Принц из-за моря (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 21

Гундоланд, бессменный майордом Нейстрии, стоял рядом и угрюмо сопел. Он не хуже короля представлял, какую опасность несут собой новые установления короля Хильдеберта. Ведь, по старым обычаям, капитулярии королей имели хождение по всем землям франков. Это что же, теперь нужно налоги вдвое снизить и недоимки простить? Епископов больше не назначать? И где взять столько соли, чтобы цена упала вдвое? Мальчишка сошел с ума? Он же разорит казну!

— Мы получим бунт в собственных землях! — Хлотарь словно прочитал его мысли. — Этот безумец разбрасывает королевскую власть горстями, только успевай ее подбирать. Он же разоряет нас. Епископы смотрят на меня так, словно и я им должен подарить виноградники. Купцы требуют сделать свободный проход по всем землям! Чернь хочет снижения налогов!

— Мы должны раздавить его, и как можно скорее, — насупился Гундоланд. — Сейчас зима, люди сидят в своих домах и не выходят за околицы своих деревень. Вести идут медленно, государь. Но весной нужно выйти в поход прямо с Мартовского поля. Иначе нас поднимут на копья.

— Шли гонцов, — мрачно ответил ему Хлотарь. — Войскам Нейстрии и Австразии собраться у Шалона. Слава Богу, хоть этот город еще верен нам. Послать людей в Аквитанию. Пусть герцоги приведут наемников — басков. Пусть Дагоберт приведет тюрингов и саксов. И к герцогу баварскому тоже пошли посла. Посмотрим, как он отвертится на этот раз, хитрая сволочь. К марту пусть все будут у стен Шалона с запасом еды.

— Слушаюсь, государь, — поклонился Гундоланд. — Я сейчас же займусь этим.

Февраль 629 года. Новгород. Словения.

Тайный Приказ — самое жуткое место в Новгородском княжестве. Сюда редко шли по доброй воле, чаще сюда приводили, а иногда и волокли силком, вывернув руки. Этим местом пугали непослушных детей, да и любого взрослого напугать было легче легкого, ведь Большой Боярин Горан не знал жалости и сомнений. Верный пес государя искал измену с таким старанием, что жупаны с оглядкой разговаривали даже при своих рабах. Уж больно сладкой была награда, если «Слово и дело» государево правдой окажется. А если облыжно будет то слово, то заплачет доноситель кровавым слезами. Спустят прилюдно шкуру кнутом, а на щеке выжгут каленым железом буквицу «К» — знак проклятого всеми человека, клеветника. И будут такого сторониться, словно прокаженного. Никто не отдаст своих дочерей за его сыновей, а его дочерей никто и никогда не возьмет замуж. Часто в петле заканчивали клеветники свою жизнь, презираемые всеми. Как только ввели эту похвальную практику, то поток доносителей в Тайный приказ превратился в тоненький ручеек, и боярин Горан с облегчением выдохнул. Дурные бабы, обвиняющие в сглазе своих соседок, уже замучили его до предела.

Но вот сегодня у него вновь была работа. Плечистый парень лет восемнадцати с темно-русыми волосами и широким, открытым лицом, смущенно мял в руках шапку. Горан внимательно посмотрел на него, и сильно удивился. Сюда редко заходили вот такие вот молодые мужики с натруженными руками и воловьей шеей. Да на его памяти вообще никогда не заходили. Работяги боялись этого места, как подземного мира. Но, раз парень пришел, значит, ему есть, что сказать. Горан прервал молчание.

— Как зовут? Кто родители? Из какой волости родом?

— Зовут Вуйк, из третьей волости жупанства Бертахара. Наш род промеж германцев живет. Родители мои померли, я теперь братьям и сестрам кормилец. Работаю на большой кузне господина Лотара. На той, где вода тяжелый молот поднимает.

— Закон знаешь? — спросил Горан, уставившись на парня тяжелым взглядом. — Ты «Слово и дело» сказал. Если наговор на честного человека будет, то лучше бы не родиться тебе.

— Знаю, — добела сжал пальцы Вуйк. — Мое «Слово и дело» верное.

— Тогда говори, парень, — Горан положил на столешницу пудовые кулаки. — Я тебя слушаю.

— Я, боярин, на большом молоте тружусь, — начал свой рассказ Вуйк. — Заготовки подношу и уношу, шестерни обслуживаю, когда нужно. Я два года там, с самого начала почти, и на той кузне каждый гвоздь в лицо знаю. Знаю я и то, что хозяин наш, господин Лотар, раньше простым подмастерьем был и в бедности жил. А как сам князь приметил его, то сразу богачом стал, и дело свое расширил во много раз. Так вот и я думал об этом все время. Хочется есть сытно, сестренок за хороших людей выдать, дом свой иметь. Ну, и придумал я к мельничному колесу большую пилу приспособить. Ночей не спал, боярин, каждую мелочь продумывал. А когда сложилось у меня все в голове, я в Ремесленный Приказ пошел. Знаю, там новым мастерам помогают. Землю дают, денег на обзаведение. Подошел я, значит, к дьяку Роману. Он по-словенски еще не все понимает, но выспросил у меня все до последнего слова и даже записал кое-что. А как выспросил, он меня домой отпустил. Приходи, говорит, через неделю. Прихожу я туда, а меня с порога гонят. Убирайся, говорит, деревенщина глупая. Есть такая заявка уже. Другой мастер до тебя придумал. Так обидно мне стало боярин, что начал я людей выспрашивать. А секрета никакого и не было. Племянник этого Романа заявку подал, и уже одобрена она. А он ни дня ни в мельнице, ни в кузне не работал. Обидно мне, боярин. Словно обокрали меня. Справедливости прошу!

— Так тебя и обокрали, — задумчиво проговорил про себя Горан. — Если не врешь, конечно. Тебе, парень, подождать придется. Я этим делом лично займусь. Слышал я про мельницу, что может доски пилить, и сам князь радовался, когда про нее узнал. Иди пока, я тебя сам найду.

Неделю спустя.

Князь Самослав медленно наливался яростью. Люди не меняются, это он уже давно понял. А чиновники, которых в княжестве было пока еще немного, уже начинают проверять границы дозволенного. А ведь он того Романа похвалил прилюдно, премию выдал за то, что удачную идею раскопал. А теперь вот Горан сидит и рассказывает, что тот мастер и не мастер вовсе, а племянник дьяка, который был просто ширмой. Роман планировал того самого Вуйка мастером нанять, поманив хорошим жалованием. Парень на одну зарплату еще четверых малолетних братьев и сестер кормит.

— Обоих на десять лет соль рубить, — отрывисто скомандовал князь. — Семьи выслать назад в Бургундию. Этого парня из Лотаровой кузни — ко мне.

— Думаю я, княже, все последние эти… как их…, - замялся Горан, — гранты проверить.

— Проверяй, конечно, — кивнул князь. — Кажется мне, у нас дьяки новую золотую жилу раскопали. Мало им взяток, теперь сами хозяевами мануфактур стать хотят. А самородка этого сюда приведи. Хочу посмотреть на него.

Вуйк предстал перед князем уже через час. Его выдернули со смены, в чем был, и он смущенно оглядывал каменные стены, увешанные гобеленами, служанок в аккуратных чепцах и самого князя, который сидел за длинным столом, держа в руке лист бумаги.

— Вуйк?

— Да, княже, — робко сказал парень. — Вуйк я.

— Рисуй! — князь протянул ему лист желтоватой бумаги, и показал на лавку. — Если мне понравится то, что я услышу, то ты никогда не забудешь этот день. Если нет, вернешься в кузню.

— Да я и тогда этот день не забуду, — смущенно пробормотал Вуйк и начал усердно вырисовывать что-то, макая перо в настой из дубовых орешков.

Через четверть часа князь рассматривал несколько узлов, которые изобразил мастер на листе бумаги. Ничего неожиданного там не было. Многое было взято из кузни с водяным приводом, только поднимать вода будет не молот, а пилу. Тем не менее, некоторые решения были довольно остроумны и просты. Парень был хорош.

— Я тебе вот что посоветую, — ответил князь после некоторого раздумья. — Пил нужно несколько и чтобы расстояние между ними винтами менялось. Тогда ты целое бревно разом на доски распустишь.

— Точно! Как же я сам не додумался! — стукнул себя по лбу Вуйк и смутился от собственной смелости. — Ой, прости, княже.

— Значит так, иди в Приказ Большого Дворца, к госпоже Любаве. Скажи, что ты новый мастер, который будет лесопилку строить. Она все устроит. Жалование тебе положу пять рублей в месяц, пока не запустишь ее. Как запустишь, десятая доля в прибыли твоя. И пока не разбогател, велю тебе участок земли в Белом Городе придержать.