Тайный дневник врача Гитлера - Ирвинг Дэвид - Страница 27

Гитлера, как обычно, разбудили только во время обеда, и он получил обычный двойной укол глюкозы.

После этого распорядок остался неизменным: Морелль задержался в отеле, судорожно пытаясь отдышаться снизу, в долине, в то время как Гитлер управлял своей уменьшающейся империей из виллы на склоне горы на высоте в 460 м. Время от времени приезжал врач со своим чёрным саквояжем и шприцами, чтобы сделать диктатору уколы, которые каждый человек теперь считал необходимыми.

Вскоре миллион британских и американских солдат стоял на французской земле. В ночь с 15 на 16 июня начался обстрел Лондона "оружием возмездия". В последнюю неделю июня крупнейшую немецкую группа армий "Центр" разгромили на восточном фронте, и лавина советских войск хлынула через Польшу к немецкой границе.

Гитлер оставался в Бергхофе, его здоровье продолжало оставаться неважным. Когда домработница-ветеран Анни Винтер увидела его, она была встревожена произошедшей в нём переменой.

По её словам, он был истощён и слаб. “Руки, как у пугала”, неудержимо тряслись. На обед он мог съесть тарелку фасолевого супа с ложкой масла и маленькую тарелку салата.

– Послушайте, – обратился он к ней, – они не дают мне ничего есть. Пусть они ва расскажут, что вы можете приготовить для меня и как.

В тот день она испекла ему пару тонких яблочных пирожных – он проглотил их так, словно умирал с голоду.

Фрау Винтер позже вспоминала:

– Морелль лечил Гитлера совместно с гомеопатом профессором Цабелем из Берхтесгадена. Морелль нанял специального повара в Оберзальцберге специально для того, чтобы тот готовил меню для Гитлера – этот фасолевый суп и салат-латук!

16 июня Морелль вылетел на свой завод в Ольмютце, провел там совещание с доктором Леонардо Конти, шефом здравоохранения рейха, и вернулся в отель в Берхтесгадене 19 июня.

Очевидно, здоровье перестало беспокоить Гитлера.

Морелль оставался в долине в течение следующей недели и не видел его.

Его мысли были заняты новым электронным микроскопом. Затем он нанёс обычные визиты Гитлеру 2, 3, 5, 6, 8, 11 и 13 июля.

В этот день Гитлер покинул Бергхоф – как оказалось, навсегда – и улетел обратно в штаб-квартиру в Растенбурге.

Казалось, что другого способа остановить советское наступление не было. Во время полёта шторы в пассажирском салоне были задёрнуты. Гитлер ничего не видел и не желал смотреть. Возможно, он не выносил света – то, что врачи называют светобоязнью.

– Годом ранее, – вспоминал доктор Гизинг в ноябре 1945 года, – он прекратил поездки с инспекцией производства, хотя до войны ему нравилось путешествовать. Он жил в бункере и узнавал обо всём, об успехах и неудачах, по телеграфу и радио, но никогда не видел всё своими глазами. Эта самоизоляция в бункере ни в коем случае не была мерой безопасности. У него выработался своего рода бункерный менталитет. Это было единственное место, где он чувствовал себя как дома: единственное место, где у него был тот климат, который ему нравился (благодаря системе кондиционирования), и единственное место, где он мог работать и думать”.

Сотрудники уже находились в "Волчьем логове". “Как здесь красиво, – писал в дневнике стенограф Карл Тет. – Весь участок утопает в сочной зелени. Леса дышат великолепным спокойствием. Деревянные хижины, включая нашу, к настоящему времени заложены кирпичом, чтобы обеспечить защиту от осколков бомб. Мы все чувствуем себя здесь вполне непринуждённо. Растенбург стал для нас вторым домом”.

Дневник Морелля подтверждает эту картину.

Около 13:00 20 июля 1944 года произошло немыслимое. “Внезапно раздался ужасный грохот, – так Тео Морелль описывал это своей жене, – и я крикнул санитару: "Нам крышка! Они нашли нас. Это бомба!" Но санитар сказал: "О нет, я помню разрывы бомб по Первой мировой войны – это было что-то другое". И в этот момент ворвался камердинер Гитлера и сказал: "Быстрее, герр профессор, быстрее! Вы должны немедленно явиться к фюреру!”" Мятежные офицеры совершили покушение на Гитлера.

Хижина, в которой он стоял, теперь была разрушена, а искалеченные офицеры истекали кровью на обвалившихся половицах. “В конференц-зале, – записал в тот день стенографист Тет, – перед началом совещания полковник граф фон Штауффенберг, которому было приказано прибыть сюда для совещания, поставил портфель с бомбой замедленного действия под стол с картами. На самом деле портфель, должно быть, стоял прямо перед ногами бедняги Бергера”. Генрих Бергер был одним из коллег Тета по стенографии.

Их коллега Хайнц Бухгольц позже написал: “Я помню это как раскат грома, сопровождающийся ярко-жёлтой вспышкой и постоянно увеличивающимся густым дымом. Стекло и дерево разлетелись в щепки в воздухе. Большой стол, на котором были разложены все карты обстановки и вокруг которого стояли участники – сидели только мы, стенографисты, – рухнул. После нескольких секунд тишины я услышал голос, вероятно, фельдмаршала Кейтеля, крикнувшего: "Где фюрер?" Затем раздались крики боли”.

С этого момента у Гитлера начались реальные проблемы со здоровьем, в отличие от любых чисто невротических.

Офицеры, которые несколько мгновений назад слушали Гитлера, вывалились из разрушенной хижины, истекая кровью, их руки и лица почернели и обгорели, волосы опалились и покрылись жёлтыми пятнами, форма рваная и грязная. Бергера срочно доставили в больницу и прооперировали, ампутировав обе ноги. “Врачи фюрера прибыли немедленно”, – вспоминал Бухгольц. Они извлекли более сотни дубовых щепок из ног Гитлера – в основном из правой. Он почти не замечал боли, сам не понимая, как уцелел.

Когда Морелль галопом влетел в спальные помещения бункера, Гитлер приветствовал его презрительным замечанием:

– На самом деле ничего особенного, – сказал он с гримасой.

Затем он действительно ухмыльнулся.

– Я неуязвим, – крикнул он. – Я бессмертен!

Морелль перевязал раны. Гитлер снял свой изодранный и опалённый мундир и сказал:

– Морелль, поторапливайтесь. Муссолини будет здесь с минуты на минуту.

Несколько дней спустя Гитлер отдавал дань уважения выжившим офицерам в армейском госпитале Карлсхоф в Растенбурге. На фотографиях мы видим, как ослеплённый Рудольф Шмундт с ужасно обожжённым лицом обеими руками сжимает руку Гитлеру. Когда Гитлер подошел к кровати Ассманна, он сказал: