За его спиной (СИ) - Зайцева Мария - Страница 36

Значит, всё.

Нельзя было мне даже думать о том, что наше счастье конечно!

Напророчила, дура, дура, дура!!!

Сама виновата!

Сглазила!

Я отбросила телефон, попыталась еще раз встать, и на этот раз мне это удалось.

На подгибающихся ногах, как была, в длинном домашнем платье и босая, пошла в сторону выхода.

По пути прихватила только резинку для волос, убрала непослушно выбивающиеся кудри в высокую шишку, захлопнула дверь, даже не оглянувшись на наш с Бродягой оставленный позади мирный дом. Почему-то было ощущение, что больше такого не будет.

Что-то другое — обязательно, и , может, даже лучше, чем до этого… Но вот такого тихого, безвременного счастья, только нашего, одного на двоих, не повторится… И это причинило бы боль, если б я была способна вообще хоть что-то ощущать, кроме мерзлого кома в груди.

У дома стояла машина, я молча села на заднее сиденье, только теперь обратив внимание на то, что босая.

Но машина уже тронулась, и мне показалось глупым просить вернуться.

Ничего.

Обувь — это такая ерунда, на самом деле…

Главное, чтоб мой Бродяга был в порядке. Чтоб живой был…

Я же не успела ему про ребенка сказать, нельзя было молчать, дура-дура-дура!

Нет, чтоб радоваться тому, как все хорошо у нас, умножая таким образом счастье!

Я же, вместо этого, все подспудно ждала и ждала чего-то плохого. Чувствовала, что все закончится. И закончится плохо…

Ведьма! Сглазила! Прав был папа…

Перед глазами все начало расплываться, и я с недоумением поняла, что плачу. Чуть ли не с подвывом.

Словно… Словно по покойнику!

Эта мысль настолько испугала и одновременнно разозлила, что я изо всех сил вцепилась ногтями в ладони и одновременно зубами в нижнюю губу, причиняя себе боль, наказывая себя за эти страшные мысли.

И, парадоксально, стало легче.

Я сумела выдохнуть, вытерла слезы и заставила себя успокоиться. Хотя бы снаружи.

Сначала надо выяснить, что с ним, почему он не отвечал на звонки, пропал на полночи, а теперь не смог сам приехать. И не думать, не думать, не думать!

Чтоб не накликать беду.

Двор Хазарова, освещенный по периметру, оказался неожиданно многолюдным.

Я обратила лишь внимание на то, что место для машины, привезшей меня, едва нашлось в череде подобных ей внедорожников, на веранде, где любил сидеть сам хозяин с друзьями, поместилось не меньше десятка человек, а сама атмосфера напоминала военную.

Когда-то я читала Марио Пьюзо, и там было такое чудесное определение “залечь на матрасы”. Это мафиози так делали, при опасности собирались в одном месте, в квартире какой-нибудь, например, и , натурально “залегали на матрасы”, пережидали острые моменты, вооруженные до зубов и готовые дать отпор.

Здесь атмосфера была похожей.

Но все это шло фоном, я едва ли обратила внимание на других людей, потому что мужчины на веранде неожиданно замолчали, увидев меня, и разошлись в стороны…

Я посмотрела на широкий дачный диван… И ощутила, как ноги все-таки подламываются.

Не знаю, каким чудом не упала, наверно, просто инстинкты сработали: надо дойти до него. Надо потрогать, надо ощутить, что он настоящий. Теплый. Живой.

Бродяга полулежал на диване, и в неверном свете и отбрасываемых окружающими тенях мне показалось, что лицо у него тоже в тени.

И только присмотревшись внимательней, я поняла, что это следы от ударов…

И кровоподтеки. И рука на перевязи. Белой-белой…

И на груди тоже перевязка…

А ниже, на животе — синяки, огромные. Уже синие. Страшные.

Он полулежал и смотрел на меня, молча, серьезно, с ожиданием…

И я…

Я поняла, что мне сейчас во что бы то ни стало надо его ожидания оправдать.

А для этого надо найти в себе силы и сделать первый шаг. К нему.

Глава 39

Бродяга был занят. До самых гланд, буквально до того, что от монитора взгляда было не оторвать. Во избежание, как говорится. Самый опасный, переломный момент, тяжелый. Хазар и Каз работали в поле, а он, из-за временной потери трудоспособности, сидел, типа, в офисе. В штабе.

Из-за ночного рандеву, из которого самому Бродяге удалось выбраться только на нерве и мышечной памяти, да еще и на своем обещании котенку вернуться, все их планы полетели в задницу, пришлось спешно ускоряться и подстраиваться под меняющиеся обстоятельства.

Пока Бродяга разбирался на месте с людьми Шишка, изображая сумасшедшего берсерка, а Каз отвлекал внимание, привычно вливаясь в свою стихию беспечного придурка-гонщика, Хазар, пересидев в укрытии несколько самых горячих часов, когда Шишок, обезумев от наглости противника, пошел ва-банк и буквально наводнил город своими людьми, внезапно проявился с тыла.

То есть, со стороны партнеров, доказуху на которых притащила его нянька на флешке.

И, видно, так жестко там сыграл, что они обгадились и мгновенно развернули лошадей, сдавая Шишка и делая его крайним. Типа, это не мы такие, это все он, а мы не знали, а наши обнимашки с его людьми на флешке и совместный распил бабла — подстава жесткая и неожиданная.

Понятно, что все белыми нитками шито, и надо бы гадов давить и додавливать, но… Но сейчас было не время.

Потому Хазар делал вид, что дурак всему верящий, исключительно для того, чтоб дело закончить.

Много бабла, много сил, много энергии в него вложено.

Нельзя бросать, отступать, отдавать…

Да и не в его это характере.

И вот сейчас как раз игрался завершающий акт драмы.

От придурка Шишка, осознавшего, что все упущено, что Хазар ушел живым и проявился у власть имущих, тех еще продажных тварей, кстати, можно было ждать любой дурости. Славился он этим.

Бродяга сидел на диване, устроенный со всеми возможными удобствами, и отслеживал одновременно камеры видеонаблюдения на заводе - камне преткновения, обстановку на предприятиях, находящихся в собственности холдинга Хазара, хотя с этой стороны нападение маловероятно, но это же Шишок… Плюс ко всему, координировал действия армии Хазара, пока тот общался по понятиям с тварями, продавшими его Шишку. Самого Шишка искали.

И, конечно, непременно найдут, но к тому времени руки у Хазара должны быть развязаны, а договоренности с городскими псами обновлены. И, зная, Хазара, обновлены они будут на новых условиях. Очень уж накосячили ребята, официально держащие город, общаясь не с теми, с кем надо, на камеру.

Жаль, что решить с ними нельзя так же конкретно, как планируется с Шишком. Не того уровня люди. Но ничего… Время идет, люди меняются… А память у Хазара крепкая, и Бродяга не сомневался, что друг детства хорошо запомнит эти попытки поиметь его без мыла.

И те, кто пробовал от него избавиться, стравив с Шишком, тоже это явно понимали.

И вряд ли будут сидеть и ждать, когда у Хазара до них руки дойдут…

Так что веселье впереди, столько веселья…

И надо все внимание в дела, лишь туда…

Его рыжий котенок улыбалась, такая солнечная, такая красивая.

Совсем не похожая на саму себя, ту, какой была ночью, когда увидела его, всего побитого, на веранде у Хазара.

Бродяга тогда подумал, что она в обморок грохнется, и даже попытался привстать, чтоб поймать…

Но Ляля в очередной раз удивила.

Прикусила губу, блеснула глазами, полными слез, и кинулась к нему, сходу падая на колени перед низким диваном и легко, боязливо трогая перевязанную грудь, руку и затем поднимая взгляд к лицу.

Он замер, боясь спугнуть и думая только о том, что те места, где она прикоснулась своими тонкими пальчиками, иррационально болят меньше…

А затем и вовсе перестал думать, утонув в рыжих, полных тревоги и одновременно облегчения глазах.

— Бродяга мой… — тихо, так тихо, что слышал только он, да и то едва-едва, прошептала она, — живой…

— Ну конечно живой, — так же тихо ответил он ей, сглотнув неожиданный ком в горле, — я же обещал…