Трудовые будни барышни-попаданки 3 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 25

Нет, Алексейка кинулся в огненную завесу. Хотел, наверное, доказать, что отныне барское добро ему дороже жизни. Или вошел в боевой азарт, когда себя не щадят — лишь бы сделать, что задумал. Идиот молодой, прости господи!

Вроде даже петлю там, куда надо, сызнова накинул и на выход ринулся. И тут обрушилась кровля…

— Жив он, Эмма Марковна, вытащили, — передал посланец. — Только обгорел порядком.

— Еще пострадавшие есть? — У меня и руки, и мозги тряслись от злости на поджигателя и на себя саму — сразу надо было в колодки сволочугу и на съезжую, пусть бы сидел в яме до рекрутского осеннего набора. Нет, понадобилось мне играться в показную справедливость. Дура!

— Многие пожглись, да то по мелочи, кто руку, кто спину, у кого борода обгорела, — печально доложил Степан по приезде. И потрогал то, что осталось от его собственных еще вчера пушистых бакенбардов, которые он отращивал по барской моде.

— Самовар ставить! — распорядилась я. — И на леднике место освободить. Короб с чаями распаковать, из того мешочка, где зеленая тесемка, заваривать в средний горшок по три столовых ложки, чтоб крепкий-крепкий, и сразу на лед, охлаждаться. Если сухая ромашка есть — можно добавить при заваривании. А мне склянку с порошком из того же короба — бегом!

С чаем и ожогами судьба столкнула меня трижды. Два раза это была трагедия, один — мелкая неприятность. Но средство оказалось настолько хорошо, что теперь я вспомнила о нем первым делом.

Впервые крепкий холодный чай помог мне, когда я была совсем малышкой, младше Лизоньки. В полтора года бегала вокруг стола в старом доме бабушки и дедушки, а поскольку была зима, чуть в сторонке в уголке работала электрическая плитка — ее использовали в качестве обогревателя. Вот на эту плитку я и упала обеими ладонями. Споткнулся ребенок, бывает. Сняли меня с плитки через долю секунды, но кожа с детских ладошек на раскаленном металле так и осталась.

Я очень смутно помню этот момент, вспышками. Но миску с коричневой водой, в которую мои несчастные руки сунули почти сразу, запомнила навсегда. Потому что боль, по детским ощущениям, прошла почти мгновенно.

Дальше знаю уже из рассказов родных, что примочки из крепкой холодной заварки буквально спасли мне ладони. Ни следа, ни шрама. Остались одни только шутки в пору моды на хиромантию — мои лапы можно не смотреть, я свою судьбу все одно на плитке спалила.

Потом были отпуска на море и солнечные ожоги, которые тоже великолепно ликвидировались вымоченной в крепком чае марлечкой.

А потом случился восемьдесят девятый, страшная авария на железной дороге возле города Уфа. Два встречных поезда попали в облако взорвавшегося легковоспламеняемого газа. На трубопроводе там что-то произошло, вот и вытек.

Уж не помню, молчали об этом в новостях или самые смелые перестроечные газеты поведали. Но моя близкая подруга, врач ожогового центра, была в числе тех, кто поехал на место аварии, чтобы оказывать самую срочную помощь.

Она и рассказала, что очень многим обгоревшим людям тогда буквально спасли жизнь при помощи зеленого чая, истолченного в мелкий порошок. Этим порошком обильно посыпали ожоги прямо в больницах.

В чае содержатся танины, и он обладает противовоспалительным, кровоостанавливающим, антибактериальным действием — его можно использовать для лечения повреждений покровных тканей. Даже гнойные раны крепким чаем промывают не без пользы. И свежие порезы — дубильное свойство отвара действует похоже на раствор перекиси водорода. Обеззараживает и останавливает кровь.

А для ожогов вообще в нынешнее время лучше средства не придумать.

Мне когда в макарьевской лавке попался не черный чай, а зеленый — закупилась с лихвой. И попросила часть листьев смолоть на ручной мельнице — как почуяла, что пригодится. Конечно, и черный сгодился бы, но зеленый лучше.

Очень надеюсь, что чаек поможет. Страшно подумать, насколько сильно обгорел молодой дурень. Сдалась ему та машина! Все понимаю, хотел доказать, реабилитироваться… а вышло как вышло.

Теперь толку ругаться. Спасать надо.

Слава всем богам, в усадьбе больше ничего из строений не пострадало. Перед тем как действовать на основном объекте, Алексейка успел распорядиться, чтобы бабы черпали воду, поливали соседние сараи. Поэтому Егорово встретило меня лишь обгорелым остовом несостоявшейся фабрики а не сплошным пепелищем. Лил унылый тусклый дождик, которого так не хватало прошлой ночью. Все было серым и унылым, как мое настроение.

Я быстро распорядилась поставить спасенные машины на доски и укрыть. Потом решу, как дальше. Всем невзгодам назло будет у меня свое полотно.

Подумала так, сама себе грустно усмехнулась и пошла к Алексейке. Степан-управитель, памятуя, как этот работник ценен для меня, велел отнести его в усадьбу и положить в барской гостевой комнате.

Еще издали услышала то ли причитание, то ли пение:

— Ой, бедненький ты мой, ой, миленький! Хоть ты бы в уголек сгорел, все равно в сердце моем будешь.

— Молчи! Дура! — Второй голос был хриплый почти до неузнаваемости и очень сердитый. — Уходи, Анька, добром прошу!

Голос я узнала, а шаги прибавила.

Анютка, сидевшая перед Алексеем, испуганно вскочила:

— Простите, барыня, не углядели за ним. Он в самое полымя кидался, ваше добро сберечь хотел! — И моргнула, явно проглотив какое-то слово и покосившись на героя.

— Дурак, — понятливо подсказала я. — Аннушка, спасибо тебе за заботу, — кивнула я и шагнула к постели.

Алексейка был накрыт простыней. Когда услышал меня, покрывало зашевелилось.

— Простите, Эмма Марковна… недоглядел.

Не обращая внимания на его шепот, я отдернула простыню. Уф-ф! Ужас, но не ужас-ужас-ужас. На теле, прикрытом для приличия исподним из чистого полотна, от шеи до пят лишь несколько ожогов, в основном на плечах и спине, потому-то и лежал он на животе.

Хуже было с головой. Сотрясения от упавшей доски, похоже, нет, и глаза не повреждены, но левая щека пострадала изрядно. Волосы-то отрастут, а вот прежнего лица не будет — не умеют сейчас кожу пересаживать. С чаем, без чая — а шрам на всю жизнь останется.

— Вытащили четыре машины, застряла пятая, — шептал Алексейка, пока я его осматривала.

— Ты жив, балбесина, это главное! — сказала я, да таким тоном, что парень попытался изобразить робкую и удивленную улыбку: неужто я, раб, больше ценен, чем добро барское?

Анька, видимо впервые разглядевшая погоревшего Алексейку при дневном свете, взирала на него с ужасом, а на меня — с вопросом. И тут же вдруг прищурилась, на ее лице проступило упрямое выражение поверх искренней тревоги.

— Будет он жить, будет, — ответила я. — А ты будешь его лечить-выхаживать. Запоминай-ка, что принести надо. Скажешь Степану — для лечения Алексей Иваныча, он все выдаст.

Девчонка выслушала и рванулась так, что вышибла бы дверь, если бы та не была отворена.

Я не спеша разложила все, что привезла с собой для лечения ожогов, на столике у изголовья кровати. А попутно думала, как начать разговор.

Вздохнула — да что тут думать-то? Главное — живой. А шрамы вообще украшают мужчин. В конце концов, бороду отпустит, бакенбарды барские заведет. Или на ожоге волосы не растут? Эх, не лекарь я… химик. Но даже если шрам всем будет виден, право слово, мы же не в древнем Китае, где малейший изъян на лице воспринимался всеми окружающими едва ли не как метка дьявола и свидетельство ужас-ужас-ужаса.

Я еще раз убедилась, что все готово для того, чтобы обработать раны, и присела к Алексейке.

— Ну что, герой. Тебе на ярмарке цыганка, случайно, не нагадала, что в этом году будет счастье в любви?

Алексей, который все время исподтишка посматривал на меня, кося глазами, резко отвернулся. Не была бы я барыней, вполне возможно, он бы меня, как Анютку, дурой вслух обозвал. А так молодец, сдержался. Только спросил, не скрывая горечи:

— С паленой-то мордой? Если только на паперти мне теперь ту любовь искать. Божию. Ему одному любой человек люб, даже и калека.