Тогда, кстати, улыбки не входили в обязательную бизнес-моду, как в мои времена, но в срабатывали, в качестве непривычной экзотики.

Сегодня же, без улыбки, я могла рассказать мужу о своих проблемах. Тоже финансовых, с Алексейкой уже не связанных. О том, что у меня образовались непредвиденные траты. Некоторых моих весенних и летних работников потребовали помещики — пусть несут осенний оброк. Тут-то я и обнаружила, что, когда в мае-июне вся была в мыслях о перегонных и сахарных заводах, допустила вредные оговорки в нескольких «контрактах». В одних случаях были оговоренные денежные суммы, а вот в других я должна была заплатить работникам тем натуральным продуктом, который от них потребовал бы хозяин, если бы они остались в поместье. А именно — хлебом.

Миша попросил показать трудовые обязательства, написанные дьячком, с моей подписью и корявым мужицким крестиком. Вчитался, усмехнулся, разделил бумажки.

— В этих — да, написано, что люди нанялись за хлеб, а не за деньги. А вот тут ты обязуешься людей хлебом кормить. Не смейся, это в наше будущее время хлеб был социальный продукт. Сейчас хозяин может выставить работникам чан щей пустых, а хлеб пусть свой будет. Вот люди и предусмотрели. Дай мне карандаш, я галочки поставлю на тех бумажках, где можно заплатить деньгами, а не зерном. Жаль, только две таких.

— Жаль, — согласилась я. — Почти седьмую часть урожая отдавать. Ладно, это мелочи. Скоро очередные барыши за патенты придут.

— А, кстати, расскажи чуть подробней, — попросил супруг. — Я в прошлом году лампам удивился, но смотрел тогда глазами служаки нынешней поры: забавно, но то, что сама барыня такое придумала и сделала — не верится.

— Мы, кстати, обоюдные должники, — заметила я. — Пока что не рассказали друг другу, как вживались в новые тела и уживались в незнакомом социуме.

— Время для рассказов найдем обязательно, — улыбнулся Миша, — в обычной ситуации для человека того, в смысле, теперь нашего времени. Когда отправимся путешествовать в одном экипаже.