Фея и Тот Самый Один (СИ) - Романова Наталия - Страница 26

– Мише?.. – повторила я эхом, не веря себе.

– Мише, – подтвердил он с широкой улыбкой. – Вчера вечером заезжал к Лёке, мы с ним погуляли. Скажу по секрету, он счастлив, что не нужно ходить в школу, кажется, он не фанат учёбы, – заключил он без всякого осуждения.

В школе сынишку не ругали за успеваемость, делали поблажки, но я отлично помнила недовольство бабушки-филолога, которая закатывала глаза каждый раз, когда Миша отказывался читать, предпочитая гонять мяч или играть в компьютерные игры.

– Ему нравится в школе, потому что там друзья, но учиться он не любит, – пояснила я. – Не знаю, что с этим делать…

– Главное – не давить, так говорит Лёка, понемногу заинтересовывать. В крайнем случае, всегда можно поменять школу или уйти на домашнее обучение – это тоже говорит Лёка.

Надо же, они с сестрой обсуждали проблемы Миши. Жаль, что самую главную проблему никто из этих двоих решить не в состоянии. Лёва, конечно, врач, но тот единственный, который мог бы нам помочь, работал в Германии, в клинике во Франкфурте-на-Майне.

– Прости, что спрашиваю, если не хочешь, не отвечай. Что произошло с Мишей? Насколько я понял, он не так давно в коляске?

– Год, – поёжилась я от нахлынувших воспоминаний. – Вернее – полгода, до этого полгода он лежал. Автоавария…

Я на какое-то время замолчала, не в силах говорить дальше, потому что это значило вывалить всё, что накопилось в душе и на сердце за прошедший год, чего я, конечно же, не хотела.

Мои переживания – это только мои переживания. Железное правило, которому меня неустанно учила жизнь. Сначала в семье тётки, где я была лишней, зато моё пособие нужным. Потом в детском доме, где по сути лишними были все дети, выброшенными за забор нормальной жизни. После в благочестивом семействе Роди. Про последний год и говорить нечего, наглядней и поучительней примера не найти.

– Что говорят врачи, какие прогнозы?.. – вкрадчиво спросил Лёва, видимо, отмечая моё состояние.

– Говорят, никогда не встанет, что сделали всё, что могли… в наших условиях, – вздохнула я и снова замолчала.

Перспективы Миши откровенно пугали. Я знала, что люди с особенностями – точно такие же люди, как и все остальные. Всем своим поведением доказывала это сыну, готова была доказывать всю оставшуюся жизнь. Присматривалась к параолимпийскому спорту, искала мотивирующие фильмы, подписывалась на соответствующих блогеров, чтобы в любой момент ответить на любой вопрос сына, найти правильные слова, познакомить с интересными людьми, которые примут его таким, каков он есть, но… сама я не верила в то, что жизнь у него будет полноценной.

– Понятно, – помедлив, ответил Лёва.

– Есть врач в Германии, он наверняка может помочь, – залепетала я. – Мы даже были записаны на консультацию, но её отменили по «независящим от клиники обстоятельствам», – вздохнула, едва сдерживая слёзы.

Мне действительно удалось через лечащего врача Миши записаться на консультацию в далёкую клинику к чудо-доктору. Понятия не имела, чем бы я расплачивалась за подобную роскошь, но деньги бы точно нашла, из-под земли достала, зубами из Роди и его родственников выгрызла. Обе почки продала бы, слышала, без них можно жить, правда, недолго и плохо, плевать. Что угодно, каким угодно способом, лишь бы Мише помогли!

Вот только через несколько дней после записи приём отменили, а потом и прямые рейсы в Германию тоже, но я не теряла надежды. Ведь если я не буду верить изо всех сил, то кто?..

– Очень интересно, – мотнул головой Лёва, заинтересованно глядя на меня. – Не вспомнишь имя этого врача?

В это время он встал, снял халат, будто ему стало жарко, аккуратно повесил на спинку стула и вернулся туда, где сидел – на мою кровать.

Невольно впилась взглядом сначала в V-образный вырез на верхней части хирургического костюма, на шею с дрогнувшим кадыком. Потом скользнула по плечам, предплечьям, покрытым видимыми волосками, по широким ладоням и длинным пальцам без колец, следом впилась в бейдж на шнурке, на котором было написано имя, которое я не забыла бы, даже после комы:

«Один Леонид Борисович».

Один Леонид Борисович. Леонид Борисович Один.

Один. Леонид. Борисович.

«Один. Один. Один», – билось в голове, как молот по наковальне. Единственное, что я отчётливо понимала, что передо мной тот самый врач, который мог помочь Мише. Живой. Из плоти и крови. Не плод воспалённого воображения, не галлюцинация от медикаментов, не последствия недуга, а тот самый врач о консультации с которым я бредила всё время, как только узнала, что он существует.

– Леонид Борисович Один? – переспросила я, таращась на Лёву, как на восьмое чудо света.

– Да, – кивнул тот, всматриваясь в моё лицо.

Не знаю, что он там увидел, возможно, разом смылась вся косметика, отлетели наращённые ресницы, расплылись брови, догнал деформационный тип старения и страшный птоз поразил всю меня от макушки до пяток. Мне было совершенно безразлично, как я выгляжу.

– Ней-ней-нейрохирург? – уточнила я шёпотом, с трудом выговорив знакомое до боли слово. – Тот самый? – уточнила я.

– Есть такое мнение, – настороженно кивнул Лёва.

– А почему Лёва? – вдруг задала я самый неуместный в данной ситуации вопрос. – Леонид ведь Лёня, – заявила я претензионно, будто это на самом деле важно.

Хоть Самоваром Самоварычем бы назвался, главное, что передо мной сидел тот самый врач, о встрече с которым я грезила столько месяцев. Лёва он, Лёня, Иммануил – всё равно.

– Не знаю, – пожал он плечами, не отрывая от меня обеспокоенного взгляда. – Привык. Лёней называют самые близкие и то не все… Фея, ты ничего не хочешь мне сказать?

Он взял меня за руку, начал осторожно перебирать пальца, поглаживать, успокаивая, вот только я никак не могла успокоиться. Мысли метались, как мячики для пинг-понга. В голове шумело, паника накатывала удушающей волной, я словно впала в небытие, не могла сообразить кто я, где, лишь отчётливо понимала одно: мне нужна консультация Лёвы… Леонида Борисовича. Необходимо, чтобы он вылечил Мишу!

– Ты должен вылечить Мишу! – почти выкрикнула я, вопля не вышло только потому, что от волнения охрипла. – Должен! Только ты и можешь, я знаю. Что нужно для этого? Сколько? Я заплачу, честное слово, заплачу. У меня есть деньги, много денег, – врала я безбожно. – И почки, две. Только сделай ему операцию! Мы были записаны в марте, но всё сорвалось. Я не знаю почему, не знаю, но ты ведь можешь сейчас, можешь сделать…

И дальше я назвала, уверена, что с кучей ошибок, название метода, который ввёл Один, и который мог спасти Мишу.

– Я не могу, – покачал головой Лёва… Леонид Борисович. – Это невозможно, Фея.

Что происходило дальше, я понимала с большим трудом и вспомнить не могла бы. Чувствовала, что Лёва не даёт мне скатиться вниз, на пол, упасть на колени перед человеком, который может вылечить Мишу. Если деньги его не прельщают, то может слёзы матери помогут. Ведь он человек, не бездушная машина, я точно это знала, верила в это, иначе, как объяснить его отношение ко мне, моему сыну. Марсом в Венере? Парадом звёзд? Солнечным затмением? Чем?

– Я всё сделаю, всё-всё-всё, – всхлипывала я, не соображая, что делаю.

Пальцы сами по себе начал расстёгивать пуговицы на пижаме. Вдруг поможет? Он же хотел, точно знаю, что хотел, я чувствовала его желание, и не только телом, и могла дать всё, что он только пожелает. Не всё, конечно… Нет, всё! Всё что угодно!

– Господи… Фея, успокойся, пожалуйста, я посмотрю Мишу, обещаю. Подумаю, что можно сделать…

Сквозь слёзы и какую-то глухую решимость я слышала слова Лёвы и не понимала их. Знала одно: я должна спасти сына любой ценой. И спасу!

Мягким захватом сильных рук вокруг тела Лёва меня бережно уложил меня на кровать. Зажмурилась. Пусть так. Я готова. Будь что будет.

Скорее почувствовала, чем поняла, как Лёва перегнулся через меня к панели вызова персонала. Через мгновение дверь палаты распахнулась, я услышала короткий диалог, а ещё через несколько минут почувствовала укол.