Фея и Тот Самый Один (СИ) - Романова Наталия - Страница 28

Я слышала, как пришла охрана, короткий разговор Лёвы, крик Антона, что с сегодняшнего дня я уволена и чтобы даже не рассчитывала ни на какие выплаты – зарплата мне платилась по-чёрному из его личного кармана, который отныне для меня закрыт.

Навсегда! Тварь я неблагодарная! Верно Родя говорит – мелочная, тупая приспособленка, фригидная к тому же!

Меня ни капельки не тронуло услышанное, единственное, что волновало – как избавиться от гадкого чувства после его слюнявого рта. В панике, совершенно не соображая, я извернулась так, чтобы жидкое мыло из диспенсера полилось в рот, и нажала на кнопку.

– Фея! – Лёва оттащил меня, набрал жменю воды, поднёс к моему рту. – Выплюнь мыло и прополощи рот, – сказал он. Я упрямо качала головой, отказываясь. – Отправлю на промывание желудка, – заявил он. – Я не шучу, – посмотрел на меня твёрдо, давая понять, что отправит или, того хуже, сделает сам.

Я выплюнула и малодушно разревелась, позабыв, что нельзя показывать слабость посторонним. Нельзя, запрещено, табу! Ревела всё время, пока полоскала рот, пока меня умывали всё тем же жидким мылом, проигнорировав тюбик с пенкой, и уговаривали, как ребёнка.

Постепенно я успокоилась, даже намазала лицо кремом, понимая, что вряд ли после такой истерики смогу быть похожей на человека, не то что на красивую девушку, коей привыкла себя видеть в зеркало.

– Не останусь здесь, – заявила я, и это не было капризом.

Лучше умереть дома от вируса, чем здесь от отвращения и воспоминаний. Этого я вслух не произнесла, но как ни странно, Лёва меня понял и молча кивнул.

– Домой? – деловито спросил он, аккуратно складывая мои вещи в сумку. – Уверена, что это безопасно?

И тут меня озарило. Если Ника ехала с Мироном в ресторан, она физически не могла успеть заехать ко мне, забрать нужные вещи, отдать их Антону. Выходит, она дала ключи ему…

– Мы едем ко мне, – отреагировал Лёва. – И я, конечно, посмотрю это, – он показал взглядом на распахнутую папку с медицинской документацией Миши.

Леонид курсировал от кухни до кабинета и обратно, как заведённый, не находил себе места. В груди клокотало от эмоций, кулаки сжимались от нереализованного желания размозжить голову ублюдку, которого буквально стащил с Феи.

Двадцать первый век на дворе, а мужланы всё ещё считают, что насилие – приемлемо. Посягательство на телесную неприкосновенность – нормально.

И ведь по закону никак урода не накажешь, нет судебной практики, хотя статью подобрать можно. По факту же, максимум, который грозил дебилу – административка за сквернословие в общественном месте. Всё остальное – пустое место для Фемиды. Если только проявить недюжинное упрямство, только пострадавшей и так есть куда приложить силы и на что потратить время. Связываться с этим она точно не станет.

Голова лопалась от мыслей. Фея сказала, что они были записаны к нему на приём в Франкфурте-на-Майне. Он поднял архив, действительно были. Миша Мамонов был одним из трёх детей из неугодного государства, которым клиника отказала в приёме.

Естественно, на администрацию безбожно давили, выворачивали руки, никто по своей воле не станет лишаться практики и, главное, денег. Конечно, всё пытались обставить как можно более приемлемо, снять ответственность с себя и него, вот только Леонид усилий не оценил.

Те три ребёнка стали последней каплей на чаше весов, когда он отказался продлевать контракт, решив уехать на родину, в худшие условия, в том числе финансовые.

В голове никак не укладывалось то, с какой лёгкостью нарушался основополагающий принцип медицины – принцип гуманизма. Леонид не мог представить своего отца или деда отбирающими пациентов по национальному, религиозному, расовому принципу. Врач не может, не имеет права делить людей на своих и чужих. В случае, когда речь идёт о детских судьбах, делящий автоматически перестаёт быть не только врачом, но и человеком.

По здравому размышлению, он совершил глупость, теперь для него закрыты новые научные изыскания, последние открытия, в некоторой степени он стал персоной нон грата, как и тысячи других специалистов, но терпеть подобное отношение попросту не смог.

Клятва врача – была тем, что Одины впитывали с молоком матери, и тем, чему первостепенно учил отец. Под чем он подписывался собственноручно, в торжественной обстановке. Тем, что он может повторить наизусть в любое время суток, в любом состоянии.

Переступить через себя, свои принципы, воспитание, саму жизнь он не мог, да и не пытался.

И вот, спустя несколько месяцев, ему приходится решать судьбу Миши. В ситуации, когда решить хоть что-нибудь невозможно.

Леонид тщательно изучил то, что дала Фея, поднял материалы, которые прислал лечащий врач для несостоявшейся консультации, связался с ним лично, вывод вырисовывался неутешительный.

Он никак не мог помочь Мише. Никак! Даже будучи в Германии, он бы вряд ли взялся за лечение столь сложного случая, и это при наличии оборудования, обученного персонала, медикаментов, аналогов которых попросту не существует. Сейчас же возможность операции вовсе стала утопией.

Primum non nocere – не навреди! – основа основ медицинской этики. Невозможность причинить лечением больше вреда, чем сама болезнь. Именно это и произойдёт, стоит тронуть хрупкое равновесие в организме Миши.

Конечно, требуются дополнительные обследования, некоторые из которых ни разу не выполнялись, и проводятся лишь в нескольких центрах страны, в том числе в их институте. Необходим личный осмотр для окончательного вердикта, но всё пустые слова. У Одина Леонида Борисовича достаточно опыта, чтобы сказать наверняка – на данный момент излечение Миши невозможно.

Сохранение достигнутого результата – да. Встать на ноги – нет.

Всё это предстояло сказать Фее. Отказывать родителям пациентов не привыкать, находить слова, убеждать, порой быть резким, если иначе не выходило, но все наработки, опыт прямо сейчас летели в тартарары, язык прилипал к нёбу от одной мысли лишить надежды удивительное создание. Фею по имени Фея.

Не на пустом месте существует поверье, что врачу «своих» лечить нельзя. Отключить эмоции невозможно, вот и в Леониде они клокотали, бурлили, как вулкан. Он хотел перевернуть мир, а по сути, не мог предложить ничего, кроме принятия ситуации такой, какая она есть.

Благо, детская психика, на беду или радость, устроена таким образом, что любые обстоятельства, даже самые страшные, постепенно воспринимаются как норма. Там, где взрослый человек будет страдать, заламывать руки, впадёт в длительную депрессию, только усилием воли сможет взять себя в руки, ребёнок примет ситуацию такой, какая она есть, и продолжит жить дальше.

Подтверждения тому Леонид наблюдал много раз за свою практику. Собственно, как показалось, Миша тоже входил в число адаптированных к новой реальности детей. Не было заметно, чтобы мальчик находился в тревожном, депрессивном состоянии, за что стоило сказать спасибо Фее.

Он жил своими восьмилетними интересами, злился на учёбу, на «дурацкие стишки», которые нужно учить наизусть, никак не поддающиеся математические диктанты, интересовался компьютерными играми, мечтал о новой приставке, только-только анонсированной, упрямо проявлял самостоятельность в пределах своих возможностей.

А вот Фея не принимала действительность такой, какая есть, и большой вопрос, примет ли. Ещё больший вопрос – их совместное будущее. Не то, чтобы оно существовало…

Почему «не то, чтобы»? Существовало! В воображении Леонида будущее прочно осело, устроилось, создав уютное гнёздышко, не собиралось покидать голову, а главное – сердце.

Впервые в жизни Леонид встретил женщину, к которой настолько прикипел, другого слова не придумать. Каждой клеткой организма, намертво, причём сам не заметил как, когда это случилось.

Понял резко, в одно мгновение, когда увидел то, что увидел, а после истерику, которая происходила на его глазах. Осознал, что ему нужна эта женщина, необходима, со всеми её проблемами, комплексами, выходками, со всем, что было в ней, ею было. С прошлым, настоящим и будущим, обязательно совместным. Иначе никак. Иначе сдохнет, не сможет дышать, окочурится.